Роман Аарона Штейнберга

Рецензия на книгу: Штейнберг А.З. Литературный архипелаг. М., НЛО, 2009. 408 С.

Аарон Захарович Штейнберг (1891-1975), выпускник Гейдельбергского университета (философский и юридический факультеты), в 1919 году становится членом-учредителем и учёным секретарём Вольфилы – Вольной Философский Академии [ассоциации] (Р.В. Иванов-Разумник, К.А. Сюннерберг, Блок, Андрей Белый, К.С. Петров-Водкин и др). История Вольфилы – один из сюжетов мемуарной книги Штейнберга, надиктованной им летом 1971 года (машинопись на основе магнитофонных записей хранится в иерусалимском архиве). Другие главы посвящены Брюсову и Андрею Белому, Горькому и Замятину, Розанову и Ольге Форш, Карсавину и Л. Шестову.

В 1922 г. Штейнберг покинул Россию, более пятидесяти лет активно работал в философии, публицистике, истории (в 1923 г. в Берлине вышла его книга «Система свободы Достоевского», предвосхитившая, по мнению некоторых современных исследователей, идеи М. Бахтина; по-английски его сочинения были изданы в 1983 г. в Нью-Йорке), но первое издание его воспоминаний вышло в Париже только в 1991 году [1]. Вот что пишет Ж. Нива в послесловии: «Аарон Штейнберг был ценным свидетелем и активным участником “представления” на сцене русской культуры и истории до того момента, как опустился занавес. Это был тогда очень молодой и очень обаятельный человек, одарённый философ, стремящийся познакомиться со всеми “бодрствующими” умами русского символизма и русского “нового религиозного сознания”».

Как писала В.Ю. Проскурина в отличной рецензии на издание 1991 г., «Штейнберг превращает в психологический роман и свои собственные мемуарные тексты» [2]. Речь идёт, прежде всего, об откровенном разговоре с Блоком – в ночь с 16-го на 17-е февраля 1919 г. Штейнберг разделил с поэтом койку в петроградской ЧК (на Гороховой, 2), о чём он рассказал в заседании Вольной философской ассоциации 28 августа 1921 года. В «Записных книжках» Блока отмечены арест Иванова-Разумника, коллективное письмо в ЧК с просьбой взять арестованного на поруки и (под 16 февраля) «ночь на одной койке с Штейнбергом» [3]. В рассказе Штейнберга приводятся слова поэта: «Не встретимся ли мы с Р<азумником> В<асильевичем> гораздо скорее, чем предполагаем?» [4]. И встретились – в камере: Блок «вошёл, как будто собираясь пройти насквозь или чтобы, сказав кому-нибудь два слова, повернуться и уйти обратно тем же лёгким упругим шагом, каким он вошёл» [5]. В книге о разговорах с Блоком рассказано подробнее – и о смертной казни, и о религии, и о русском еврействе – и здесь же Штейнберг приводит свои слова к Блоку: «Не правильнее ли всего попытаться выяснить словами, какие преграды стоят между людьми в их взаимопонимании?». «<…> Я давно уже ни с кем так откровенно не говорил», – признался Блок и на прощанье добавил: «А мы с вами, знаете, как Кириллов и Шатов провели ночь».

Психологическая подкладка ощущается и в блестящем портрете Андрея Белого: «Белый не человек, а сосуд, содержащий духовную энергию, которая творит помимо его воли. <…> он абсолютно отвечал классическому понятию о сути гения Иммануила Канта: "Das Genie, wie die Natur schaft" – Гений творит как природа – бессознательно. Именно так природа творила через Белого. В нём проявлялись необыкновенные мысли, знания, точность и наблюдательность». Точность и наблюдательность отличают и замечания автора; так, говоря об А.Ф. Кони, Штейнберг пишет: «Сколько раз впоследствии я наблюдал, как язык заменял людям страну, родину. Белый задыхался без языка, Горький тоже. Но Алексей Максимович умел окружать себя звуками русской речи, где бы он ни был. Анатолий Федорович Кони примирился с тем, что должен был служить русскому языку до конца, но служить русскому народу он, по-видимому, никогда не хотел и не мог. Довольно интересное явление! Я был дружен со многими людьми разных национальностей, народов и культур, но ничего подобного не встречал никогда, ни во Франции, где язык играет очень важную роль, ни в Германии. Культ языка встречался среди народов политически не свободных, борющихся за свою независимость, за освобождение. Например, валлийцы, ирландцы и даже шотландцы стараются искусственно воскресить свой почти забытый язык. В девятнадцатом веке существовал целый ряд таких народов. Иногда я спрашиваю себя, может ли существовать такой человек, который владеет пером и является не патриотом своего отечества, не патриотом своего народа, а патриотом языка; патриотизм которого сжался до одной любви к своему языку, до любви к слову, и который оставался бы при этом цельной личностью? Анатолий Федорович Кони – был таким человеком».

В рассказе о визите к Розанову в разгар дела Бейлиса, в непрекращающемся диалоге с Львом Шестовым проявляется ещё одна важнейшая тема книги – еврейство Штейнберга. По словам В.Ю. Проскуриной, автор книги «воплощал собой образ нового русского еврея, спокойно, без напряжённой раздвоенности, вошедшего в русскую интеллектуальную жизнь, но оставшегося именно евреем, подчёркнуто пунктуально соблюдавшим религиозные предписания» [6]. Интересно мнение Н. Портновой, одного из составителей и комментаторов этой книги: «С точки зрения философского определения личности национальная принадлежность – лишь одна из граней “живого” человека, за ней не должна пропадать его сложность. А этими наблюдениями и занимается автор воспоминаний: наблюдает, что кроется за манерами и внешностью Брюсова, за улыбкой Блока, за порывистостью движений Белого, разгадывает “двойную душу” Горького, любуется “самоцветными талантами” Замятина и Гумилёва – на неповторимости каждого человека держится жизнь».

Приведу мнение второго составителя и комментатора – В. Хазана: «Мемуары надиктовывались Штейнбергом почти в конце жизненного пути, когда он подводил итоги своей долгой и насыщенной исключительно колоритными событиями жизни. Поэтому вольно или невольно люди, о которых он вспоминает, подаются им, так сказать, в отражённом свете рефлексий, которым ещё только предстоит проявиться в перспективе. Но такова уж “мемуарная оптика” автора “Литературного архипелага”, с которой приходится считаться». Приходится считаться и с многочисленными ошибками памяти мемуариста – комментаторы исправляют десятки неточностей, встречающихся в книге. Вообще, комментарий к книге сделан отлично – здесь и архивные материалы, и широчайший фон, контекст, в который включается книга Штейнберга, и очень корректно расставленные акценты (сошлюсь хотя бы на комментарий к суждению мемуариста о соперничестве Блока и Гумилёва). Поэтому странным выглядит наличие таких комментариев: «Шестов Лев (Лев Исаакович Шварцман; 1866-1938) – философ» – ведь впереди у читателя целая глава об этом человеке; или «Микеланджело Буонаротти (1475-1564) – итальянский скульптор, живописец, архитектор, поэт». На какого читателя рассчитана эта книга, вышедшая тиражом 1500 экземпляров?

Но мне не хочется упрекать Н. Портнову и В. Хазана. Они сделали отличную книгу. Чтобы немного помочь им (ведь возможно переиздание), предлагаю дополнения к комментарию. Штейнберг приписал Брюсову строчки: «Их достославный Бисмарк – солдату русскому на высморк», и комментаторы не нашли такого выражения в статьях Брюсова. Это неудивительно – это строчки из стихотворения Игоря-Северянина «Германия, не забывайся!» (июнь 1914) и выглядят они так:

«Германия, не забывайся! Ах, не тебя ли сделал Бисмарк?

Но это тяжкое величье солдату русскому на высморк». [7]

В рассказе об Авраамове Штейнберг пишет: «Какой донос был зашит в его шапке?». Здесь легко увидеть скрытую цитату из «Полтавы» Пушкина. На стр. 328 комментируется Корцов Моисей Ильич (1901-?) – может, вслед за В. Белоусом дать вторую дату «после 1939 года»? Дата рождения Бурнакина – (1884?-1932) приводится в указателе к книге Р. Янгирова «Рабы немого». В датах жизни Е.А. Полубояриновой (1864-1919) можно убрать вопросительный знак: она была расстреляна 2(15) февраля 1919 года; данные архива ФСБ приводятся в книге: «Черная сотня. Историческая энциклопедия». У генерала Д. В. Комарова, отца О.Д. Форш, даты жизни – 1831-1881 (за все хронологические справки благодарю А.Л. Соболева).

В отклике на парижское издание было сказано, что мемуары Штейнберга «отныне будут являться важнейшим источником сведений для всякого историка культуры начала XX века» [8]. Так и получилось.

Примечания:

  1. Друзья моих ранних лет (1911-1928). Подготовка текста, послесловие и примеч. Ж. Нива.
  2. НЛО, 1992, № 1, с. 237.
  3. Блок А.А. Записные книжки. М., 1965. С. 449.
  4. Памяти Александра Блока. Петербург. 1922. С. 37.
  5. Там же. С. 39.
  6. НЛО, 1992, № 1. С. 236.
  7. Северянин И. Соч. в пяти томах. Т.1. СПб., 1995. С. 543.
  8. НЛО, 1992, № 1. С. 236.
       
Print version Распечатать