Известный исследователь, переводчик и публицист М. Гершензон предложил в 1908 году нескольким мыслителям, философам высказаться по проблемам современности. Он же написал предисловие к статьям. Так и возникли знаменитые "Вехи" – сборник статей о русской интеллигенции. В этот сборник вошли статьи Н. Бердяева, С. Булгакова, тогда еще не священника, самого Гершензона, А. Изгоева, Б. Кистяковского, П. Струве, С. Франка. Четверо из этих авторов участвовали в тематически близких сборниках: «Проблемы идеализма» (1902) и «Из глубины» (1918). И вот эти семь авторов, не сговариваясь друг с другом, заговорили об одном и том же. Заговорили о мировоззренческой болезни своего времени – позитивизме, нигилизме, утилитаризме. Позднее критики упрекали их в том, что в сборнике есть противоречия, что он оказался неоднородным. Ну, конечно, противоречия есть, но в целом все эти семь авторов говорят, в общем-то, об одном и том же – о вечных ценностях. Тема вроде бы старая, риторическая, но в эпоху социальных потрясений она становится актуальной.

Вообще, можно ли говорить о вечных ценностях в то время, когда народ страдает? Ведь тонущему человеку мы не будем читать цикл лекций по догматике, тонущего человека надо спасать. Вот в этом, собственно, и заключался основной конфликт вокруг "Вех". Леворадикальная интеллигенция считала безнравственным читать лекции о догматике, о вечных ценностях, о христианстве, о Боге, когда народ страдал. Радикальная интеллигенция хотела блага народу, возникло народничество – «хождение в народ». Да, действительно, «дело надо делать, а не философствовать». С этим трудно спорить. И получился "разговор глухонемых". Одни говорили о вечных ценностях, о примате внутренней духовной жизни над ее внешними формами. А другие – ратовали за структурные (социальные) перемены, по-руссоистски веря в изначально добрую природу человека. Человек-то по своей сути хороший, просто общественная система плохая. Вот надо систему изменить, царизм упразднить, аннулировать «православие, самодержавие, народность», убрать все эти препоны, и тогда естественная жизнь сама собой и восстановится. Царизм в сознании этой интеллигенции был особенно демонизирован, считался радикальным злом, с устранением которого жизнь должна была нормализоваться. Семь авторов «Вех» смотрели глубже. Не предлагая никаких политических рецептов, они обратили внимание на сам строй мысли левых радикалов, которые в своей близорукости не видели, что революция сметёт не только царя, но и их самих.

Здесь можно вспомнить, что этот спор сам по себе далеко не нов. Например, давайте возьмем знаменитое письмо В. Белинского к Н. Гоголю (1847), где он упрекает Гоголя в том, что тот «ударился в религию». Можно упомянуть и противоположный пример: магистерская диссертация В. Соловьева «Кризис западной философии» (1874) была посвящена критике позитивизма, то есть базаровщине во всех её модификациях, начиная от бытовой и заканчивая наукообразной.

Люди религиозные, то есть люди с открытым типом сознания, сборник одобрили, потому что для них вечные ценности: Бог, Истина, Добро, Красота – не пустые звуки. Такими верующими людьми были: Евгений Николаевич Трубецкой, Василий Васильевич Розанов, Андрей Белый, Петр Столыпин, архиепископ Антоний (Храповицкий) (будущий глава русской зарубежной церкви). Отрицательные же отклики дали – Владимир Ильич Ленин, назвавший сборник «энциклопедией либерального ренегатства» и «манифестом кадетов». (Опускаю другие хамские определения Ленина). Интересно, что самый главный кадет Павел Милюков тоже ополчился против «Вех». Милюков даже испугался того, что «Вехи» сорвут революцию и предпринял агитационное турне по России, критикуя этот сборник. Интересно заметить, что критики «Вех» были даже не мыслителями, а скорее публицистами левого толка. Отрицательный отклик Д. Мережковского представляется каким-то недоразумением. Возможно, у него был какой-то личный конфликт с Гершензоном.

В процессе полемики был даже издан антивеховский сборник «Интеллигенция в России» (1910), содержащий, наряду с другими статьями, большую статью – почти сто страниц – П. Милюкова. Основное обвинением в адрес "веховцев" заключалось в их якобы реакционности. Со страниц антивеховского сборника как бы звучало рефреном: «Вот вы со своими вечными положительными ценностями покажите, как всё это работает, как это облегчит страдания народа!» Но апология положительных ценностях не обязательно предполагает немедленное указание механизмов их прикладного использования. Постепенно меняется мировоззрение человека, меняется представление о должном и недолжном. То, что часто допустимо для безбожника (абстрактный конструктивизм), недопустимо для человека верующего, имеющего более органический эволюционный тип мышления.

Опять и опять среди думающих людей нашей страны возникает самый главной вопрос: в чем же основная причина трагедии российской жизни? Солженицын говорил, что основная беда, основная причина русской трагедии – это то, что «люди забыли Бога». Слово «Бог» для человека верующего наполнено глубоким смыслом: если есть Бог, то есть и человек, сотворённый по образу Божию. Тогда есть свобода и достоинство человека. Вера в Бога пробуждает благоговение человека перед Божиим творением и перед ближним. Этот мир нельзя кромсать как вздумается, даже прикрываясь научными доводами. А для неверующих позитивистов и наукопоклонников-сциентистов жизнь – это всего лишь «форма существования белковых тел», то есть химия, а общество – большой инкубатор, предмет для всякого рода манипуляций и экспериментов. И в этом трагедия взаимного непонимания, потому что перед нами два разных типа сознания. Люди верующие могут быть людьми с открытым, совсем не догматизированным сознанием (как авторы «Вех»). А для позитивистов догмой становятся последние научные новинки, вроде какого-нибудь марксистского экономизма, в котором доля истины выдается за всю истину в целом. Весь пафос «Вех» направлен именно против такого одномерного позитивизма и квазинаучного сциентизма.

Напомню, что такое позитивизм. Какая онтология в позитивизме? Никакой! Есть лишь измеримая материя, наблюдаемые факты, всё остальное – вторично. Какова метафизика позитивизма? Тоже никакой. Ни онтологии, ни метафизики там нет. Есть только физика, химия, дарвинизм и истмат. Это что-то похожее на материалистическую философию науки. Какова гносеология позитивизма? Сциентизм (что нельзя измерить, того как бы и нет). Какова этика позитивизма? Казалось бы, отрицание трансцендентного начала порождает нигилизм, что, в свою очередь, должно порождать цинизм. Так оно и было. Но у некоторых чудиков из нигилизма вытекал морализм, готовность идти на жертвы ради блага народа. Такие тоже были. Нигилизм в этом случае порождал утилитарную этику, попытку получить измеримый результат как можно быстрее. Многие самой яркой статьей считают в «Вехах» статью Франка «Этика нигилизма». Что такое нигилизм? Отрицание вечных ценностей – Бога, вселенских этических универсалий, добра, справедливости, все это постулируется чем-то условным, относительным, лишается абсолютного измерения.

Таким образом, с философской точки зрения, позитивизм это редуцированное наукообразное направление, склонное и идолопоклонству. Происходит сакрализация и абсолютизация относительного, а это и есть классическое идолопоклонство. Берется какой-то отдельный аспект из мировоззренческого спектра и абсолютизируется. На этом мировоззрении и вырастает леворадикальная интеллигенция. Но ее правда – правда сиюминутности. Правда момента. На большой дистанции все это проваливается, разваливается. Можно вспомнить известную евангельскую притчу о сеятеле. Некоторые зерна попали на камень и вообще не выросли, некоторые зерна попали на почву слегка увлаженную, они выросли, росток пошел, росло-росло, а потом все заглохло. И только те зерна, которые попали на хорошую почву, действительно, выросли. Так вот марксистко-ленинская редуцированная позитивистская философия и все её практические последствия похожи на зерна, попавшие на плохо увлаженную почву. Вроде бы «пошло», вроде бы что-то начало расти, вроде бы положительные какие-то результаты появились – и пятилетки, и вдохновение, и песни энтузиастов, – а потом все заглохло. Почему? Потому что изначально было посеяно не на той почве. Для дома нужны твердые основания, а не песок квазинаучных теорий. Очередная вавилонская башня (коммунизма) разрушилась, естественно, с Божией помощью.

Так же получается и с вечными ценностями. Вроде бы мы их в научном смысле не ощущаем, вроде бы они где-то витают, а откажись от них – и со временем всё начинает разваливаться. Бердяев и Булгаков упрекают интеллигенцию за полное отсутствие интереса не только к религии, но и к философии, и даже к русской классической литературе. Глухота к Владимиру Соловьеву, которого леворадикальная интеллигенция никак не оценила; глухота к Достоевскому. Все это – свидетельство какой-то философской нечувствительности, какой-то поверхностности ума. На практике все это приводит к различным формам одержимости, к беснованию, как это ярко показал Достоевский в «Бесах». Без «Бесов» не поймешь, почему в СССР был план по поимке всякого рода «врагов народа» и «шпионов».

Важно заметить, что эта зауженность сознания приводила левых радикалов не только к неспособности различать добро и зло, но и к полной неспособности разбираться в людях. Розанов заметил, что интеллигенция настолько ослепла в своей одномерной линейности, что даже перестала различать лица. Например, революционеры много лет сотрудничали с Азефом и не могли понять кто это такой. Розанов, когда посмотрел на Азефа, на этого жулика, левого радикала и агента нескольких спецслужб, живого персонажа из «Бесов» Достоевского, воскликнул: «Так это же бандит!» А все ему говорили: «Да какой же бандит, мы его знаем много лет, да вы что, это совсем не так». Подобная духовная слепота, полная неспособность отличать добро от зла даже на уровне физиогномики – очень характерна для редуцированного типа сознания.

Сборник «Вехи» спровоцировал мировоззренческий спор, это не политическая книга. Это скорее философская, религиозная, отчасти публицистическая работа. Это спор, разговор о метафизических вещах, о ценностях, о том, что в конечном итоге определяет наше поведение, хотя и не всегда мы это высказываем вслух. Имеет ли сборник «Вехи» какое-то актуальное значение сегодня? Я думаю, что имеет. Спор не закончен, мы до сих пор в России не можем определиться с основами. Спорим, как герои Достоевского, - «есть Бог или нет». Но вопрос не только о Боге, вопрос о ценностно-этических универсалиях. И в этом смысле «Вехи» остаются актуальными. Данная актуальность связана с возрождением Русской Православной Церкви, с изданием большого количества религиозно-философской литературы. Сложность состоит в том, чтобы показать, как этические ценности связаны с реальностью и обыденностью нашей жизни. И в тоже время нельзя забывать о Боге, о вечности, надо помнить о том, что без универсалий человеческой культуры ничего не получится. С. Булгаков упрекал интеллигенцию в том, что она с Запада заимствовала лишь атеизм. Запад как был христианским, так им и остался. Пускай там христианство сублимировалось, перешло в какие-то иные формы, в культуру, в вежливость, в традиции, в мастерство социальной коммуникации. Пускай хоть так. Наши интеллигенты этого ничего не заметили, увидели там только атеизм, безбожный марксизм, схватились за политические отмычки для решения социальных проблем.

Закончить я хочу цитатой из замечательной статьи Булгакова «Героизм и подвижничество», где он пытается определить природу русской интеллигенции: «Религиозна природа русской интеллигенции. Достоевский в "Бесах" сравнивал Россию и, прежде всего ее интеллигенцию, с евангельским бесноватым, который был исцелен только Христом и мог найти здоровье и восстановление сил лишь у ног Спасителя. Это сравнение остается в силе и теперь. Легион бесов вошел в гигантское тело России и сотрясает его в конвульсиях, мучит и калечит. Только религиозным подвигом, незримым, но великим, возможно излечить ее, освободить от этого легиона. Интеллигенция отвергла Христа, она отвернулась от Его лика, исторгла из сердца своего Его образ, лишила себя внутреннего света жизни и платит, вместе со своей родиной, за эту измену, за это религиозное самоубийство…. Вот что совершила наша интеллигенция – «религиозное самоубийство», то, чего на Западе не было, несмотря на всю эпоху Просвещения и все прочее, там все-таки они до этого не дошли. Но странно, – она не в силах забыть об этой сердечной ране, восстановить душевное равновесие, успокоиться после произведенного над собой опустошения. Отказавшись от Христа, она носит печать Его на сердце своем и мечется в бессознательной тоске по Нему, не зная утоления своей жажде духовной».

То есть часто по поведению люди остаются христианами, способными к самопожертвованию, к каким-то духовным подвигам, а голова забита нигилизмом, атеизмом, материализмом, химией какой-то. Как говорил один из героев «Братьев Карамазовых»: «Подвинься, ваше преподобие, химия идет». Голова химией и политэкономизмом забита, а в измученном сердце всё еще Христос живет. Вот в этом раздрае наша интеллигенция и продолжает существовать до сих пор. И мне кажется, что сборник «Вехи» может помочь преодолеть этот раздрай.

Я думаю, что «Вехи» не только не устарели, а наоборот, становятся все более актуальными. Потому что все поднятые там проблемы, так и остались нерешенными. Правовой нигилизм сегодня есть? Есть. Статья Б. Кистяковского в защиту права актуальна? Актуальна. Все наши так называемые «реформы» провалились по одной простой причине: без сильной судебной власти, без правовой системы никакого рынка не будет. Будет не либерализм, а будет первобытная анархия, собственно, что мы и получили. Вульгарный материализм есть в виде потребительства? Есть. Утилитаризм, называемый у нас словечком «прагматизм», есть? Есть. Значит «Вехи» даже остро актуальны. Если наша современная интеллигенция не будет читать «Вехи», это будет хуже не для «Вех», это будет хуже для самой интеллигенции. Мы будем ходить по кругу еще раз и еще раз, но только теперь с компьютером подмышкой. Я не вижу тут почти никакой разницы.

Кроме того, «Вехи» актуальны еще и потому, что у нас сегодня как бы языка нет. Говорим о чем угодно – о 1991 годе, о ценах на нефть – только не о системе ценностей, не о приоритетах. Мы как будто язык потеряли, поэтому «Вехи» и не понимаем. Позитивизм сам себя не понимает, так как не может выйти за свои пределы. Поэтому для многих это пустая книга, какая-то рухлядь столетней давности, которую надо выкинуть и – вперед! А куда «вперед», если мировоззрения нет, не продумана система ценностей? Куда «вперед», с чем «вперед», не понятно, не правда ли? История нам преподала урок построения псевдоцарства, новой «вавилонской башни» – первого в мире безбожного государства – башни, которая рухнула в смехотворно короткий срок – 70 лет. (У Бога есть чувство печального юмора, как видим). Нужно уметь различать «знамения времен» (Мф.16.3)! Поэтому мы снова возвращаемся в библиотеку, снова садимся за письменный стол как школяры, снова внимательно с карандашом в руках конспектируем «Вехи». Их надо конспектировать, их надо учить наизусть, петь их надо на восемь церковных гласов, пока не дойдет до сознания! Со столетием «Вех» вас!