Когда сыро и холодно, когда душно и жарко, когда застой и уныние, и когда страшно от ветра - есть мир, где тебя учат танцевать - это театр "Ленком" и есть человек, создавший этот мир - Марк Захаров. Когда все вокруг повторяют мантры или взывают к переменам, злорадствуют или ноют, Захаров творит этот танцующий мир - мир волшебной сказочной притчи о том как можно следовать вечному, улыбаясь всему преходящему. Именно в этом скрывается тайна уникальной силы захаровского искусства - взывать к смыслу жизни, делая жизнь веселой. У нас ведь если жизнь веселая, то значит бессмысленная, а если осмысленная, то значит скучная - Марк Захаров опровергает эту дурную дилемму с каждым своим спектаклем и фильмом, открывая нам совершенно неожиданную радость смысла.

Мир Марка Захарова - это не просто "сочетание комического и возвышенного", это открытие возвышенного сквозь комическое, это катарсис смысла не вопреки, а благодаря улыбке. В своих поисках энергийных, если не сказать прямо - биологических основ зрительского восприятия он открывает страшный секрет: "зритель готов расплакаться лишь в том случае, если до этого он много смеялся. А стало быть, полюбил тех людей, что доставили ему эту радость". Для того, чтобы заставить человека думать, не обязательно погружать его в минорный мрак, можно просто рассказать анекдот - вопрос только в том, какой анекдот, кто его рассказывает и как рассказывает. И вот именно этим занимается режиссер, человек, открывающий новые измерения бытия. Именно этим открытием всю жизнь занимался Захаров, превратив его в профессию, а точнее - в "суперпрофессию", как он назвал свою известную книгу. Его путь был беспрецедентным и весьма поучительным для нашего искусства. В отечественной традиции чрезвычайно развито представление о том, что художник должен жить как его образы, что если он, например, проповедует революцию, то сам должен быть революционером. Как правило, это кончается страшным бесплодием и смертью самого художника. Захаров действительно совершил нечто революционное - но не столько своим творением, сколько примером жизни самого творца. Он показал, что для того, чтобы взорвать систему, совершенно необязательно взрываться самому, тем более, что это совершенно контрпродуктивно.

Для того, чтобы были возможны такие открытия Свободы как "Обыкновенное чудо", "Тот самый Мюнхгаузен", "Формула любви" и тому подобные вспышки иного бытия - для этого самому демиургу нужно было твердо стоять на ногах в этом мире и внимательно следить за процессом, а не срываться в ненужную фанаберию. В 1973 году ему, 40-летнему режиссеру, дали один из самых невзрачных и забытых театров того времени, а он сделал его самым престижным, собирая созвездие артистов. И это в эпоху, когда само название "имени Ленинского комсомола" не давало никакой возможности хоть как-то вздохнуть и выдохнуть.

Главный результат захаровского служения - те уникальные спектакли и фильмы, которые достигли невозможного: сочетания рафинированной осмысленности и популярной доступности. Их можно назвать и философскими, и народными - а этого результата не достигал никто. Для Захарова юмор - это средство осмысления, а осмысление - это путь к улыбке. Его могли упрекать в "дешевых эффектах", но именно потому, что для него они были непредсказуемы. Сам мэтр любит рассуждать о том, какими изощренными путями достигать искомой реакции - "Очень важен ритм, при котором возникает акт гипноза. Годится по-настоящему не любой снег, но только снег, опускающийся хлопьями в безветренную погоду". И не скрывает своего главного кошмара: "Единственное, что меня всегда тревожило и настораживало, - не сорваться бы в банальную эстраду или, не дай Бог, в юмор стиля КВН"

Самый личный фильм Захарова - безусловно, "Дом, который построил Свифт" (1982), единственная картина, где звучит его умный голос и как от имени самого героя, так и от собственного имени. Кино темное, медлительное, рассуждающее, но при этом сохраняющее известную захаровскую "театральность". Кино наиболее энигматичное и именно поэтому наименее замеченное публикой, которую, по законному замечанию великана Глюма, интересует только сюжет: "кто кого любит, Стелла - Ванесса, Ванесса - Стелла..."

Про людей, заполняющих необходимые социальные архетипы, обычно говорят, что если бы их не было, их пришлось бы выдумать. Ужас Захарова состоит в том, что его как раз могло бы не быть. У нас есть "элитарное" искусство и есть "народное" искусство, место Тарковского и место Гайдая всегда должно быть кем-то занято. Место Захарова занять невозможно, потому что он сам его создал - место, где возникает осмысленная улыбка. О, своего рода, философии смеха люди уже догадывались - об этом серьезно писали Бергсон и Бахтин, но воплотить ее смог только Марк Захаров. У этой философии есть и неизбежные христианские реминисценции. Известен вопрос: можно ли представить себе смеющегося Христа? Но ведь улыбающимся точно можно представить? Когда Захаров объяснял Янковскому как играть Мюнхгаузена, он нашел сильный и опасный ход - представь распятого, которого спрашивают о самочувствии, а он отвечает: "всё хорошо, только улыбаться больно..." Для самого режиссера это не праздная тема - в 1981 году он совершил свой первый миссионерский подвиг, "Юнону и Авось", а в 1989 году второй - "Поминальную молитву". Какие еще театральные спектакли так влияли на второе Крещение нашей страны через тысячу лет после первого? И как сам Захаров поднял с нуля забытый всеми театр тридцать пять лет назад, так и потом этот театр начал помогать соседнему храму Рождества Богородицы в Путинках.

Обозревая всё творчество этого доброго демиурга вспоминаешь его главные слова, рефреном звучащие в "Свифте" - "Подняться к небу - вот работа, подняться к небу - вот это труд..."