СМИ как временный протез гражданского общества

1.

Не обращаясь к давним рассуждениям о кратиях (это и без меня слишком часто делали) отмечу, что в последние 200 лет самая обсуждаемая и осуждаемая кратия в России – это, пожалуй, та, что правит из бюро - бюрократия. Ну, то есть, по Ожегову «система управления чиновнической администрации, оторванная от народа и защищающая интересы господствующего класса». Или мягче: «канцелярщина, пренебрежение к существу дела ради соблюдения формальностей». Вот. Рядом с ней при советах даже аристократия в какой то момент стала врагом второго сорта. Хуже бюрократа были только НАТО, Тито и фашист.

А началось все в XIX веке. Так как до того в России про чиновников не писали – СМИ не было. Поэтому приказной дьяк при Алексее Михалыче, как и, к примеру, городской бурмистр при Петре Алексеиче как бы скрыты дымкой веков, будучи сильно известны историкам, но мало - опчеству.

Бюрократ же XIX века (т.е. чиновник) – он здесь, среди людей. Он, правда, странный. Он егозит, вымогая у Чичикова денег; строит шинель и, утратив, гибнет; ворует, трясясь, в стачке с городничим и сует купюры Хлестакову; доводит до безобразия город N. Или, растеряв идеалы юности, спивается в компании с г-дами Помяловским или Подъячевым. А то, ужаснувшись чеховского чиха на начальственную плешь, ужавшись, помирает…

Словом – то бесчинно держимордствует, то запойно кувшиннорыльствует, то унывает. Вызывая презрение, а в лучшем случае – жалость… «Он был титулярный советник – она генеральская дочь, он скромно в любви объяснился – она прогнала его прочь. Пошел титулярный советник и пьянствовал целую ночь…»; здесь, как бы, - вся суть образа российского бюрократа, если он, конечно, не генерал и не дочь.

2.

Однако… даже если и не генерал, он – существо удивительное. Ибо внезапно предстает совсем иным. Тот же Гоголь в «Избранных местах из переписки с друзьями» вдруг пишет: «Назначение человека — служить и вся жизнь наша есть служба. Не забывать только нужно того, что взято место в земном государстве затем, чтобы служить на нем Государю Небесному…». И дальше: «Во имя Бога берите всякую должность, <…> и не смущайтесь ничем… Чем больше всматриваешься в организм управления… тем более изумляешься мудрости учредителей… Полная любовь должна быть передаваема по начальству, и всякий начальник, как только заметит ее устремленье к себе, должен обращать ее к поставленному над ним высшему начальнику, чтобы добралась она до своего законного источника, и передал бы ее… всеми любимый царь Самому Богу».

Кто здесь перед нами – едкий обличитель? Или - Орфей чиновничества, певец службы? Это — Гоголь. Один из первейших русских журналистов. Да, сперва кажется, что из его восхвалений брызжет злой сарказм… А глянешь непредвзято – и нет его. Лишь искреннее и такое, по сути, русское желание - видеть бюрократию хорошей, доброй к гражданину.

3.

Впрочем, Гоголь слова «бюрократия» избегал. Как и Салтыков-Щедрин (на пике административной карьеры - вице-губернатор Рязани и Твери) с Толстым А.К (флигель-адъютантом и егермейстером, дважды кавалером ордена Св.Станислава). В ту пору бюрократа как такового в России еще нет, потому что слово это – редкость. Есть дядя, внесенный в табель о рангах, и есть чиновничество – не класс, не сословие, а так – не пойми что, но реально могуче… Оттого и не любит его публицист и сатирик. Оттого и шпыняет, если не как кровопивца, то как мздоимца - пошлого, стыдного и гадкого.

Что ненавидит в службе Салтыков-Щедрин? Да то, что в ней «...везде долг, везде принуждение, везде скука и ложь...». И вовсе это не служба Царю Небесному, и едва ли «…отечеству, престолу, алтарю». Не говоря уж о народе. А так – посильное угодничество себе при мундире. Оттого и в наши дни смешон министр у Толстого, лепечущий: «Прошло у нас то время, господа, // Могу сказать; печальное то время, //Когда наградой пота и труда // Был произвол. Его мы свергли бремя.// Народ воскрес…// Ему вступить должны помочь мы в стремя,// И, так сказать, вручить ему бразды...».

Разве не над тем же хохотали в 20-х Ардов, Ильф и Петров, Катаев, Кольцов и другие, размазывая советских бюрократов по НЭПовскому асфальту? Впрочем, потом их сильно подставил Троцкий - атакой на ту же бюрократию, но партийно-сталинскую. И многим это вышло не только боком, но и сроком, и хуже. Но при этом какое-то время в стране, где не планировалось гражданского общества (оно все было гражданским - в едином порыве делало общее дело), журналисты (как и при царе) взяли на себя его функцию – решение задач, не решаемых государством. Что уже и читалось-то не как советы, но как совчины (был такой чудовищный термин) – ну, советские чиновники - бюрократия.

4.

Потом – с 1932-го года, и до, и после XX съезда до самого Горбачева о партийной бюрократии ни слова. Но о простой – тысячи слов. Чиновника больше нет. Есть бюрократ – редкостный гад - утопший в бумах хмырь, помеха строителям коммунизма – мишень карикатуристов, киношников (см. «Фитиль» Сергея Михалкова, «Карнавальная ночь» Эльдара Рязанова и проч., и проч.), поэтов-юмористов и фельетонистов.

Кто он - этот бюрократ? Вороватый управдом - бывший Остап Бендер. Мелкая сошка в райисполкоме… С ним борется Партия – светлая дева и «вдохновительница наших побед» и партийная пресса – другой у нас нет. Но ежели кто-то хоть что-то против секретаря обкома!... И в самых грешных мыслях не было такого даже в самую бурную оттепель. Против официальных антипартийных групп и опальных маршалов, и то не больно-то – не вам кусать. Уже потом - против кукурузного волюнтаризма, это – да. Но тоже недолго. Негоже дозволять челяди поносить боярина, даже и опального…

5.

А потом уже был Горби. И журнал «Огонек». И «Московские новости». И «Московский комсомолец». И очереди в киоски. Золотые деньки «Союзпечати» Любопытна эволюция: сперва – совсем как в 20-х – враг бюрократия. Потом - партократия. И вот на главных площадях провинциальных столиц уже жгут партбилеты. Гражданское общество – т.е. организации свободных нищих граждан и ассоциации афганцев и банкиров, растет, а его стержень, его хребет – СМИ.

1993 год. Красной «партократии» больше нет. А после и вообще партократии. Есть партбоссы 90-х – жуть. Вспомнить офис ЛДПР в ту пору – мороз по коже. А вот без бюрократии – никуда. Есть государство – есть бюро. И - человек из табели о рангах. Без коего решить свой вопрос гражданину – никак. А его корежит от бабкиных и дедкиных даней - шоколадок да бутылок: за такую, типа, фигню отвечать? Хрена! И характер это обретает тотальный. Схема: деньги – товар. Тем временем жизнь страны перетекает в телевизор. А там других образов нет. Там – «Человек и закон» и др. И это – не Гоголь.

И что? У СМИ своя жизнь, у бюрократии – своя. Талантливый и популярный Щекочихин – герой расследований… И много других. Где вы теперь?

6.

Между тем пока хрестоматийное гражданское общество разминается, не спеша в «солидные силы», а дельцы решают вопросы, бюрократия осознает свои хозяйственные и политические интересы и связанные с ними задачи и цели. И действует, прибирая политическое пространство, и доказывая историческое превосходство кратий над архиями, ставя дымовые завесы из партий, всасывая бывших мятежников. И превращая себя в тот новый класс номенклатуры, которым, бывало, пугали мир Джилас, Восленский и Павловский. Но при этом – в класс не стесненный кирзовыми рамками морального кодекса строителя коммунизма. Как впрочем, и любого другого морального кодекса.

А журналисты? А что журналисты?.. Они тоже не слишком стеснены такими кодексами. Хотя не любят и боятся наручников, дубинок и пинков по почкам. Но, в отличие от других – знают про себя то же, что и бюрократия: свои интересы, цели и задачи. И даже умеют решать их. И зарабатывать при этом деньги. А порой – даже и имя, и роль, и социальную функцию. Снова решая проблемы и задачи, не решаемые организованной властью. Но нужные ей. Например – критики этой власти. И часто - даже того не желая – снова порой заменяют в России то самое гражданское общество. О котором так тоскует общество не гражданское.

       
Print version Распечатать