Реванш этатизма?

В 1909 году член ЦК кадетской партии Павел Новгородцев опубликовал статью "Кризис правосознания". В ней он указал на характерный для его времени парадокс. С одной стороны, по мере развития демократических институтов объем прав и свобод человека постоянно возрастает. Соответственно с этим неуклонно уменьшается пространство возможностей для власти. Однако, отвоевывая для себя у власти все больше прав, общество в то же время чем дальше, тем больше требует у государства эффективного обеспечения этих прав, как-то: политических, экономических, социальных, культурных и т.д. У общества появляются возможности все активнее требовать от государства вмешательства в социальную жизнь, и оно ими пользуется. Но как, спрашивается, государство может осуществлять такое вмешательство, если оно шаг за шагом, по мере роста общественной свободы, лишается большинства рычагов властного воздействия? Это граничащее с инфантильностью ожидание обществом "сладкого пирога" от государства, связанного по рукам и ногам соблюдением формального права и общественных свобод, Новгородцев и обозначил как кризис правосознания.

Это явление имеет и другую сторону. Общество стремится возложить на государство исполнение многих новых, несвойственных тому прежде функций, которые государство просто не в состоянии выполнить. В результате сфера формальных обязанностей государства непомерно разбухает, вследствие чего неизбежно падает эффективность госаппарата.

Прошел век, и мы видим, что описанный Новгородцевым кризис правосознания и государства не только не изжит и не преодолен, но напротив - продолжает углубляться.

"Развитой социализм" как утопия евразийцев

Советский Союз, как ни одно другое государство, был спроектирован по принципу социальной утопии. Но советский проект успел поработать не только на коммунистическую утопию. Советская общественно-политическая модель на закате своей эволюции обнаружила в себе многие черты гарантийного государства, проект которого был разработан евразийцами в 20-30-х годах прошедшего столетия.

Один из лидеров евразийского движения, Н.Н.Алексеев, был убежден, что на смену эпохе Декларации прав человека идет эпоха Декларации обязанностей государства. Права человека, считал Алексеев, " висят в воздухе, если они не гарантированы обязанностями государственного целого"1. Таких основных гарантий Алексеев выделял пять:

1. Государство ставит своей целью освободить людей от жестокостей личной борьбы за существование путем создания максимально развитой материально-технической базы жизни... создания среднего уровня зажиточной жизни и окончательной ликвидации нищеты и бедности...

2. Государство... организует соразмерное количество труда прибавочного, весь общественный доход с которого оно обязуется употреблять на культурное строительство, на удовлетворение и развитие духовных потребностей граждан...

3. Государство создает максимальное количество культурных и духовных благ, предпочтение и выбор которых предоставляется свободе всех и каждого...

4. Государство стремится к созданию высшей культуры, которая воплощала бы в себе идею общечеловеческого достоинства и в то же время максимально служила бы проявлению национальных, племенных и местных особенностей населения...

5. Государство стремится к вовлечению в экономическое, политическое, социальное и культурное строительство возможно большего количества граждан"2.

Сформулированные принципы, отмечал Алексеев, " своей обратной стороной выражают основные права граждан гарантийного государства, как-то: право на жизнь, на культурное развитие, на максимальное содействие в пользовании своей свободой, право на национальное и культурное самоопределение, на участие в государственном и социальном строительстве и т.п."

Евразийцы были убеждены, что Советский Союз стоит гораздо ближе к осуществлению идеала гарантийного государства, чем любое буржуазно-демократическое государство. Путь, по которому идет Россия после революции, направлен в сторону, противоположную развитию либеральных начал на Западе. Алексеев утверждал, что либерализм построен на отрицании основной идеи государства как "союза мира и правды". Он писал: " Мир не трогающих друг друга собственников есть в сущности мир анархический, нуждающийся в государстве только на предмет ограждения от грабежа... В пределе своем мир собственников должен стремиться к уничтожению государства".

В отличие от этого в Советском государстве, считали евразийцы, осуществляется совершенно иная политико-правовая модель, которая не противопоставляет друг другу общество и государство, а связывает их в органическое единство. Государство по природе - это политическое оформление народа, " общественный индивидуум, наиболее выпукло выступающий в истории". Советская система основана не на примате прав индивида, а на принципе правообязанностей (т.е. внутреннего, органического сочетания прав и обязанностей) управляющих и управляемых. " В государстве трудящихся, - уверял Алексеев, - правообязаны все - и властвующие, и подчиненные"3.

Теперь обратимся к советской конституции 1977 года. Большая часть положений ее первого раздела, особенно главы 2-я и 3-я, повторяют и развивают основные идеи евразийцев о гарантийном государстве. Сравним:

" Высшая цель общественного производства при социализме - наиболее полное удовлетворение растущих материальных и духовных потребностей людей" (ст. 15).

" Государство ставит своей целью расширение реальных возможностей для применения гражданами своих творческих сил, способностей и дарований" (ст. 20).

" Государство неуклонно осуществляет курс на повышение уровня оплаты труда, реальных доходов трудящихся" (ст. 23).

" Государство обеспечивает планомерное развитие науки" (ст. 26).

" Государство заботится об охране, преумножении и широком использовании духовных ценностей" (ст. 27), и т.д. и т.п.

Неизвестно, читали ли составители брежневской конституции работы евразийцев - вероятнее всего, нет. Просто Алексеев действительно предугадал основные тенденции развития советской системы и, как правовед, указал наиболее вероятные политико-правовые формы этой эволюции.

Предвидения или совпадения на этом не заканчиваются. Алексеев видел евразийское государство будущего управляемым партией-орденом, осуществляющим руководство обществом на основе принципов гарантийного государства. Что-то напоминает? Да, конечно, 6-ю статью брежневской конституции о "руководящей и направляющей силе".

Про Советское же государство Алексеев писал, что оно стоит как бы на перепутье между легализацией многопартийности и превращением монопольно правящей партии в легальный конституционный орган власти. Причем принятие первого варианта означало бы "превращение России в подобие Европы второго сорта", а принятие второго - "попыткой построения государства нового типа". Мы теперь знаем, что такая попытка и была предпринята, хотя она в итоге не смогла гарантировать от сворачивания к первому варианту.

Качество и количество

В таком государстве, естественно, и не могло быть места для тех прав индивида, которые своими противоположно направленными векторами удерживают буржуазное общество в шатком равновесии, как-то: права собственности, права торговли, политических свобод и т.п. Короче говоря, не могло быть всего того, что составляет содержание рыночной конкуренции - в экономике, политике, культуре. Наоборот, гарантийное (социалистическое) государство, стремясь, как известно, "освободить граждан от жестокостей личной борьбы за существование", было обязано всячески ограничивать и свертывать рыночную стихию, а следовательно - и все права и свободы, ориентированные на личный успех.

Теперь мы по опыту знаем, что социальные гарантии, одинаковые для всех, могут быть осуществлены только в таком государстве. Но и гарантийное государство, как оказалось, вовсе не изжило того кризиса правосознания, о котором говорилось в начале статьи. Государство, взвалив на себя тяжелый груз обязанностей, не могло эффективно исполнить их все. Отсюда накануне перестройки возник стабильный набор претензий граждан к государству: товарный дефицит, низкий уровень здравоохранения и сферы услуг и т.п.

Гарантийное государство в реальности оказалось нацеленным не на качество выполнения гарантий, а на их одинаковую доступность для всех категорий граждан, т.е. количество и равенство. Но так как в реальности равенство недостижимо, то еще одной претензией к государству стало необеспечение им этого самого пресловутого равенства всех перед доставляемыми им гарантиями.

Вспомним, чего хотело большинство граждан, поддержав на выборах 1991 года фигуру, которая была - это уже ни для кого в тот период не оставалось секретом - могильщиком советского строя. Они хотели сохранить все привычные государственные гарантии, но при этом получить "больше свободы". Чтобы зарплата и социальные блага - как при социализме, а все остальное - как при капитализме. "И рыбку съесть, и...". Большинство людей не хотело даже задумываться о том, что приобретение одних благ неминуемо сопровождается лишением других. Что-либо одно: государственные гарантии или рыночная свобода.

"Приватизация насилия"

Современная российская власть, отказавшись от многих обязанностей своего исторического предшественника, была вынуждена взять на себя осуществление не меньшего, если не большего, количества функций. Это есть неминуемое следствие главного принципа правового государства: диктатуры закона. Законодательным регулированием в буржуазном государстве по необходимости охвачено гораздо больше сегментов общественных отношений, нежели в прежнем гарантийном государстве (в котором просто не было многих из них). Это понятно: власть больше не выступает монопольным распределителем благ, оно главным образом арбитр ("ночной сторож"). Но оказывается, что стремление осуществить диктатуру закона в правовом государстве с неизбежностью приводит к разбуханию государственного аппарата.

По сравнению с советским временем возник целый сонм государственных инстанций, призванных, по идее и согласно букве закона, обеспечивать права и интересы общества как целого, а также отдельных граждан. Если прежде гражданин знал только исполком, прокуратуру и народный суд как три ипостаси одного властного сверхсубъекта - партии, то теперь есть и мировой суд, и судебные приставы, и еще много чего, в чем большинство граждан искренне не разбирается. Чем больше создается таких органов (а без них государство не в состоянии обеспечить те обязательства по защите прав и свобод, которые оно на себя взвалило), тем более запутанной становится жизнь.

Вера во всесилие закона есть еще один аспект кризиса правосознания. Не может закон абсолютно во всех случаях обеспечить справедливость, он просто не в состоянии предвидеть все случаи жизни. Можно посмотреть на это дело и с другой стороны: стремление охватить законом все сферы жизни происходит от неверия в силу "обычного права" - живого правосознания, которое должно в духе понятной всеми справедливости дополнять закон при его отсутствии или недоработанности.

Утрачивая чувство правового сознания, общество требует от "рыночного" государства хороших и справедливых законов. Но как государство может дать такие законы, если в обществе нет, да, наверное, и не может быть согласного понятия именно по вопросу о том, что же это такое - справедливость? Вместо непосильной работы по справедливому распределению материальных благ государство берет на себя другой сизифов труд - предусмотреть все юридические казусы и обеспечить их разрешение при соблюдении прав человека. И опять: чем больше функций у государства, тем менее эффективно оно их выполняет. А ведь при этом общество еще не хочет отказываться и от многих социальных гарантий.

Итак, чего же мы ждем от государства? В одних случаях - чтобы оно не вмешивалось в нашу жизнь, в других - чтобы оно вмешивалось в нее энергичнее. Все претензии общество всегда адресует власти. Мы хотим совершенного законодательства, и при этом не участвуем в выборах. Мы хотим справедливого суда, когда это касается лично нас, но нам безразлично, каков будет этот суд в отношении соседа. Мы хотим чистоты и благоустройства в своем микрорайоне, но нам плевать на местное самоуправление. Как же власть может обеспечивать наши с вами интересы, если мы, блюдя свою личную независимость, все больше отстраняемся от нее?

Описанное состояние есть кризис государства как такового. Если государство не удовлетворяет общественным ожиданиям, оно может уступить место другой реальности. Выше приводилось высказывание Н.Н.Алексеева о том, что " мир собственников... стремится к уничтожению государства". Де-факто это оборачивается не уничтожением (как в либертарианской утопии), а разгосударствлением, "приватизацией" институционального насилия и принуждения, появлением новых субъектов власти, не связанных узами преемственности с историей государств. На этом принципе строится глобальное "открытое общество", основанное на непосредственной власти транснациональных корпораций.

Мир без государств - это не мир без власти. Это мир, где функцию власти осуществляют псевдогосударственные субъекты, свободные от большинства ограничений и условностей, на которых строится многотысячелетняя традиция государственности. И уже поэтому несущие гораздо больше угроз свободе личности, которую оказывается невозможно обеспечить иначе как в рамках того же самого государства. А потому, скорее всего, альтернативой "глобализму" станет не "анти" и не "альтерглобализм", а некое "новое государственничество".

Примечания:

1 Н.Н.Алексеев. Русский народ и государство. М.,1998. С.373-389.

2 Там же

3 Занятия советологией привели Алексеева в конце концов к принятию в 1946 году советского гражданства (он жил в это время в Югославии). Однако возвращению в СССР Алексеев предпочёл переезд в Швейцарию √ что называется, от греха подальше. Как чувствовал. В 1952 году в Вильнюсе был арестован и вскоре умер в лагере бывший соратник Алексеева по евразийскому движению √ видный философ Лев Платонович Карсавин. Карсавин, изгнанный из России в 1922 году на знаменитом ╚философском пароходе╩, относился к большевикам ещё лояльнее, чем Алексеев.

       
Print version Распечатать