Крым - ворота христианства для Руси, а уже для имперской России - место "вторичного", исторически опосредованного приобщения к античности. Я там родился, написал дипломную работу об историографии перехода западноевропейского общества от античности к Средневековью, отредактировал несколько книг по археологии Крыма. Но в Грецию впервые попал, став членом московского Литфонда и получив там путевку в Международный центр писателей и переводчиков на острове Родос, в одноименной столице этого острова.

И опять не обошлось без крымского посредничества. В Афинах меня приютили и на Акрополь повели специалисты по крымской античности - бывший феодосиец Саша Гуров и его жена Наташа, русская гречанка, больше сейчас чувствующая себя русской. Саша совмещает работу над диссертацией по крымской археологии со службой в афинском представительстве "Газпрома". Это дает возможность Наташе целиком сосредоточиться на изучении культа Аполлона в Северном Причерноморье. Диссертации свои они пишут на греческом языке, но публикуются в московских научных изданиях. В Институте археологии РАН мне передали для них и через них для афинских библиотек увесистый груз книг по крымской античности. Чемодан явно зашкаливал за 20 кг, но проводившая регистрацию в Шереметьево-2 строгая по виду дама, как бы почувствовав, что я везу, никаких претензий не высказала.

И вот мы на Акрополе. Акрополь парит над Афинами, как это, вероятно, делал бы Китеж, всплыви он со дна отечественного водоема. Хрестоматийный Парфенон, то есть храм Афины-Парфенос (Девы), своеобразный античный авангард (нарушение принятых классических пропорций), совершенное несовершенство Фидия, руководившего при Перикле застройкой всего этого холма. Раньше тут был храм богини Афины Гекатомпедон (то есть храм длиною в сто шагов). Однако в 480 году до н.э. все храмы Акрополя были разрушены персами (жители Афин дали клятву восстановить святыни только после изгнания врагов из Эллады, и с тех пор и поныне основная направленность периодически возрождающейся греческой государственности заключается прежде всего в восстановлении своих истоков). В архитектурном комплексе Фидия центральное место занимала статуя Афины-Парфенос, однако, когда в V веке Парфенон стал церковью Богоматери, эта статуя была перевезена в Константинополь.

После завоевания Греции турками храм превратили в мечеть, к которой пристроили минареты, затем - в арсенал (а соседний, незаслуженно редко упоминаемый храм Эрехтейон стал гаремом турецкого паши). Знаменитый выстрел средневековой "Авроры" в 1687-м с венецианского корабля вызвал взрыв хранившегося в Парфеноне пороха, что уничтожило почти всю центральную часть храма. Ущерб сумели нанести не только враги, но и друзья. В начале XIX века англичанин лорд Элгин вывез десятки метров фриза и почти все сохранившиеся скульптуры фронтонов Парфенона. После провозглашения независимости Греции в ходе реставрационных работ был по возможности восстановлен древний облик Акрополя: ликвидирована вся поздняя застройка на его территории, заново выложен храм Ники Аптерос.

Что поражает при виде осматривающей Парфенон, как и другие памятники мирового значения, публики? Преобладание пенсионеров, нередко передвигающихся с большим трудом, лица которых не только отражают избыток света, но и сами излучают свое личное счастье. И по Греции не так давно прокатилась волна забастовок с требованием повышения пенсии. Вот и задумаешься, что есть показатель величия страны: грандиозные исторические свершения, наращивание угрожающей мускулатуры или возможность пенсионерам к этим свершениям приобщаться экскурсионно? Может, такой, экскурсионный, "конец истории" не так уж и плох? В составе экскурсионной публики на Акрополе, как и в Лувре, преобладают японцы. Но Родос остается в большей степени европейской достопримечательностью и местом отдыха.

Предварительно знакомясь с информацией об Афинах, я натыкался на отзывы, что якобы помимо памятников античности смотреть там особо нечего. Однако мне очень понравился сам этот город-веранда, как будто бы весь, целиком приподнимаемый над поверхностью своим Акрополем. Метро напоминает парижское. И в целом царит (к примеру, постоянной готовностью к забастовке) парижская атмосфера свободы. Самый популярный философ современной Греции - проживший большую часть в Париже неомарксист Костариадис.

Греки очень (но не навязчиво) приветливые люди. Впервые в мегаполисе я столкнулся с обыкновением здороваться с первым встречным на тихих улочках "деревенской" части Лондона, но в Греции это действует заразительней. Тут и незнакомые иностранцы, встречаясь на тропах среди скал или на улицах-лестницах, непременно говорят: "hi!" или "hello!". В отличие от Европы в целом, в Греции не принято давать чаевые (говорят, можно нарваться и на обиду, хотя среди обслуги становится все больше не греков). Русских любят, но желательно оговаривать - "russian Moscow". Мне рассказывали о таящемся внутри шовинистическом убеждении грека в превосходстве над другими. Даже если он тебя обругает, на следующий день он все равно будет приветливо улыбаться, но это будет проявлением не доброты, а невозможности тратить на тебя какие-либо эмоции - не важно, любовь это или ненависть. В то же время я обратил внимание на "незаинтересованный интерес" к себе, начиная с пограничника, отнюдь не следовательски спросившего, почему одна годовая шенгенская виза погашена и рядом поставлена другая, и кончая билетером парома (на котором я отправился из Пирея в Родос), поинтересовавшегося, откуда я. Очень частый тут, между прочим, вопрос, так что не уверен насчет Геродота, но Страбон таится в каждом греке.

На острове Родос немало памятников античности, прежде всего греческие Помпеи - Камирос. Именно на Родосе, по словам Плиния Старшего, из одного камня скульпторы Агесандр, Полидор и Афинодор создали скульптурную группу Лаокоона, увезенную позднее в Рим. В Средневековье здесь разместился орден иоаннитов-госпитальеров, выросший из странноприимного дома для паломников к Святым местам, посвященный патриарху Иоанну Милостивому (gospitalis - гость), после падения Константинополя ставший главным христианским форпостом против натиска Османской империи. Построенный рыцарями корабль "Святая Анна" вошел в историю как первый броненосец. В 1522 году иоанниты затмили подвиги 300 спартанцев: 300 рыцарей Ордена более полугода противостояли 200-тысячной армии султана Сулеймана Великолепного, потерявшего половину войска, прежде чем над руинами крепости был все же поднят белый флаг - на условиях самой почетной в военной истории капитуляции.

И через восемь лет император Священной Римской империи, испанский король Карл V навечно отдал иоаннитам еще пустынный остров Мальту, на котором те повторили свои родосские подвиги в войнах с прежним противником и алжирскими пиратами.

Но сейчас Греция не производит военные суда и самолеты, предпочитая покупать их во Франции, США и России. Современная Греция - пример удачно организованного "конца истории" в отдельно взятой стране, возложения ее (истории) тяжкого труда на плечи других. Точно так же здесь когда-то было придумано рабство в его классическом, хотя еще и вполне домашнем виде.

Не менее сомнительными, чем насчет общего облика Афин, оказались скептические отзывы о современном греческом искусстве. На вопрос, есть ли соответствующий музей в Афинах, мне ответили, что за этим надо ехать в Салоники, в греческой же столице время от времени бывают лишь отдельные выставки на эту тему. Любопытно, что и Музей современного греческого искусства на Родосе не значится ни на туристических картах, ни в путеводителях, но он есть (о, "в Греции все есть!"), и я все же узнал об этом уже в последние дни пребывания там, уже исходив вдоль и поперек средневековый город за крепостной стеной. В отличие от большинства таких музеев, это собрание именно греческого искусства, а не представление авангарда как такового. И игра линий имеет здесь не абстрактно-головное, а вполне онтологическое происхождение, являясь отражением и продолжением пейзажных и архитектурных контуров. Образ Греции замкнула созданная в 1957-1958 годах картина Яниса Спиропулоса (1912-1990) "Структура" - строгая анатомия мироустройства. Мне захотелось вернуться в Афины, где есть Музей Яниса Спиропулоса, но обратный путь остановок там не предусматривал.

В какой-то степени родосский Центр писателей и переводчиков - аналог былых писательских домов творчества, которыми в советские времена обильно была усеяна литературная российская земля. Масштабы, правда, здесь не те. Здесь пребывают всего семь литературных жильцов со всего мира.

Любопытно, что практически одновременно со мной тут жил еще один посланец России, военный философ, а с недавних пор и писатель Виктор Д. С одной стороны, что это, как не инерционное проявление исконной масштабности русской литературы, а с другой - а куда еще можно сейчас поехать русскому литератору? У нас все творческие убежища пущены с молотка умелыми окололитературными дельцами. Остался только Дом творчества в Переделкино, со всей сопутствующей приватизационной возней вокруг окрестных дач. Но проживание там стоит немалых денег, в отличие от Родоса, где платить ничего не надо (главное - добраться туда). Между прочим, аналогичный Международный дом писателя и переводчика есть уже и в Латвии, на побережье Балтийского моря, в Вентспилсе. Если морально и лингвистически готов заполнить анкету и вести переписку с тамошним руководством на международном английском - любой литератор, в том числе и российский, может претендовать на месячное проживание и там.

Чем же занималась там наша международная "великолепная семерка"? Южноафриканский драматург Мойя Т. успел написать пьесу, действие которой происходит на Родосе (а среди действующих лиц - русский писатель Виктор Лесков). Финн Пекка сочинял очередной триллер. Еще были историки Нильсон из Норвегии и Лука из Италии, а также Рита из небольшого городка под Берлином, среди любимых писателей которой - Тургенев и Айтматов. Когда Виктор Д. уехал, только от нее и можно было иногда услышать в помощь русское слово в случае буксовки моего разговорного английского, все-таки за плечами у нее гэдээровская школа. Однажды я назвал ее современным воплощением "тургеневской девушки". На вопрос, кем в таком случае ощущаю себя я, ответил, что, вероятно, современным Гамлетом Родосского уезда. Если шекспировский Гамлет колебался: "To be or not to be", то здесь ежедневный выбор можно сформулировать как "To beach or not to beach".

Впрочем, берегов (beaches) на Родосе два - западный, омываемый Эгейским морем, и восточный, выходящий уже на Средиземное море. Так что поневоле вмешивалась и традиционная отечественная дихотомия постоянного выбора между Востоком и Западом, в масштабах Родоса сводившаяся к выбору морей. Виктор Д. считал разделение этих морей чистой условностью, что и стало основным предметом дискуссий между нами. Я остался в уверенности, что водная разделительная линия вполне реальна. Вода майского Эгейского моря была ощутимо теплей (возможно, ввиду прибрежного мелководья). Оно было ближайшим от возвышавшегося прямо над ним здания Центра, но при этом чаще штормило, и волны приносили больше пятен мазута со снующих к Боспору и обратно танкеров, тогда как к берегу Средиземного нужно пересечь под каким-либо углом часть города.

Поэт и эколог, мой земляк Виктор Зуев, уже трижды побывавший на Родосе, написал здесь "Ностальгию": "Эгейское море, эгей! Но темнеет скорее, / Чем стоит подумать об этом, но стоит ли думать? / пусть храм Посейдона не ведает вечности, в трюмах / не время ли бродит? И месяц встает над Эвбеей". Мой ответ по случаю безнадежно испорченных шорт береговой, забрызганной нефтепродуктами галькой был таков:

"Эгейское море, эгей!"
Оно, безусловно, теплей.
Но также грязней и дурней.
Приедешь - Эгея убей!

Паломничество на Родос было бы неполным без приобщения к греческой кухне. Конечно, у приезжих преобладает интерес к рыбе и морепродуктам, и это вполне можно сравнить с посещением музея. Однако если перед тобой не познавательная, а чисто гастрономическая цель - лучше заказывать баранину.

"Читая современное греческое меню":

Так сладостны бараньи трещины -
Как потроха любимой женщины...

Венер без рук и сам творю
У бездны этой на краю.

Фило-Софии смолкло рацио.
Метафор мета-операция...

Оливковое масло - то, что оволшебляет на Родосе любые продукты. Я прихватил с собой пятилитровую емкость "Минервы", на обратном пути не стал сдавать ее в опять зашкаливавший багаж и, по новым правилам посадки на борт, лишился ее. Такому строгому досмотру, как в Афинах, я не подвергался ни в одном международном аэропорту, включая Хитроу (специальному просвечиванию подвергся даже извлеченный из сумки и раскрытый ноутбук). "Конец истории" оберегаем здесь не менее строго, чем сама история. Оказавшийся в самолете соседом уроженец Ташкента, а сейчас представитель солидной греческой строительной фирмы Вангелиус ("а по-русски - Ваня", хотя точнее - Евгений) успокоил, сообщив, что у меня было не первосортное масло ("из опилок"), и пообещал прислать курьером настоящего. В любом случае, новая встреча с Грецией неизбежна.