Суверенный Беслан

Политическая эпоха, современниками и соучастниками которой мы являемся, характеризуется одним главным вектором. На смену суверенитету классического национального государства, вступившего в фазу заката, приходит "право на борьбу с терроризмом".

В отличие от "старого" суверенитета, закрепленного территорией, такое право реализуется экстерриториально, а степень вмешательства, обусловленного требованиями противодействия террору, фактически не ограничена ничем кроме аналогичных прав других политических субъектов. Любое значительное политическое событие сегодня попадает в пространство террора.

Например, недавняя война на Ближнем Востоке анализировалась исключительно в террористических терминах. Израильтяне возмущались тому, что кто-то может не считать "Хезболлах" террористической организацией, а одобрение действий израильской армии означало признание за Израилем прав бороться с террористами. Комментарии "международного сообщества" о войне в Чечне также осуществляются в двух параллельных режимах. Положительные оценки действий российской армии всегда апеллируют к справедливому наказанию для террористов, отрицательные мгновенно превращают противников России на Кавказе в мирных жителей.

Исторические эпохи редко позволяют ассоциировать себя с конкретной датой. Эпоха доминирования "права на борьбу с терроризмом" в международной политике начинается вместе с событиями 11 сентября 2001 года. В России она окончательно вступает в свои права вместе с трагедией в Беслане. Террористы дают нам негативное определение собственной идентичности: мы граждане государства, которое противостоит террору. И если террористы воюют с нами как с Россией, нам приходится ею быть. Речь не идет о нации, готовой защищать свои границы от внешнего врага, речь идет об общности, выступающей за преследование террористов в любой точке мира. Сувереном является тот, кто способен на такое преследование, а не тот, кто формально контролирует некоторую территорию.

Всякая политическая доктрина служит для обоснования определенного способа распределения ресурсов. Концепция национального суверенитета больше не является эффективным способом защиты экономических интересов государства. Традиционный политический суверенитет сегодня является просто удобным инструментом управления экономикой региона от имени глобального рынка. Реализация экономических интересов ведущих международных игроков также обеспечивается их "правом на борьбу с терроризмом".

Между классическим суверенитетом и "правом на борьбу с терроризмом" есть существенное различие. Старая концепция суверенитета апеллировала к универсальному праву нации на его реализацию, так что одно суверенное государство было (по крайней мере, в теории) ничем не хуже другого. В современных условиях главная политическая борьба идет за то, кого считать террористами, а кого нет. И если ваше определение терроризма расходится с определением, данным другим политическим агентом, то это, в конечном счете, может означать, что вы сами окажитесь в числе террористов. Для того чтобы совершенно исключить такую возможность, вы должны согласиться с тем списком террористов, который будет предложен вам сильнейшим игроком на международной политической сцене. Для того чтобы иметь право бороться за свои экономические интересы, вы должны одновременно поддерживать экономические интересы вашего старшего партнера по "антитеррористической коалиции".

Вместо признания универсального территориального и национального суверенитета мы оказываемся перед перспективой создания единственного и уникального списка агентов, с которыми мы можем бороться как с террористами. Другими словами, мы вынуждены прямо поддерживать чужую политическую волю, для того чтобы нам позволили иногда говорить о своей. Возможно, здесь следует видеть процесс интериоризации классических суверенитетов политическим телом главного международного борца с терроризмом.

Вместе с гибелью суверенитета мы наблюдаем и упадок традиционной войны - войны между двумя суверенными государствами, имеющими четкие границы и регулярные армии. То, что раньше называлось войной, теперь именуется антитеррористической операцией. Вырабатываются новые стандарты ведения военных действий. Цель войны теперь - не уничтожение армии врага и не его капитуляция. Война реализуется как право на силовые действия против террора, цель которых - игра мускулами, устрашение противника, его "умиротворение".

Терроризм - это враг, которого нельзя победить. С терроризмом можно бороться бесконечно и бесконечно понемногу побеждать его, уничтожая террористов, пресекая их преступные замыслы, но всегда не до конца. То, что терроризм возможен только в современном мире, то, что он принципиально опосредован СМИ и не может существовать без них, - это просто трюизм. Вспомним классическую антиутопию Оруэлла, в которой государство ведет бесконечную войну. Война с терроризмом - это оруэлловская битва с непобедимым противником, разворачивающаяся в пространстве, где тотальный контроль над информацией невозможен, да и не нужен ? вместо него можно просто лишить вашего противника какой-либо субстанции. И тогда о нем будет известно лишь то, что вы сами захотите рассказать о нем.

Этическая сторона такого положения вещей может показаться отталкивающей, но она такова не в большей степени, чем любая политика. Пожалуй, самым актуальным политическим мыслителем в мире терроризма и масс-медиа остается Макиавелли.

То, что Беслан, - это наша внутренняя трагедия, наша внутренняя ошибка, а ответственность за него лежит на российской власти, означает, что в пространстве борьбы с терроризмом (доминирующем пространстве современной политики) мы по-прежнему способны сохранять собственную политическую субъективность. Проиграв с распадом СССР на поле глобального противостояния империй или цивилизаций, Россия сегодня должна стремиться не к возвращению к архаическим концепциям национального суверенитета, но к удержанию автономного права на борьбу с терроризмом.

Такое право (как, собственно, и "сохранение суверенитета") не может претендовать на громкую роль "национальной идеи". Более того, в той игре, которая ведется сегодня вокруг понятия "терроризма", все труднее становится фиксировать реальные проявления террора. Существование последних подтверждается Бесланом, который, в отличие от некоторых других громких "акций", ни один "постмодернист", кажется, не посмел публично назвать художественным полотном. Голливудская картинка, показывающая гибель Всемирного торгового центра, совсем не похожа на страшные и грязные сцены российской трагедии. Серии симуляций (жанр, в котором особенно любит работать президент США Дж. Буш, рассуждая, например, о войне в Ираке), активно поставляемых на наш медиа-рынок мировыми агентствами новостей, грозят полностью размыть значение термина "терроризм". Реальный терроризм - это то, что относится не к политике, но к криминалу и личной драме жертвы.

Следует понять, что террорист в современной политике - это просто тот, кого вам выгодно считать террористом. Участь же борца с терроризмом незавидна - ни славы, ни победы ему отыскать не суждено. Однако выбор у России скромный: или самой решать, кто является террористом, или послушно копировать списки старших партнеров. Пока наши списки не совпадают, говорить, что Россия колония Запада, преждевременно.

       
Print version Распечатать