Год за годом в разных странах выходят статьи, книги, репортажи, видеосюжеты, радиопередачи, в которых говорится о борьбе за мир на Ближнем Востоке. За мир борются так давно и так упорно, что нельзя не удивиться, почему же он до сих пор так и не наступил. Представляется, что одной из самых контрпродуктивных идей в этой связи была идея о неразрешимом «конфликте цивилизаций». Если посмотреть внимательнее, то национальные идеи израильтян и палестинских арабов схожи между собой в значительно большей степени, чем кажется националистически ориентированным общественным деятелям обоих народов.

Израильтяне, а точнее – евреи-израильтяне (почти четверть граждан страны принадлежат к другим национальностям) являются частью еврейского народа, в большинстве своем до сих пор находящегося в рассеянии. В подобной ситуации «народа в рассеянии» находятся и палестинские арабы, как, впрочем, и некоторые другие этноконфессиональные группы. Так, длительное положение Ирландии как английской колонии, а затем – как части Соединенного королевства Великобритании и Ирландии, создало разбросанную по миру ирландскую диаспору, лишь небольшая часть которой находилась на родине, но она из поколения в поколение боролась за создание своего государства; подобным же образом, армяне, бежав от иноземного владычества и геноцида, основали свои общины едва ли не по всему миру. Евреи же на протяжении двух тысячелетий были диаспорой без метрополии; в 1947–1949 годах, когда большинство палестинских арабов или покинули насиженные места, или были изгнаны, народом в рассеянии без метрополии стали палестинцы.

Евреи на протяжении своей истории в христианском мире находились на положении «необходимого чужого», существующего по мере своей полезности власти. При этом евреи использовались церковью в качестве символа народа, отвергнувшего Христа, и потому должного служить примером вечной униженности (образ «вечного жида»).

Палестинцы, оказавшись в изгнании после накбы 1948 года, каковой сопровождалась израильская Война за независимость, и Шестидневной войны 1967 года, оказались в положении «чужих среди своих», используемых в политических целях. Ни в одной арабской стране, кроме Иордании, им не предоставляли гражданство. Опять же, подобно евреям, их превратили в "отверженных". Так они стали символом жертв внешней (израильской) агрессии.

Как и у множества, если не большинства ассимилированных европейских евреев XIX–XX веков, национальная идентичность которых была следствием антисемитизма, палестинская идентичность, по сути своей, является реакцией на изначально поддержанный Великобританией сионистский проект заселения Палестины/Эрец-Исраэль. Национальное самосознание палестинцев возникло не само по себе в результате внутренних процессов в обществе Юго-Западной Сирии, но как ответ на начало строительства еврейского национального государства еврейскими переселенцами на территории, населенной преимущественно представителями арабоязычных племен и кланов. На протяжении многих лет неполноправное существование в качестве неграждан в разбросанных по всему Ближнему Востоку лагерях беженцев способствовало кристаллизации национального самосознания, фундаментом которого стала память о вынужденно покинутой стране, территория которой оккупирована пришедшими извне захватчиками. Именно таковым складывался и образ Палестины/Эрец-Исраэль у многих поколений евреев диаспоры, и именно поэтому одной из центральных концепций сионистской борьбы стала идея «вызволения земли» (геулат ха’карка).

Как и евреи XIX–XX веков, для которых, как оказалось, ассимиляция не стала выходом из замкнутого круга неприятия, но лишь с расцветом антисемитизма, сменившего средневековую юдофобию, перевела их из положения «чужих среди чужих» в положение «чужих среди своих», палестинцы оказались «чужими среди своих» в государствах других арабских народов. Как и у евреев, это положение обездоленных, усиленное постоянным внешним давлением, спровоцировало у палестинцев в лагерях беженцев, в изгнании, в геттоизируемых городах Западного берега и Газы духовный подъем и вечное стремление двигаться вверх по социальной лестнице: так на контролируемых территориях появлялись университетские центры, а среди палестинцев диаспоры выделились интеллектуалы, некоторые из которых заняли ведущее положение в самых престижных западных университетах (Эдвард Саид, Рашид Халиди и другие). В среднем более высокий интеллектуальный уровень палестинцев, по сравнению с другими арабскими народами, помимо прочего, породил к жизни использование применительно к ним термина «евреи арабского мира».

Как и у евреев, память палестинцев об утраченной земле создала сверхсильную, в чем-то даже неестественную концентрацию на идее земли, национального очага. Подобно тому, как евреи две тысячи лет вспоминали о разрушении Храма и о вынужденном изгнании из Эрец-Исраэль римлянами после восстания Бар-Кохбы во втором веке н.э., так и для палестинцев память о вынужденно покинутой земле, брошенных домах, заселенных чуждыми еврейскими иммигрантами (с палестинской точки зрения – колонизаторами), и о религиозных святынях, находящихся на контролируемой иудеями земле, стала краеугольным камнем национальной идентичности. Во времена британского мандата – палестинские евреи, а после 1948 года – палестинские арабы, превратились в едва ли не самые этатистски ориентированные этнонациональные группы на земле, важную роль в самом процессе формирования и кристаллизации которых играла идея «государства в пути». За свои национальные государства в ХХ веке активно (и при этом, как правило, сравнительно безуспешно) боролись многие народы: баски в Испании, ирландцы Ольстера, корсиканцы, сикхи, тамилы Шри-Ланки, албанцы Косово, чеченцы, курды, тибетцы и многие, многие другие, но даже и на этом фоне накал борьбы евреев, а после 1948 и, особенно, 1967 года – палестинских арабов был исключительным. При этом само формирование еврейской израильской нации как таковой, равно как и появление в качестве обособленного народа палестинцев проходило под сильным влиянием друг друга: сионизм был катализатором палестинского арабского национализма, противостояние которому, в свою очередь, формировало характер, облик, ценностные ориентиры и институциональные основы создававшегося Государства Израиль.

Интересно отметить, что и тот, и другой народы подняли несколько флагов борьбы за политическую реализацию своих национальных чаяний, центральными из которых и у сионистски ориентированных евреев, и у палестинских арабов стали национально-социалистический и религиозный, причем последний в обоих случаях оказался значительно радикальнее первого. И в том, и в другом случае, изначальный проект возвращения и строительства национального государства был проектом, идеология которого базировалась на сочетании национальных и социалистических ценностей – будь то светский социалистический сионизм израильского рабочего движения (Берла Кацнельсона, Давида Бен-Гуриона и тем более их союзников-критиков слева) или национально-социал-демократическая программа Организации освобождения Палестины, сформулированная под сильным влиянием насеровской доктрины «арабского социализма». И основатели МАПАЙ и МАПАМ, и ведущие деятели ООП декларировали в качестве своей цели построение национального социал-демократического государства на территории Палестины/Эрец-Исраэль. Более того: и еврейский, и арабский национально ориентированный социализм развивались в сочетании с крепнувшей год от года милитаристской идеологией, предусматривавшей практически безграничную готовность индивидов с оружием в руках бороться за свободу и независимость Родины.

Со временем милитаристский курс социалистически ориентированных националистов все больше сменялся поиском путей мирного сосуществования, и в итоге в начале 1990-х годов израильское правительство, сформированное Рабочей партией, и высшие руководители ООП начали политический диалог, который, однако, каждая сторона стремилась вести с позиции силы, активно используя свои силовые структуры для продвижения собственных интересов и устремлений. Даже ведя переговоры, каждая из сторон воспринимала в качестве гарантий своего будущего существования не мирный договор, а степень боеготовности своих вооруженных сил, будь то ЦАХАЛ или отряды ФАТХа, сросшиеся с многочисленными службами безопасности, сформированными в ПНА.

И в еврейском, и в арабском палестинском национализме религиозная идея присутствовала с самого начала: раввины Калишер и Кук совершенно справедливо включаются в пантеон основоположников сионизма, и уж тем более невозможно оспаривать центральную роль иерусалимского муфтия Хадж-Амина аль-Хусейни, равно как и шейха Аз ад-Дина аль-Кассама в кристаллизации собственно палестинского самосознания среди местных арабов. Вместе с тем, до 1967 года и религиозный сионизм, и исламский фундаментализм были относительно небольшими и маргинальными течениями. После Шестидневной войны вся территория Палестины/Эрец-Исраэль была занята израильскими силами, и эта ситуация не могла не привести к расцвету мессианского по своему характеру религиозного сионизма, видевшего в удивительной победе менее чем за неделю над тремя арабскими странами поддерживающую руку Всевышнего. В свою очередь, контроль израильтян над Западным берегом и сектором Газа и утрата исламским миром контроля над Старым городом Иерусалима (после семи с лишним столетий безраздельной власти, с 1187 по 1917 год) стали тем маслом, которое было буквально обречено превратить в пламя искру исламского фундаментализма. Впрочем, если политическая роль ведущей религиозно-сионистской организации «Гуш эмуним» [«Блок верных»] в израильской общественной жизни в последние годы весьма и весьма невелика, а инициированные ею поселенческие программы имели лишь ограниченный успех, то в значительно менее подверженном западным влияниям палестинском обществе фундаменталистские исламские организации (ХАМАС, «Исламский джихад») заняли лидирующие позиции. При этом религиозные фундаменталисты, в отличие от национально ориентированных социалистов, не готовы к признанию национального проекта «противника» в каком бы то ни было виде, но напротив, требуют создания одного национально-религиозного государства на всей территории Палестины/Эрец-Исраэль.

На сегодняшний день центральной для обоих народов является идея возвращения, причем на одну и ту же территорию: как палестинских беженцев 1948 и 1967 года и их потомков, так и потомков евреев, вынужденно скитавшихся по планете на протяжении двух последних тысячелетий. Неслучайно, одним из первых правовых актов, принятых суверенным Государством Израиль как антитеза ограничениям, существовавшим в период британского мандата, был Закон о возвращении – и, с другой стороны, именно дискуссии о «праве на возвращение» палестинцев диаспоры стали ключевым моментом, предопределившим крах палестино-израильских переговоров второй половины 2000 – начала 2001 годов. Идея возвращения – общая для обоих народов, при этом очевидно, что реализовать ее в полной мере и для палестинских арабов, и для евреев на одной и той же весьма небольшой территории невозможно, и в Израиле нет практически никого (включая левых радикалов), кто был бы готов признать «право на возвращение» палестинцев диаспоры.

Не менее важно и то, что и у израильтян, и у палестинских арабов в центре национального эпоса стоит Иерусалим – опять-таки, один на двоих. Данные проведенных несколько лет назад опросов отчетливо демонстрировали, что абсолютное большинство респондентов, как израильтян, так и палестинских арабов с Западного берега и из сектора Газа, ставят проблему Иерусалима на первое место по степени сложности среди проблем, которые рассматриваются в рамках переговоров об окончательном урегулировании конфликта. При этом, хотя, как для израильтян, так и для палестинцев, различные районы и святыни Иерусалима имеют неодинаковую ценность, на контроль над святынями Старого города претендуют обе стороны. Однако Старый город расположен на маленьком клочке земли, и его раздел на практике может означать практически невыполнимые вещи: например, для того, чтобы Западная Стена осталась у Израиля, а мечеть Аль-Акса отошла к палестинцам, нужно разделить надвое один небольшой холм, называемый Храмовой горой, передав каждую из частей под суверенитет другого государства! Таким образом, и здесь сценарии возможного компромисса, который окажется приемлемым для каждой из сторон, практически не просматриваются.

Все эти факторы, соединившись, сформировали беспрецедентный узел проблем и взаимной ненависти. Трудно представить, на каких основах может зиждиться сколько-нибудь стабильное мирное урегулирование между израильтянами и палестинскими арабами, если каждый из этих народов будет и дальше игнорировать особенности истории и мировосприятия друг друга, не видя другого, рефлексивно всматриваясь в зеркало.