С.С.Аверинцев о символе и современности

К 70-летию со дня рождения (10.12.1937 - 21.02.2004)

Давайте говорить...

С.С.Аверинцев - один из немногих отечественных ученых-гуманитариев, обсуждавших проблемы современного общества и современного искусства. Более того, С.С.Аверинцев показал готовность обсуждать любую проблему современности, которая может возникнуть в ходе ученого разговора. Если для западной науки в порядке вещей, что специалисты по древним литературам выступают с эстетическими суждениями о современной литературе и о современном быте, то в отечественной науке такие выступления воспринимались как исключения. Наша гуманитарная наука до недавнего времени неизменно воспроизводила модель возрастающей специализации знания. Такая модель была выработана в XIX веке в связи с тогдашними потребностями научного развития, но она совершенно не отвечала ситуации ХХ века - смены и критической оценки самих научных парадигм. Советская культура допускала только культуру "специалистов" и "популяризаторов", по той же причине, по которой она искусственно поддерживала норму литературного языка. Ради собственной стабильности советская культура хотела полностью осуществить большие замыслы XIX века - национальной культуры и национального языка. Но мыслящие люди понимали, что гуманитарий не может работать с готовыми данностями культуры, потому что если в XIX веке опора на готовое знание была оправдана реальной работой по "очищению культуры", специализации и профессионализации культурного языка, то в ХХ веке сами культурные задачи меняются. На первый план выходит добыча и строгая разработка знания, сколь бы сильна ни была инерция, искушающая превратить добытое знание в готовые решения.

Аверинцев с самого начала миновал названный соблазн. В его исследованиях были индивидуальность изучаемого автора, его характер, те условия, при которых возможно общение с изучаемым автором. Индивидуальность эта выстраивается в работах С.С.Аверинцева не позитивно, а негативно. Аверинцев всегда указывает на то, чем не являлся тот или иной автор и насколько он не похож на других - в противоположность тем политическим и культурно-политическим концепциям индивидуальности, которые и были созданы в XIX веке с притязанием властно определять язык гуманитарного знания.

Некоторые писатели, к примеру Честертон и Гессе, в описании Аверинцева даже резко индивидуализированы. Это не отвечает реально реализовывавшимся в процессе творчества их эстетическим программам, но зато дает понять, какой вклад эти писатели внесли в понятие символа, настояв на намеренном, а не случайном характере опытного переживания символов.

С помощью своей теории символа Аверинцев занял критическую позицию как по отношению к традиционному гуманитарному знанию, так и к авангардным по происхождению проектам общей теории культуры. Символ определяется у Аверинцева через противоположность формализованному техническому сообщению, от которого требуется информационная однозначность. Понятно, что технические сообщения составляют ничтожную часть культурных текстов, и поэтому область символа невольно оказывается в истолковании Аверинцева чрезмерно широкой. Также символ отличается от аллегории, доступной и непосвященным и потому подверженной расходящемуся вееру интерпретаций. Получается, что символ не ограничен внешними условиями, но должен сам ограничивать себя через выстраивание собственных контекстов.

Аверинцев сразу занял принципиальную и незыблемую позицию по отношению к проекту модерна. Время модерности можно отсчитывать от разных исходных точек, но у него есть одно свойство - это отмена той установки на встречу, которая и обеспечивала определенное единство христианской цивилизации. Сама христианская цивилизация могла быть сколь угодно противоречивой, но, как напоминает Аверинцев, европейский "христианский мир" строился на реальном столкновении общих культурных привычек с неотменимой и потому тоже общей религиозной вестью. Такая встреча продолжалась вопреки любым перипетиям, в силу того, что сами политические и общественные проекты нового времени - это проекты, основанные на некоем "здравом смысле". Проект модерности - это проект, в котором событие встречи становится событием частной жизни. Соответственно, в эту эпоху всякое богословие строится как конфессиональное богословие. В статьях "Христианство в Европе: попытка ориентации" и "Слово Божие и слово человеческое" Аверинцев отмечал, что в пределе модерность ведет к распаду самой структуры сообщения, к невозможности даже задать вопрос. Конфессиональное богословие приобретает различные формы; как пример крайне неортодоксального богословия Аверинцев рассматривал неомифологические теории ХХ века, искусственно размывающие понятия символа и лингвистическими способами, примененными к неязыковому материалу, превращающие его в некоторую замену высшей реальности.

Аверинцев заметил, что такому конфессиональному богословию встреча разных мировидений не кажется опасной, так как является предметом разбирательства; но зато почему-то часто вызывают испуг механизмы, направляющие к встрече, то есть прежде всего некие общие представления, "здравый смысл", который нельзя не принять даже скептику. Общие представления допускаются богословами модерна только для отдаленных эпох, для которых истоки этой общности реконструировать нельзя, этому мешает принцип непрерывности и сцепленности самого исторического повествования, и потому эти отдаленные эпохи получают у их энтузиастов (например, любителей Средневековья) эстетическое освещение.

Заодно Аверинцев напомнил, что вовсе не устои, а опасность сопровождала богословие в период, который мы сейчас оцениваем как период его самоидентичности. Само богословское высказывание в то время было мирозданческим риском, именно от богословского суждения и от выведенной на основе этого суждения богословской формулы зависело, правильно ли будет устроен христианский мир.

Исходя из критики модерности, Аверинцев выводит и свое понятие современности. Современность отличается для него вовсе не интенсивностью событий или накоплением опыта. Современностью можно назвать тот период, когда воля к учреждению будущего через систему символов (Аверинцев рассматривает отношения Августа и Энея в поэме Вергилия) сменяется попыткой удержать действие символа путем сохранения памяти о нем.

Именно как поразительное искусство памяти, избегающее упрощенного понимания символа, но удерживающее символы прошлого во всей их полноте, Аверинцев описывает поэзию Мандельштама. Аверинцев постоянно подчеркивает речевую свободу Мандельштама, которая при этом вся оправдана символической полнотой отдельного слова. Аверинцев выделяет то, что объединяет Вергилия и Мандельштама, - это символическая трансгрессия, переход от архаической затаенности символа к его исторической определенности. Архаический характер Энея делает не только Энея символом Августа, но и Августа символом Энея. Также и антропология Мандельштама развертывается от психологизма, вполне отвечающего личному и культурному времени этого поэта, к необычной архаизации, которая только и может выявить современность. В литературе романного времени, в отличие от древнего эпоса, слишком сильна стихия языка, проверяющая на прочность в том числе и "больших героев".

Аверинцев раскрывает и те опасности, которые заключает в себе воля к памяти. Ранневизантийская культура была им описана в специальной монографии как культура весьма прагматического отбора тех возможностей, которые были созданы в античности. Византийские поэты и мыслители сознавали, что отобрать такие-то значения символов нужно для того, чтобы создать речь. Ясно, что современная культура не может искусственно вычленить значения для отбора, она, напротив, вынуждена фиксировать былые культурные формы и всю былую символику. Это лишает исследователя культуры воли к отбору. Такая тенденция "грозит отнять у истории столь присущий ей элемент подвижного и непрерывно находящегося в движении равновесия, элемент живого противоречия с самим собой, а равно и различенность ее уровней, взаимосвязанных, но не единообразно жесткой связью".

Аверинцев настаивал, что в современной "клиповой" культуре стираются не просто различия между обычаями, но различия между событием и суждением о нем. Сама структура события претерпевает необратимые изменения. Единственная область, в которой событие может остаться неповторимым, - это область вкуса, отличающая эстетическое событие от тиражируемых фактов. Аверинцев приходит к выводу, что христианский Восток и христианский Запад на рубеже второго и третьего тысячелетия разделяют уже не догматы и каноны, а вкус, то есть такое обретение события каждой из спорящих сторон, на котором только и может держаться вся традиция благочестия, насыщенная динамическая символическая система.

Когда Аверинцев пишет о современности, он не говорит о "своей" культуре; как раз опыт модерна, который он подвергает критике, это не своя культура. "Своим" в методе С.С.Аверинцева считается заново выстроенное, на основании этических и эстетических интуиций, чувство меры и особый вкус к тому, чтобы уметь проследить развертывание и завершение исторических событий. В частности, то необычное предпочтение, которое Аверинцев отдавал Вяч. Иванову (возвышая его не только над Серебряным веком, но и над значительной частью русской культуры), связано, вероятно, со свойственным этому поэту чувством завершенности не только отдельного события, но и отдельных действий, ведущих к этому событию, за которые самому поэту приходится нести полную ответственность.

Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект 05-03-03519а

       
Print version Распечатать