Мы мало и плохо знаем страну, в которой живем. Увы, но это так! Подчас пламенно рассуждая о настоящем и будущем России, мы опираемся на поверхностные представления и чисто мифологические конструкции, не имеющие отношения к научным исследованиям. Можно сказать, что в массовом сознании стихийная истина сердца начинает преобладать над рациональной истиной ума. И жаль, ибо это серьезно осложняет нашу жизнь в самых различных ее ипостасях.

Один из стереотипов нашего восприятия поступательного развития экономики и социальной структуры состоит в том, что различные формы экономической деятельности и формирующиеся социальная структура должны захватывать все большие пространств, насыщая их хозяйственной деятельностью и разрастающимися поселениями. Говоря проще, экономика и социальная структура призваны расти экстенсивно - всего должно быть больше, по известному принципу " big is beautiful". В этом нередко видится чуть ли не универсальный признак здоровья общества. Но будет ли это верным в применении к современному Северу России?

Исходя из традиционных характеристик, сформировалось наше восприятие северных районов России. Развитие экономики и поселений, особенно в годы Советской Власти, привело к освоению огромных территорий и насыщению их экономической деятельностью, прежде всего, сельским хозяйством. Колхозы и совхозы-гиганты распахивали огромные территории и увеличивали, не взирая на затраты, производство мясомолочной продукции. Леспромхозы вгрызались в лесные просторы, наполняя пространство лесовывозными дорогами и пилорамами. К этому подтягивалась и инфраструктура в виде разрастающихся поселений, учреждений культуры, здравоохранения, торговли и пр.

Уход с арены социалистического планового хозяйства перевернул всю картину Севера. Это становится особенно очевидным в наши дни.

Изучению этих и многих других вопросов посвящены многолетние исследования, проводимые группой ученых-обществоведов, представляющих различные дисциплины и университеты России и объединенные грантами Российского фонда фундаментальных исследований. (1)

Местная специфика. Дорога.

Дорога из Москвы до Мантурово Костромской области - неблизкий путь. Конечно, можно доехать ночным поездом по Транссибу прямо с Ярославского вокзала. Но по шоссейной трассе Москва-Ярославль-Кострома (далее она идет на Пермь и Екатеринбург) гораздо интереснее. Хотя это ровно 600 километров. Экспедиционный УАЗ справляется с дистанцией за 8-9-10 часов в зависимости от своего настроения и настроения водителя.

От Москвы до Костромы дорога чистая суета, хотя и считается "золотым кольцом" России. Ничего в ней нет интересного. По сторонам одни трактиры и стойбища для дальнобойщиков. Случаются, конечно, жемчужины русской культуры и истории. Например, Ростов Великий, Переяславль Залесский. Но добраться до них не просто. И недосуг. Они остаются в стороне. Живут своей жизнью.

...После Костромы начинается настоящая Россия, не для туристов, преддверие Севера. Деревни по сторонам случаются нечасто. Стеной подходит к обочине дороги стена мрачноватого елового леса. Если тут что-нибудь случится с машиной, то помощи ждать не стоит. Зимой любая машина при остановившемся двигателе выстуживается за 15 минут. Остается только жечь костер.

Движение на дороге незначительное, особенно после захода солнца. Редкие деревни, хотя и считающиеся по-прежнему живыми, но, по сути, почти необитаемы. Разве что то над одним, то над другим домом громоздится тарелка спутникового телевидения. А рядом разбитые избы с провалившимися крышами и разбитыми окнами. И, разумеется, с восхитительной методичностью через определенные число километров высятся аккуратные вышки то ли Билайна, то ли МТС. А, скорее всего, и того и другого. С этим товаром в Костромской области проблем нет.

Еще задолго до Мантурово возникает одна и та же мысль. Почти навязчивая. Какие безграничные просторы, сколько всего тут природного, неосвоенного, правда, частично уже испорченного, но испорченного, к счастью, не до конца. Признаков восстановления пока нет и не предвидится. Все тихо, умиротворенно-безжизненно, внутренне сбалансировано в своем нисходящем бытии. Это целая симфония, Воистину сказано: над вечным покоем.

Многое, конечно, зависит от времени года.

Ноябрь, декабрь вплоть до самого марта дорога может довести до полной депрессии. Мрачные сумерки опускаются уже в четыре часа. Власть тьмы неотвратимо наступает. Тема безысходности. Точно как в какой-нибудь позднеромантической симфонии.

Но если случится оказаться на трассе в самом начале июня и непременно на самом рассвете, на зыбком рубеже ночи и утра, то это уже совсем иная песня.

Клубятся туманом поймы речушек и ручейков, бегущих в Унжу, приток Волги. Туман забирает деревеньки, поглощает крыши домов, заборы, разрушенные фермы. И вокруг, повсюду, синие волны миллионов цветущих люпинусов. Они всюду, они струящимися коврами уходят к горизонтам. Тогда приходит иная навязчивая мысль. Быть может, земная жизнь уже закончилась, и все это есть начало нового существования. Ибо трудно найти другое объяснение тому, что видишь и чувствуешь.

Но вот другой десяток километров и люпинусы отступают, солнце поднимается, туман исчезает. И мы вновь на земле, в этом мире.

Проблематизация

Отныне все формы хозяйственной деятельности в сельской России практически полностью помещены в контекст их себестоимости и соответствующей востребованности на российском и международном рынках. По инерции хозяйства Севера все еще производят сельскохозяйственную и иную традиционную продукцию, которая либо слишком затратна (и потому неконкурентоспособна), либо не имеет прямого спроса на рынке. Поэтому крупные и средние сельскохозяйственные и некоторые лесопромышленные предприятия уходят с таких территорий. Без их привычной помощи свертывают свою сельскохозяйственную деятельность и домохозяйства. Эти явления в экономике потянули за собой не только цепочку различных социальных кризисов: в миграции, народонаселении, культуре, поселениях и т.д., но и сильные изменения в землепользовании, неадекватно отражаемые статистикой. Экономическое неблагополучие привело к тому, что природные ресурсы становятся чуть ли не единственным источников выживания населения. Фактически возникает эпическая картина ухода с северных территорий России самой цивилизации и возникновения обвальной ремиссии природной среды в ее мутирующихся формах. Социальное пространство российского Севера сжимается. Оно уступает место пространству природному.

Этими и многими другими вопросами современного состояния северных регионов России озаботились члены междисциплинарной исследовательской группы, объединившиеся в рамках ряда последовательных грантов РФФИ. Был выбран регион для исследований - Мантуровский район Костромской области - настоящая русская глубинка. В группу вошли известные социологи, экономисты, психологи, географы, специалисты по управлению, государственные руководители, представители телевидения (2). Подавляющее большинство участников исследования чисто городские жители, представляющие Москву, Санкт-Петербург, Саратов. Но они представляют ту часть городских специалистов-интеллектуалов, которые, в отличие от многих других, осознают всю важность и ценность сельской России и в теоретическом (геополитическом) плане и в чисто повседневном, житейском. Более того, рассуждая о нынешних и будущих путях развития сельских сообществ на севере России, участники гранта постоянно заземляют свой дискурс, предлагая решения практических задач.

Матрица клеточной глобализации

Как ни странно, но новое состояние российского общества более или менее сбалансировано и, более того, поддерживается широкими структурами мировой глобализации, казалось бы столь далекими от нас. Говоря проще, весь мир развивается по схожим схемам, но со своими вариациями. В этом смысле Россия не исключение, а лишь инвариант общего состояния мирового сообщества.

В России наблюдаются не замедленные процессы адаптации к общемировым изменениям, но, напротив, в силу значительной ослабленности социальной структуры российского общества активно реализует себя большинство глобалистических тенденций в их яркой "гибридной" форме. В этом смысле российское общество в большей степени, чем достаточно стабильные западные общества, подвержено влиянию этих тенденций и выступает в качестве своеобразного "испытательного полигона", на котором апробируют себя те тенденции, которые лишь в будущем полностью проявят себя в глобальном формате. Причем многие явно традиционно "нехорошие" и ненормативные процессы получают совершенно иную окраску в системе новых глобалистических координат.

"Идеальный тип" современной глобализации, разрабатываемый современными социологами-теоретиками (Арчер, Элброу, Гидденсом, Тирикьяном, Робертсоном и многими другими). Джордж Ритцер, автор теории "макдональдизации", лапидарно формулирует рационалистическую модель глобализированного общества в виде следующего набора признаков:

Efficiency. Эффективность, прежде всего экономическая.

Calculability. Просчитываемость в рамках простых или сложных количественных моделей.

Predictability. Предсказуемость, "ожидаемость".

Control through Nonhuman Technologies. Управление посредством технологий без участия человека.

При этом происходит создание как бы новой рациональной системы, которая выступает в виде антипода старой системы рациональности, связанной с традиционной культурой.

Мир XXI века рисовался многим социологам и журналистам таинственным и неизведанным, дарующим перспективы, которых был лишен век прошлый. По сути, новое столетие, эпоха "посткапитализма" предстается обыденной и даже вульгарной, но внутренне целостной. И в этой исторической целостности заключается ее неизбежность. Постмодернистский хаос фрагментарных осколков смыслов и логических схем обретает несколько примитивную упорядоченность, навязывающую себя всем современным сообществам под именем глобализации. Попытаться избежать ее так же бессмысленно, как в свое время было бессмысленно избежать капитализма (даже если его и называли социализмом).

Каковы же общие свойства компонентов глобализации с точки зрения содержащихся в них социальных матриц?

Всеохватность и комплексность изменений. Прежде всего, теория глобализации подчеркивает, что главный акцент должен быть сделан не на рассмотрении отдельных "траекторий" социальных изменений в тех или иных сферах, а на взаимодействии этих изменений друг с другом, их переплетении и взаимозависимости. Это подразумевает рост интереса социологов к пространственно-географическим параметрам социальных изменений, их глобальному охвату. Процесс изменений проникает во все микроструктуры общества (семья, малые сообщества, повседневность) и разгерметизирует прежде закрытые социальные образования. Быть замкнутым на себя и скрытым от внешнего мира сегодня означает закрыть свое собственное будущее. Любые формы социальной динамики связаны прежде всего с открытостью систем, образующих сетевые структуры общения, поддержки и социального контроля. Характер социальных изменений влечет за собой и изменение восприятия социального времени. Отныне траектория социального времени раскладывается на серию отрезков, каждому из которых соответствует отдельный жизненный "проект", достаточно краткосрочный. После окончания очередного проекта возникает новый, часто радикально меняющий ориентацию траектории развития. Подобная краткосрочная актуальность социальных практик пронизывает все уровни социальной структуры. Даже такие традиционные институты, как, например, семья, превращаются на наших глазах в экспериментальный проект для вовлеченных сторон. Все начинает носить временный характер и требует от субъектов большой и специфической динамики "вписывания" в эту краткосрочность.

Противопоставление глобального и локального. Другой аспект глобализации основывается на рассмотрении тесной связи макро- и микроуровней происходящих изменений. Важной особенностью глобализации становится то, что она проникает в самые глубины социальных структур, превращая их в носителей новых смыслов. Это касается таких "локальных" ценностей, как традиции, обычаи, привычки, местные сообщества и др. Короче, новые глобальные реалии радикально видоизменяют даже наиболее консервативные и устойчивые структуры социального сознания и поведения. При этом процесс "отказа" от "старого" идет быстро, решительно, зримо. Причем всякое "новое" обладает, по мнению сторонников этой теории, заведомым преимуществом, поскольку оно "глобальное". Из этого в принципе следует, что это "глобальное" приобретает статус высшей нормативной ценности. Социальным институтам локального уровня отныне уже нет необходимости проходить всю вертикальную иерархию, дабы выйти на общемировой уровень. Семья, малые группы, местные организации, локальные движения и институты глобализируются прямым и непосредственным образом именно на своем уровне, демонстрируя новые формы участия в глобальных феноменах. На первый взгляд, парадоксальным в этой ситуации выглядит то, что локальные структуры могут сохранить себя только в том случае, если они начинают образовывать сетевые связи, имеющие тенденцию к глобализации на своем уровне. Значение вертикальных иерархий резко снижается. Информация, финансирование, помощь приходят по сетям с горизонтальных уровней, а не "сверху". Все уровни при этом дистанцируются друг от друга и живут самостоятельной и самодостаточной жизнью. Разочарование электората в макрополитике - хорошая иллюстрация этого тезиса. Аналогичные процессы роста взаимного равнодушия между горизонтальными уровнями где бы то ни было имеют место повсеместно и отражают развивающуюся тенденцию.

Множественность гибридов в области культуры. Теория глобализации радикально изменяет наше представление о культуре, которая прежде рассматривалась по преимуществу как нечто либо наследуемое, либо спускаемое "сверху" и"распространяемое". В новых условиях культура становится результирующей бурного процесса "конфликтности" (politicized contestation). Это приводит к возникновению разнообразных глобальных и локальных "социокультурных гибридов", с присущим им весьма коротким периодом полураспада, нестабильностью, несоответствием традиционному контексту.

Базовые факторы и гражданское общество. Своеобразный поворот получает и тема "гражданского общества" в связи с приложением к ней теории глобализации. Процесс интернализации ценностей и ценностных ориентаций приводит к тому, что регулятивно-нормативная функция общества существенно видоизменяется, а прежде подавлявшиеся гражданским обществом и не социализировавшиеся "примордиальные" (primordial) феномены, близкие по своему характеру к фрейдовскому Id и мидовскому I и проявляющие себя вконтексте этнического начала, расы, пола, занимают все более важное положение в глобализационных процессах и институтах. Мозаичный набор социальных "типов" и моделей, отсутствие единых принципов рационализации, свобода обращения с примордиальными феноменами - все это создает глобалистско-постмодернистскую картину социального мира.

Новая концепция рациональности. Новые глобальные процессы заставляют изменять и прежнюю концепцию рациональности, сформировавшуюся в рамках "современного общества", приводя ее в соответствие с "постсовременным обществом", порождаемым глобализацией. Поскольку глобализация представляет собой нормативно-теоретическую парадигму, то она и вырабатывает модели новой рациональности. При этом рациональность в глобальном смысле понимается прежде всего как свобода самовыражения многообразия, что и находит свое частное проявление в "теории мультикультурализма" (multi-culturalism), согласно которой при рассмотрении культурной "карты" той или иной региональной или профессиональной группы должен доминировать принцип полной мозаичности

Основная гипотеза

Итак, гипотеза состоит в том, что (а) возврата к индустриальному и экстенсивно растущему сельскому хозяйству в его традиционных формах не произойдет, (б) возникают новые форматы экономики и социальной структуры; в рамках предлагаемого исследования они получили наименование "очаговых".

В нашем понимании "очаговая" экономика и социальная структура исходят не из тотального покрытия территорий и поддержания поселений любой ценой, а из возникающих центров (очагов) экономически выгодной деятельности, которая "точечно" (фокально) воссоздает социальную структуру, обновляет, казалось бы, безвозвратно деградирующее население и порождает новые поселения.

Очаговая экономика и социальная структура не стремятся к тотальному освоению или поддержанию окультуренных территорий. Напротив, территориальное освоение происходит ровно настолько, насколько это экономически рационально. В этом смысле "очаговый" означает реально растущий, рациональный, ограниченный потребностями экономической деятельности, мобилизующий трудовые ресурсы соответствующей квалификации.

Так, в отдаленных районах Костромской области (полностью дотационных и дающих пример последствий экономического кризиса Севера) масштабное сельское хозяйство фактически себя исчерпало. Заросшие поля и сельские дороги, разрушенные фермы стали характерными признаками "поля после битвы" с природой. Ресурсов для поддержание инфраструктуры остается все меньше. Одновременно с этим к исчерпанию приходит и такой традиционный ресурс как деловая древесина. Спелых лесов в этих районах остается все меньше.

Продолжение следует...

Примечания:

1. 03-06-80422-а Тенденции "клеточной" глобализации в сельских сообществах современной России: теоретические и прикладные аспекты, 2003 -2005; 06-06-80538-а Глобализационная трансформация российского Севера: перспективы "очаговой" экономики и социальной структуры, 2006 -2008.

2. Состав группы: Покровский Никита Евгеньевич - руководитель проекта, доктор социологических наук, профессор и зав. кафедрой общей социологии ГУ-ВШЭ, президент Сообщества профессиональных социологов; член Исполкома Всемирной социологической ассоциации, общее руководство исследованием, разработка теоретического концепта "очаговой" социальной структуры и ее глобализационных матриц. Громов Александр Николаевич - глава администрации Мантуровского района Костромской области; координация исследования на районном уровне, корреляция исследования с реальными условиями местной экономики. Бобылев Сергей Николаевич - доктор экономических наук, профессор экономического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова; исследование и разработка новых форм экономически выгодной природоохранной деятельности в регионе исследований. Петренко Виктор Федорович - чл.-корр.РАН, доктор психологических наук, профессор МГУ имени М.В.Ломоносова; исследование психосемантических коррелятов общественного мнения и сознания участников "очаговой" экономической деятельности. Нефедова Татьяна Григорьевна - доктор географических наук; институт географии РАН, взаимодействие разных укладов хозяйственной деятельности в очагах новой экономической активности при изменении природной среды и характера используемых ресурсов. Иванов Владимир Никитич - кинооператор и фотохудожник, член Союза кинематографистов РФ, гл. оператор телеканала ТВЦ; проведение исследований с применением методики визуальной социологии, подготовка кино-фото документов. Виноградский Валерий Георгиевич - доктор философских наук, профессор Саратовского государственного университета, известнейший специалист по качественным методам исследования сельского населения.