Помочь уходящему

Почти одновременно ушли из жизни моя мама – и отец одной моей знакомой из Нидерландов. Моя мама уходила в первом московском хосписе. Об этом трудно говорить в деталях, скажу только одно: никогда со времен раннего моего детства не были мы так близки друг ко другу, как в эти последние недели. Всё внешнее растворилось, нам ничто не мешало – и хотя это были, пожалуй, самые трудные недели в моей жизни, они были светлыми и настоящими.

Уже потом я узнал, как ушел тот, другой человек… В своем собственном доме, «при нотариусе и враче», которые засвидетельствовали свободный выбор умирающего. Ему сделали инъекцию, он уснул и прожил еще несколько дней – только его жизнь уже ничем не поддерживалась. Фактически, он умер от жажды и голода, хотя считается, что он их уже не чувствовал. Так ли это, нам никто не расскажет. Эвтаназия.

Я ни в чем не упрекаю этих людей. В какой-то момент остались только боль и беспомощность, я знаю. Может быть, эти люди уже друг другу всё сказали. И тихо уснуть – это был самый спокойный уход… Но я теперь точно знаю, почему я не хотел бы делать такой выбор для себя или своей мамы, даже не хотел бы допускать возможность этого выбора. И дело не только в том, что жизнь – это дар Божий, и не надо торопиться его отнимать, и что на Западе люди вообще не привыкли страдать, потому и спешат прекратить мучения.

Дело еще и в тех самых нотариусе и враче, которые стояли у постели умирающего. Я жил в Нидерландах год, я уверен, что они всё сделали честно и что система эта ориентирована на человека, не на себя самое. У нас, увы, не так. О юристах сейчас не буду, скажу только о врачах. Они привыкли иметь дело с диагнозами и показателями. Они лечат болезни, но не больного… Сам этот онкологический диспансер с лестницами, с жесткими сиденьями, с многочасовыми очередями сделан не для людей, которые еле ходят, у которых метастазы в костях, для которых сесть или встать – уже проблема. Для отчетности он, или для врачей, или еще для кого – не знаю. Но не для больных, это точно.

Нас отправляли к химиотерапевту, когда уже и это было поздно, и врач осматривала больную, читала документы… «У вас проблемы с желудочно-кишечным трактом, подлечитесь, месяца через полтора приходите, я просто не имею права назначать химию сейчас. Сдайте анализы в районной поликлинике, принимайте, что назначат»… Ей просто не хотелось говорить в лицо: «уже поздно». Врачи попадались очень разные, и степень сочувствия и человечности совершенно не зависела от того, было ли это по звонку знакомых, был ли там конвертик с купюрами.

Когда человека невозможно вылечить, это совсем не значит, что ему невозможно помочь. На последней стадии рака главное – обезболивание, современная медицина с этим справляется неплохо… если хочет. Наркотические обезболивающие выписывают так: сначала идешь к районному онкологу, он дает рекомендацию. Потом – к участковому терапевту, она выписывает рецепт на специальном бланке. Заверить его надо подписью главврача и особой печатью. Потом с этим рецептом идешь в одну, строго определенную аптеку… Брать лекарство можно только на десять дней вперед, и при этом надо сдавать использованную упаковку от предыдущей порции – так что впрок ничего не купишь. А если кто-то из этих людей заболел, ушел в отпуск, если лекарство в той аптеке закончилось? Если, наконец, доза не подошла, надо что-то изменить в назначениях, а наступили выходные? Ответ один: терпи.

Когда приблизился новый год (а с ним и длинные каникулы!), я был близок к панике. По счастью, маму взяли в первый московский хоспис – место, где никого не лечат, но помогают прожить последние недели с достоинством и без ненужных мучений. Всё было настолько другим по сравнению с казенной этой медициной, как будто находился он в другой стране, на другой планете. И никто не просил и не брал ни копейки, и никто ведь за нас не хлопотал – приняли с улицы, по бумажке от районного онколога! Этих последних недель оказалось четыре…

Я не знаю, как оно там в Нидерландах. Я знаю одно: если у нас в стране легализовать эвтаназию, ее будут осуществлять по тем же дубовым и казенным схемам, по каким выписывают обезболивающее, по каким направляют в очередь на никому не нужные анализы. Это же такой простой способ сберечь койко-места и бюджетные средства! Зачем возиться с неизлечимыми диагнозами? И пока эта система остается такой, эвтаназия может быть только приговором. Всё добровольно, говорите? Да просто «закончится» морфий в аптеке, или бланков не хватит у участкового, или печать будет недоступна… Через три дня сам больной попросит об одном, всего одном уколе.

Так что рано нам пока говорить об эвтаназии. Лучше вспомнить, что хосписов не хватает даже в Москве, а в провинции их вообще практически нет, что до сих пор в стране нет ни одного детского хосписа, и совсем не потому, что дети у нас никогда не умирают. Прежде, чем заботиться о «доброй смерти», как переводится это слово, стоит подумать о достойной жизни для тех, кто уходит. Для себя самих, в конце-то концов.

       
Print version Распечатать