Сила слов

Mitrofanov Sergey

Вернее, описаний. "Когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои".

Засело навечно! "Редкая птица долетит до середины Днепра", - сообщает далее романтик, давая, по сути, одно из самых страшных описаний гиблого места на середине не самой полноводной реки в мире. Картина эта навечно врезалась в нашу память, поражая наметившимся в ней постмодернизмом. Поскольку извечна проблема: надо же куда-то двигаться от середины, а добраться уже никуда нельзя. Середина - это кладбище домашних попугайчиков.

Гоголь - предтеча Набокова. А тот предвидел столкновение разноформатных описаний. Он предвидел и то, чем это чревато для предметного мира.

"Мало что оставалось от площади. Помост давно рухнул в облаке красноватой пыли. Последней промчалась в черной шали женщина, неся на руках маленького палача, как личинку. Свалившиеся деревья лежали плашмя, без всякого рельефа, а еще оставшиеся стоять, тоже плоские, с боковой тенью по стволу для иллюзии круглоты, едва держались ветвями за рвущиеся сетки неба. Все расползалось. Все падало. Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашеные щепки, мелкие обломки позлащенного гипса, картонные кирпичи, афиши; летела сухая мгла; и Цинцинат пошел среди пыли, и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему" (В.Набоков, "Приглашение на казнь").

Отказавшись доверять предложенному описанию, набоковский Цинцинат нарушил общественный консенсус. На тот момент - консенсус палача и жертвы, самый распространенный вид общественного консенсуса...

Сторонники Цинцината, "подобные ему", не были ни террористами, ни революционерами, имеется в виду - в данном формате, но формат пошел прахом. Как все пошло прахом и в России в конце 80-х годов, когда миллионы людей, "подобных ему", не будучи ни сильными духом, ни диссидентами, ни убежденными в ценностях иной политической морали, просто устали от описаний, сделанных на языке диамата.

Новый конструктор слов показался им более мощным, манящим. Что они ошибочно приняли за правду.

Описания могут действовать медленно, накаливаясь в организме цивилизации, как токсичное вещество, а могут решительно менять коды бытия.

Пример медленных описаний - обычная телереклама, давно уже не заставляющая покупать товары. Русская реклама в этом смысле особенная, отличающаяся глубиной психологической проработки, она вообще не о товаре.

Русская реклама заставляет следовать в русле судьбы воображаемых человечков. Например, Лени Голубкова, которого реальная Генпрокуратура лишила мечты, надолго засадив в тюрьму волшебника Изумрудного города Мавроди. Или же французского вида целлюлитной красавицы, быстро излечившейся от своего недуга с помощью какого-то препарата.

"Получилось у меня, получится и у вас", - каждый день гордо говорит она мне с экрана. И хотя я название того препарата все равно вспомнить уже не могу, но то, что у нее, возможно, когда-то была морщинистая попа, заставляет что-то болезненно сжиматься внутри.

Пример быстрых описаний - национальная идея, или Великая национальная мечта. Это когда три слова "свобода, равенство, братство", соединенные в образы и объяснения, поэзию и философию (которая является видом поэзии), одинаково отправляют на гильотину и высшее воплощение консерватизма - монарха, и демиурга прогресса - Робеспьера.

Или когда нас направляют к счастью созданные криэйтором представления об успехе. По-американски: пошел в казино, выиграл много денег, бросил работу. По-советски: к пяти станкам взял еще десять и работаешь, работаешь на всех пятнадцати (фильм Григория Александрова "Светлый путь", 1940).

Потом, правда, становишься депутатом Верховного Совета, Думы и тоже больше не работаешь никогда.

В какой-то точке описания, подготовленные в недрах различных политических систем, сходятся, а в какой-то расходятся.

Описания истории редактируют историю. Но и наше отредактированное восприятие редактирует описание, которое, в свою очередь, продолжает редактировать историю.

Например, война 1812 года теперь кажется забавным приключением девушки Шурочки Азаровой ("Гусарская баллада", реж. Эльдар Рязанов, 1962). Но ведь и через первый десяток лет после нее некий племянник спрашивал героического дядю: "Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана? Ведь были ж схватки боевые?"

То есть племянник уже тогда выражал разумное сомнение в том, что вообще были какие-то схватки боевые, поскольку сомневался в эффективности такой воинской стратегии, которая приводит не только к сдаче столицы, но и к ее основательному при этом сожжению. "Недаром!" - отвечает резко дядя.

Дальше он что-то объясняет про залпы тысячи орудий, которые слились в протяжный вой, но, похоже, племянник относится к этим описаниям со скептицизмом. Чего нельзя сказать о нашем современнике, испорченном политтехнологиями. Он вообще уже ничему не верит, полагая, что имел место черный пиар. Появление книги Андрея Стамболи "Наполеон в поисках чаши Грааля" логично довершает эволюцию скептицизма.

Наполеона ПРИГЛАШАЛИ сжечь Москву. А то, что происходило на Бородинском поле, было, видимо, внутренней разборкой среди своих. Ну а как иначе мы к этому можем отнестись?

Когда, например, во время Международного экономического форума в Санкт-Петербурге власти, чтобы убедить всех, что Сочи - самый достойный кандидат на Олимпиаду, построили какой-то другой Сочи - прямо на воде в Финском заливе? Залили его льдом (как они сказали, по уникальной технологии), на лед поставили пальмы (хотя вроде бы не соответствует) и выпустили между ними фигуриста Евгения Плющенко?

Рукотворный остров в холодном Финском заливе стал описанием веселого теплого Сочи, что на берегу Черного моря, и должен убедить. Как и реконструкция Бородинского сражения в рамках фестиваля "День Бородино" с участием военно-патриотических клубов из России, Украины, Белоруссии, стран Прибалтии и Чехии, а также непонятно откуда взявшихся современных казаков, стала редактурой событий 1812 года. А редактура - она и есть редактура.

Многократному редактированию подверглись описания Великой Отечественной войны.

Сначала их создавала алма-атинская студия художественных фильмов. Сталин приезжал в Берлин в фантастическом белом кителе, какого не бывает, и народы рукоплескали ему ("Победа над Берлином", реж. Михаил Чиаурели, 1949). Потом пошла мода на "правду о войне" под знаком Константина Симонова. Потом сказали: "Не-ет, это не вся правда о войне..." А какая вся, не сказали, но придумали легенду о Малой земле.

Потом описания победоносной войны 1941-1945 годов смикшировались с описаниями не совсем чтобы победоносной чеченской кампании. По полям обоих сражений побежали расхристанные бойцы с пестрыми повязками на голове, в городах свирепствовал кавказский Гестапо. Формат пошел прахом, рядовой Райан мог брать его голыми руками.

И тут я получил предупреждение от Министерства печати за разжигание межнациональной розни.

Я схватился за голову: что же такое сделал я, всегда чувствующий себя безродным космополитом, всю жизнь считавший, что нет иудеев и нет эллинов? К кому разжег ненависть?

Оказалось, что разжег я ее в фельетоне из двадцати строк, обязанность писать который накладывала на меня редакция. Фельетон этот был, скажем так, о не совсем благоразумных планах Государственной думы учредить в 2007 году новый национальный праздник в честь победы над Японией. Я выражал сомнение в том, что появление такого праздника в момент ведения переговоров с Японией по поводу Курильских островов благоприятно скажется на психическом здоровье россиян, ранее уже затруднявшихся отличать между собой граждан кавказской национальности, а теперь вынужденных различать между собой еще и граждан азиатской национальности, но, в любом случае, старающихся при этом материализовать все сигналы власти.

Насколько мне известно, закон этот завернули под благовидным предлогом, однако возмущенное письмо от депутатов Приморской думы я все-таки получил.

Да, признаюсь, я написал, что вряд ли житель центральной полосы может по внешнему виду отличить якута от японца, от того же Дерсу Узала, "коренного жителя Уссурийского края", но кого я оскорбил - якута или японца? К кому разжег ненависть?

Само по себе предупреждение Минпечати, последовавшее непосредственно после гневного письма Приморской думы, решившей внедриться в ткань моего двадцатистрочного фельетона, по-своему стало правдивым описанием нашей сегодняшней жизни, когда сила слов подкрепляется просто силой.

Это тренд, а мы - песчинки. И что делать?

"В недрах общества на протяжении столетия формировалась иная мировоззренческая позиция, другая система ценностей - пусть еще не вполне отчетливая, не до конца прочитанная, но активно утверждающаяся в живом тексте бытия. Люди новой культуры выходят за пределы социального и культурного контроля "над разумом и языком", - не очень понятно пишет Александр Неклесса. Но красиво, и это главное.

И знаете, что я отвечу? Пора начинать готовить свое Новое описание.

       
Print version Распечатать