Очень опасная игра

От редакции. В воскресенье, 19 декабря, прошли выборы Президента Беларуси. Переизбрание Александра Григорьевича Лукашенко не стало ни для кого сюрпризом. Однако вечером, после объявления о набранном Лукашенко большинстве (79%) голосов, толпа сторонников оппозиционных кандидатов вышла на площадь Независимости и попыталась штурмовать Дом правительства. Хотя, как считают многие, главной интригой выборов были даже не беспорядки, но отношения руководства Беларуси и России, которые в этом году стали довольно сложными. Для Русского журнала комментирует ситуацию политолог, директор по спецпроектам Института национальной стратегии России Юрий Солозобов.

* * *

Отношения между Россией и Белоруссией после президентских выборов 19 декабря останутся прежними – трудными, тяжелыми и непредсказуемыми. И не по вине российской стороны. Сейчас особенно трудно будет вести диалог с Минском, потому что подписаны очень важные с экономической и стратегической точки зрения документы по единому экономическому пространству. Москва пошла на беспрецедентные уступки в части нефтяных льгот, они оцениваются от 2 до 4 млрд. долларов ежегодно. И это всё сделано было для того, чтобы ускорить процесс экономической интеграции, перехода от Таможенного союза к единому экономическому пространству. И Россия как безусловно демократическое государство не может закрыть глаза на непропорциональное применение силы, на то, что выборы в Белоруссии, безусловно, проходили не по демократическому стандарту. Я имею в виду весь этап выборов, от выдвижения кандидатов до ведения предвыборной кампании, а не только саму процедуру голосования. Да и по процедуре голосования есть довольно много вопросов.

Любой социолог или наблюдатель, бывший на выборах, а мне часто доводилось быть на выборах в СНГ, знает, что когда процент досрочной явки становится больше 10%, выборы можно смело назвать «управляемыми». Тем более вызывает смущение большой процент голосования за Александра Григорьевича Лукашенко на закрытых территориальных участках. Все эти уловки нам хорошо знакомы по эпохе 1990-х, и я рад, что Россия от этой негодной практики отказалась. И сколько угодно можно говорить о том, что сама Россия и сейчас еще не является старой демократией, не являет собой общепризнанный эталон демократии, но при всем том накале противостояния, который был у нас в 1996-м году или в конце 1990-х, никто не тащил Зюганова из постели в кутузку, никто не увозил с проломленной головой лидеров оппозиции сразу после выборов в ведомственную тюрьму. Этой практики у нас, к счастью, не было никогда.

Представив это, вы поймете ту разницу, которая существует между нашей и белорусской политической системой. Мне неоднократно доводилось быть наблюдателем на выборах в Центральной Азии, и я могу сказать, что там тоже выборы не проходили по такому жесткому сценарию. Потому что власть прекрасно понимает, что непропорциональное применение силы – это признак ее слабости, признак ее истерики, признак того, что власть близка к спаду. Власть должна давать привлекательные альтернативы для народонаселения, быть гораздо интереснее, умнее, тоньше и привлекательнее оппозиции. И если власть умеет это делать, она без труда подтверждает свое право на воспроизводство, в том числе и посредством демократических выборов. Мне кажется, что Александр Григорьевич Лукашенко применил последний довод королей – пушки, силу.

Ночные беспорядки в Минске показывают, и с точки зрения наших социологов, и с точки зрения белорусских экспертов, что протестный потенциал белорусского общества гораздо выше и глубже, чем мы даже могли себе предполагать. Белорусы очень спокойный тихий народ (есть масса анекдотов на этот счет): они гораздо терпеливее русских и даже украинцев. Но если молодежь выходит на площадь, понимая, что у нее нет будущего и так жить ей нельзя, это очень важный симптом. И если белорусское общество претендует быть обществом индустриальным, быть обществом модернизируемым, быть обществом развития, которое находится на одном поле со странами Евросоюза, это означает, что уклад этого общества должен восприниматься как правильный и справедливый, а этого ощущения нет у самой главной движущей силы модернизации – у молодого городского политического класса.

Хочу обратить внимание вот на что: в Минске был поставлен очень опасный эксперимент – была отключена вся система управления толпой, социальные сети, радиосвязь, сотовые операторы, Интернет, была включена громкая музыка, чтобы не дать представителям через мегафон руководить своими сторонниками. Фактически толпа оказалась предоставленной самой себе. Когда против этой толпы применяется неадекватная сила, раздражающий фактор вроде светошумовых гранат, толпа может быть подвергнута панике, и количество жертв в такой панически бегущей толпе могло быть запредельным. Как профессионал, понимающий особенности поведения толпы, я могу сказать, что в Минске чудом удалось избежать очень большой беды.

Вряд ли эти события являлись оранжевой революцией, или как говорят белорусские СМИ, госпереворотом. Госпереворот – это очень серьезное обвинение, и обвинение это, безусловно, должно быть подкреплено какими-то вескими доказательствами, которые убедят и мировую общественность, и нас как ближайших соседей и союзников Белоруссии в том, что такая опасность над государственным строем нависала. Но давайте посмотрим фактам в глаза: если эти оппозиционеры набирают на круг 2% голосов, если за ними стоят какие-то доли процента влияния в обществе, неужели они так опасны и страшны, что против них надо применять всю силовую мощь ОМОНа, специальные средства и так далее? Здесь не видно логики противостояния. Возможно, эти проценты больше – по исследованиям независимых социологов мы знаем, что Лукашенко имеет уровень поддержки вполне достойный, 38-39%. Треть населения Белоруссии в свою очередь не определилась. Еще треть поддерживает различных оппозиционных кандидатов. То есть общество оказалось на распутье, и это социологи называют обществом трех третей: «да», «нет» и «я подумаю». Эту массу, которая не знает, что ей дальше делать, а именно так характеризуются настроения в белорусском обществе, пытаются загнать силовым путем в какое-то определенное политическое ярмо.

Я думаю, у этого проекта будет тяжелая судьба. Попытаться оказать силовое давление на общество, которое уже не поддерживает власть, – значит подтолкнуть режим к делегитимизации. Это очень опасная игра. Я бы не стал называть это ни попыткой госпереворота, ни полномасштабной оранжевой революцией. Это, скорее, был спонтанный протест городского политического класса, чем-то сродни тому, что мы наблюдаем сейчас в Москве. Говорить о том, что оранжевая революция вспыхивает по всему Подмосковью, по различным станциям метро, - говорить глупость. Это означает, что стихийный протест выплескивается в любой точке, не контролируемой силовиками. Она выплескивается и у нас в Волгограде, и в Ростове, и в Воронеже, и так далее. Но там нет оранжевых революционеров, там нет инструкторов ЦРУ. Это означает, что ощущение "так жить нельзя" достигло школьников 7, 8 и 9 классов, но пока еще недоступно взрослым дядям во власти. Эта ситуация очень тревожная, и к ней надо присмотреться внимательнее и в Минске, и в Москве.

       
Print version Распечатать