Политическая ненависть в Польше

От редакции. Год назад, 10 апреля 2010, произошла страшная катастрофа под Смоленском, унесшая жизни многих представителей польской политической элиты. «Русский журнал» вспоминает эти события и публикует текст Олега Неменского о внутренних раскладах политической жизни Польши, а также о том, какое влияние на них оказала трагедия под Смоленском.

* * *

Польша – одно из самых успешных государств посткоммунистической Европы. Последнее время этот тезис стал составной частью менталитета простых поляков, которые стали ощущать себя «нацией успеха». И им действительно есть чем гордиться. Сравнить, к примеру, Польшу с соседней Украиной: при несравнимо худших стартовых позициях двадцатилетней давности, меньших размерах и менее благоприятных условий для экономического подъёма сейчас польская экономика в разы больше украинской. Полякам удалось совершить быстрый «транзит на Запад» – войти в основные политические структуры Запада в качестве полноправного участника и при этом преодолеть немалое количество комплексов и исторических травм, которые ещё в начале 1990-х годов грозили взорвать регион новыми конфликтами.

Но главное – польская нация все это время сохраняла единство по основным вопросам внешней политики, а во внутренней политике смогла установить хорошо работающую систему политической демократии. На фоне кризиса процессов внутренней интеграции в постсоветских республиках Польша выглядела монолитом, и пускай условия для этого были созданы внешними силами ещё в середине ХХ века, умение польского общества быть нацией достойно уважения. Тем не менее, прошло всего несколько лет после завершения основного процесса интеграции Польши с Западом, как польский народ оказался в непривычной ситуации внутреннего противостояния, накала общественной вражды.

Дискурс ненависти

Градус политической ненависти в Польше последние годы только увеличивался, подскочив на принципиально новые высоты после авиакатастрофы 10 апреля 2010 года. Однако вряд ли здесь можно увидеть противопоставление политической элиты и общества – скорее это конфликт вертикальный, то есть между различными группами политических элит вместе с их электоратом.

Это в первую очередь конфликт между социал-консервативной партией «Право и Справедливость» (PiS) и либерал-консервативной «Гражданской платформой» (PO), причём «дискурс ненависти» – это сущностная сторона именно политического лагеря PiS. Впрочем, есть и социальное измерение: PiS больше склонны опираться на сельский электорат, а менее всего на электорат в больших городах, их более поддерживает старшее поколение, нежели молодёжь (и здесь различие очень заметно). И всё же главный раскол имеет географическое выражение, разделяя страну на восточную (PiS) и западную (PO) части, примерно повторяя очертания прежних разделов страны в XVIII веке.

Ещё в 2005 году, когда обе партии одержали, как тогда казалось, общую победу над левыми, большинство аналитиков ожидало создания коалиционного правительства, так как идеологические различия в стане консерваторов виделись непринципиальными. Теперь же ослабленные левые находятся явно по одну сторону политических баррикад с либералами, а с другой стороны – всё более непримиримые «правые». И раскол проходит во многом именно по признаку принятия или непринятия тех политических реалий, которые сложились в Польше после 1989 года.

Упомянутый «дискурс ненависти», ярко характеризующий политический лагерь PiS (и ещё ярче проявляющийся на уровне простых сторонников этой партии, чем на публичном политическом уровне), имеет целый ряд оснований.

Главный лозунг, с которым партия шла на победные для себя выборы 2005 года – это создание новой Республики (Четвёртой – на смену Третьей, основанной в 1989 году). Радикальное отрицание политической системы, установленной на историческом Круглом столе 1989 года, базировалось в первую очередь на убеждении в необходимости полного разрыва с коммунистическим прошлым. Это означало проведение полноценной люстрации и установление запрета на политическую и административную деятельность как всех тех граждан Польши, которые были связаны с прежней системой, так и всех тех политических сил, которые наследуют прекратившей свое существование Польской объединённой рабочей партии (и потому считаются «посткоммунистическими»).

Это же касалось и связей с Россией: жёстко враждебное отношение к ней имело обратной стороной внутренний запрет на какие-либо положительные контакты с Москвой на политическом уровне. Россия видится прямым продолжением СССР и потому естественным для Польши представляется проведение почти военной линии конфронтации, при которой любые отношения с нашей страной расцениваются как недопустимые «связи с врагом». Собственно, обвинение в предательстве нации – основное со стороны PiSa в критике линии на нормализацию отношений с Россией, проводимую нынешним правительством Дональда Туска и всей партией PO. В этом «предательстве» видится сущностная сторона «посткоммунистической Третьей республики», которая расценивается как форма продолжения зависимого состояния страны.

Все вышеуказанное дополняется феноменом современного польского антисемитизма. Уникальность данного феномена, который практически отсутствует в современных европейских обществах, дополняется тем, что после уничтожения большей части польских евреев во время Второй мировой войны и исхода их остатков из страны в результате послевоенной волны еврейских погромов 1946 года, физическое присутствие евреев в Польше крайне невелико – точнее, их там почти нет. Однако «евреи» для польского общественного сознания – это не столько представители конкретной этно-религиозной группы, сколько «транснациональная власть», некая «принципиально непольская» политическая сила, действующая на международном уровне и имеющая своих «агентов влияния» внутри самой Польши. «Еврейство» в польской культуре воображается, и этого вполне достаточно, чтобы страх перед евреями был важнейшим фоном общественной жизни.

Именно «евреями» виделись многим полякам коммунисты, и даже зависимость от СССР и современной России (как она представляется) понимается тоже как «еврейская», ведь именно с евреями ассоциируются и коммунистические, и современные политические элиты нашей страны. То же «еврейство» усматривается и в либерализме с его глобализационными процессами и втягиванием Польши в международные системы зависимости. Даже при отсутствии собственно евреев либерализм осознаётся как специфически «еврейская» идеология и международная сила.

Некое физическое подтверждение «еврейского заговора» видится в фигурах нескольких представителей журналистской и вообще интеллектуальной общественности из посткоммуничтического и либерального лагеря, весьма рьяно борющихся с влиянием в обществе PiSа и действительно имеющих еврейские корни. Кстати, с этим специфическим польским антисемитизмом связано и редко понимаемое в России негативное отношение наиболее русофобской части польского общества к Евросоюзу и его сильная подозрительность к Западу вообще.

Антисемитские настроения свойственны среде сторонников PiSа, и если на политическом уровне их прямое выражение считается всё же недопустимым исходя из принятых норм политкорректности, то на уровне частных разговоров эти нормы не действуют, и чем дальше от политических элит – тем больше. Нынешнее «предательство Польши» со стороны США – страны, ориентация на союз с которой была и остаётся важнейшей для политической программы PiSа – понимается опять же как результат действия «извечно антипольского еврейского лобби» в США. Стоит подчеркнуть, что такой стиль мышления, для России весьма маргинальный, занимает в Польше совсем иное положение и действительно является сущностной и очень значимой характеристикой польских политических настроений в наши дни.

Сакральное противостояние

Авиакатастрофа 10 апреля прошлого года под Смоленском поставила польское общество на новый – прежде непредставимый – уровень взаимной ненависти и вражды. Показательна одна карикатура, ставшая популярной в последнее время: показывается предположительно Грюнвальдская битва (2010 – юбилейный год для этого события), самый разгар сражения, а на переднем фоне стоят два крестоносца, и один другому, показывая на бой за его спиной, разочарованно говорит: «Кажется, поляки решили начать без нас».

Действительно, ещё пять лет назад, когда PO и PiS виделись двумя формированиями в одном политическом спектре, трудно было даже представить себе столь серьезный общественный раскол между ними. Ненависть одной части общества к другой подобна чувству защитника отечества, которому отступать дальше некуда. Воображение рисует сторонникам PiSа сговор PO с Москвой ради устранения «цвета нации» (а в той катастрофе, по словам Ярослава Качиньского, погибла половина политической элиты его партии), и «мировое еврейство», обеспечившее прикрытие всей этой операции на международном уровне.

На фоне того, что PO теперь имеет всю полноту власти в стране (контролирует и парламент с избираемым им правительством, и президентский пост), старая стратегия PiS на радикальное непризнание Третьей республики, то есть всей политической системы современной Польши, оказалась по-новому востребованной: государство видится преступным, его политическая форма – сущностно антипольской. Впрочем, период правления PiS показал, что осуществить свои планы по созданию новой республики они вряд ли могут. Из-за этого Ярослав Качиньский в летней президентской гонке 2010 года даже оставил лозунг Четвёртой республики – правда, и не отказываясь от него.

Показательными для этой темы были похороны Леха Качинского с его женой – на Вавеле, рядом с Юзефом Пилсудским. Обществу демонстрировалось, что погибший президент – не просто глава государства, но и его основатель (т.е. основатель новой Республики, как в своё время и Юзеф Пилсудский). Всё, что связано с его жизнью и гибелью теперь сакрализируется – вплоть до приложения фрагментов разбившегося самолёта к важнейшим национальным святыням, в том числе к иконам.

В этом деле проявляется и роль Польской католической церкви, большинство деятелей которой обыкновенно склонно выступать на стороне PiSа. Разумеется, такая гибель не может быть признана случайной ошибкой пилотов – в ней видятся сакральные смыслы, действия мировых сил Зла и одновременно Божье Провидение, уготовившее польскому народу мученическую миссию. Признание же официальными правительственными комиссиями только «человеческого фактора» вкупе с технической стороной дела в этой среде расценивается как бесовское и предательское.

Даже Ярослав Качиньский, как создатель и лидер партии PiS, уже неоднократно выступил с заявлениями, что в катастрофе видит сознательно организованное Москвой и PO уничтожение его брата. Впрочем, в широко понимаемом «электорате PiSа» есть и та радикальная часть (её часто ассоциируют с аудиторией радио «Maryja»), которая регулярно склонна видеть предательство нации и в действиях лидеров PiS. Впрочем, голоса тех, кто слушает данную радиостанцию, критически важны для партии – ведь это около 10% польского общества.

Политическая идеология PiSa, будучи в социальных вопросах довольно левой, в политическом отношении имеет явные крайне-правые черты: она предполагает идейно сплочённое общество, как один борющееся за освобождение – от России и от «транснациональных сил влияния». А таковым польский народ не является. Деятельность же этой партии лишь раскалывает поляков, а не объединяет. Что-то подобное произошло и в соседней Украине в результате навязывания обществу крайне-правого украинского национализма при президенте Викторе Ющенко.

Но в отличие от Украины в Польше сторонниками PiSа является около половины населения и если рейтинг ныне правящих либералов заметно упадёт, то уже к концу этого года PiS снова может прийти к власти. И надо понимать, это будет уже другое правительство PiSа, хотя, возможно, и с тем же лидером: состоявшаяся радикализация партии уже не может быть просто отменена, и одно только дело по раскрытию «заговора по убийству» Леха Качинского может не только полностью разорвать отношения с соседней Россией, но и привести ещё недавно довольно цельное польское общество на грань открытого внутреннего противостояния.

Основной причиной всех этих конфликтов можно признать неопределённость положения Польши на Западе. Весь посткоммунистический период истории Польша так или иначе была сплочена задачами «побега с Востока» и интеграцией в евро-атлантические структуры. Когда эта цель была достигнута, страна оказалась перед необходимостью утверждения своего положения в новой ситуации.

И здесь открылось, что Европа далеко не во всём устраивает поляков, а новые ценности западной цивилизации слишком непохожи на те, от которых Польша была вынуждена отвернуться после Второй мировой войны. Страх стать полноценной частью современной Европы и тем самым перестать быть «собственно Польшей», страх потерять так недавно обретённый суверенитет и вовлечься в процессы, характерные для всего Запада – всё это оказалось весьма ощутимо не только на уровне политических элит, но и в широких слоях населения.

Конфликт между традиционной Польшей с её национальной спецификой и особым историческим мышлением, с одной стороны, и современным Западом в его культурном и политическом измерении, частью которого Польша так или иначе стала, с другой, всё более проявляет себя как основное содержание польской общественно-политической жизни. И накал общественных страстей обещает только усиливаться, так как ничто не предвещает, что вызывающие их проблемы могут потерять свою актуальность.

       
Print version Распечатать