От редакции. С середины февраля в МГУ им. Ломоносова начал свою работу новый факультет политологии, образование которого летом 2008 года сопровождалось серьезным вниманием СМИ. Однако теперь, в самый подходящий момент, когда новой институцией реально делаются какие-то шаги, медиа не очень-то беспокоится судьбой факультета. Чтобы восполнить столь досадный пробел, РЖ решил провести собственное расследование и опросить ряд экспертов, знакомых с работой факультета не понаслышке. Одним из тех, к кому мы обратились первым делом, стал самый молодой доктор философских наук в РФ, ныне социальный философ, а в прошлом политолог-теоретик – Андрей Ашкеров.

* * *

РЖ:Уважаемый Андрей Юрьевич, скажите, пожалуйста, процесс разделения факультетов политологии и философии уже завершен? Если нет, то как скоро это произойдет? Не сохранилось ли у них чего-нибудь общего, скажем, кафедры, преподаватели, которые вели бы пары и на том, и на другом факультете?

Андрей Ашкеров: Процесс разделения оказался более длительным, чем предполагалось. В этом нет ничего удивительного, поскольку к ситуации отлично подходит затёртое выражение «резать по живому». Например, часть преподавателей с кафедр «История социально-политических учений» и «Теоретическая политология» осталась на философском, образовав новую кафедру «Философия политики и права». Однако начиная с нового семестра политологические кафедры переехали с третьего этажа нашего корпуса на шестой, что топологически обозначило произошедшее разделение (раньше предполагалось, что политологи и вовсе уедут в новый, ультратехнократический по очертаниям, корпус на проспекте Вернадского). Топологическая демаркация – самый существенный способ зафиксировать различия. Превращение философского и политологического факультета в два разных «места», служит, на мой взгляд, окончательным свидетельством свершившегося разделения.

РЖ: Не секрет, что именно из философского факультета МГУ в ХХ веке вышли такие структуры, как факультет психологии и факультет социологии. Вот теперь, в нынешнем столетии, настало время и для политологии. На ваш взгляд, почему это произошло именно сейчас и не слишком ли быстро это случилось? Ведь ранее отделение происходило более медленными темпами…

А.А.: Возможность отделения политологического факультета обсуждалась с момента его возникновения, точнее, с того момента, как бывшие специалисты в области научного коммунизма предпочли называть себя политологами. С тех пор прошло почти двадцать лет – но думаю, и этого срока недостаточно, чтобы процесс трансформации почти схоластических адептов «единственно верного учения» в исследователей политики как игры, основанной на превращении случайностей в стратегии...

РЖ: Можно ли сказать, что факультет политологии – это прототип философского факультета: старая, проверенная фундаментальная база плюс новые преподаватели, упор на практику и дисциплины, далекие от теории?

А.А.: Само понятие проекта говорит нам о притязании управлять будущим. Если факультет политологии рассматривать как проект, - а нет никаких оснований отказывать ему в таком статусе, - он может состояться лишь как институция, имеющая собственное организационно-методологическое кредо. И хотя мы мало что знаем о замыслах создателей факультета политологии, нельзя отказывать им в факте наличия этих замыслов и подозревать их в копировании опыта философов.

РЖ: Скажите, изменились ли программа и структура философского факультета после отделения факультета политологии?

А.А.: Отделение некой части от целого – хороший повод проверить это целое на жизнеспособность. Смею вас уверить, философский факультет вполне жизнеспособное образование: отделение политологов подтолкнуло его к регенерации и росту. Насколько мне известно, на факультете планируется открытие нескольких новых кафедр – «Философия образования» и «Философия языка и коммуникативистики». Ведётся работа над новой образовательной программой полного цикла (бакалавриат и магистратура). Она называется «Философия власти и политический анализ», в рамках которой, как следует из названия, будут обсуждаться и политологические проблемы. При этом основной методологический акцент будет связан с анализом многообразия форм и проявлений власти, исследование которых выходит далеко за пределы исследования государственно-политического управления, почему-то традиционно находящегося в зоне исключительного внимания отечественных политологов.

РЖ: Что существенно нового появится на факультете политологии, чего не было у Вас? Как Вы думаете, сыграет ли это разделение такую значительную роль, как предполагает руководство нового факультета?

А.А.: В современной политологии есть много всего. С одной стороны, есть много относительно новых теоретических проблем (таких, например, как биовласть, хронополитика или институциональный инжиниринг), с другой – достаточно большое количество вполне устоявшихся направлений исследовательской деятельности (к примеру, «конфликтология», «сравнительная политология» или «стратегическое планирование»). В рамках нового факультета важно соотнести эти новые проблемные области с теоретико-методологическим арсеналом, которым владеют преподаватели. Если руководство нового факультета не увлечётся ложным пониманием прикладных проблем политической науки и приглашением патентованных звёзд экспертократии, у нового факультета есть все шансы справиться с этой задачей.

РЖ: Многие студенты философского факультета называют причиной выделения факультета политологии нехватку практики. Мол, фундаментальных знаний мало, если пытаешься научиться политтехнологиям. Насколько справедливы эти замечания, с Вашей точки зрения?

А.А.: Думаю, нет ничего практичнее добротной теории. По-настоящему профессиональные политологи прекрасно отдают себе в этом отчёт. Политтехнологии могут состояться лишь в том случае, когда они предполагают искусство стратегического целеполагания, а для овладения этим искусством нужно располагать далеко не только технологическими навыками. Самые эффективные политики никогда не были только технологами. Вас может это удивить, но я искренне убеждён, что политик может состояться, если он способен превратить политику в этику, а этика в наиболее древней её форме представляла собой знание, справедливость которого можно было подтвердить только судьбой.

РЖ: Не хочется думать, что воспитанием ключевых кадров страны будет заниматься Единая Россия. Если связь нового факультета с Единой Россией надуманна, почему разные СМИ делают на этом столь серьезный акцент?

А.А.: А почему не хочется думать? «Единая Россия» не просто правящая партия (или, как её называют, «партия большинства»), но комплексный социально-политический и экономический институт, увязывающий массу интересов, взглядов, ценностей, пристрастий, тактик и стилей. Закономерно, что со стороны этого института может существовать весьма устойчивый запрос на стабильное воспроизводство во времени, а следовательно на создание новых и модернизацию существующих образовательных институтов. Я бы сказал, что «Единую Россию» можно упрекнуть не в избытке внимания к образованию, а в недостатке этого внимания – хотя давно известно, что новые кадры не появляются методом самозарождения. К тому же, настоящее философское и политическое мышление – это мышление партийное: не в том смысле, что оно исполняет сервисные функции по отношению к каким-либо партийно-правительственным структурам, а в том, что проблематизирует различия, то есть «партийность», организующую наш мир. В отличие от естествоиспытателей политологи не обладают возможностью исследовать реальность в режиме лабораторного наблюдения – в арсенале последних только эмпирически наблюдаемые элементы существующих институциональных ансамблей. Лишать студентов, изучающих политологию, возможности анализировать эти элементы было бы крайне неразумно. При этом у «Единой России» нет никаких привилегий на то, чтобы единолично выражать как партийность бытия, так и тотальность общественной жизни.

РЖ: Как Вы считаете, не станет ли факультет политологии тем, чем был философский факультет в советские времена – идеологической кузницей кадров для государства?

А.А.: Не нужно бояться словосочетания «идеологическая кузница». По сравнению с советскими временами роль идеологов и их работа принципиально изменилась. Раньше идеологи занимались мумификацией всесильного и всеобъясняющего учения, которое предохранялось до поры от разрушительного воздействия времени. Интересные идеологические новации при этом, разумеется, возникали. Однако они появлялись в узком пространстве между аранжировкой и ревизией, что неизбежно при сублимации общеполитической борьбы во внутрипартийную схватку с перспективой отнесения проигравших к числу «антипартийных элементов». Сегодня деятельность идеолога – это деятельность трендсеттера и медиа-грувера, который в значительно большей степени отвечает даже не за атмосферу публичных умонастроений, а за состояние общественно-политических вкусов. Ясно, что мы имеем дело с принципиально другим пониманием профессиональных компетенций идеолога, нежели в советские времена. И новое понимание упомянутых компетенций требует совершенно других подходов к обучению.

РЖ: МГИМО, РГГУ, ГУ-ВШЭ уже имеют вполне солидный стаж в обучении будущих политологов. Чтобы конкурировать с ними, МГУ должен предложить программу, которая будет привлекать студентов поступать именно туда. Как Вы оцениваете потенциальную конкуренцию нового факультета в сравнении с факультетами других ВУЗов? И, что особенно важно, в сравнении с философским факультетом МГУ? Ведь многие из тех, кто шел на отделение политологии, хотели заниматься философией политики. Теперь же, когда в рамках философского факультета более нет отделения политологии, захотят ли интересующиеся политической философией учиться здесь?

А.А.: Вы слишком много вопросов соединили воедино, поэтому я отвечу предельно кратко: меня как преподавателя интересует, конечно, количество поступающих в МГУ студентов. Однако ещё больше меня интересует их качество. Так вот качество наших студентов (т.е. их самостоятельность, способность к приобретению новых навыков, кругозор, основательность теоретических рассуждений и многое другое) всегда было выше. Не думаю, что разделение двух факультетов как-то скажется на поступающих студентах. Наоборот, мне кажется, есть все основания считать, что хороших студентов, с которыми учебный процесс превращается в совместную исследовательскую деятельность, станет больше.

РЖ: С Вашей точки зрения, какова сейчас ситуация на рынке и чего ожидать выпускникам-политологам? Студенты жалуются на отсутствие вакансий в этой сфере. Имел ли смысл открывать факультет политологии, если высокой потребности в политологах действительно нет?

А.А.: Рынок труда – это тоже политика, связанная с аккумулированием навыков и предъявлением конкурентных преимуществ. У профессионального политолога, закончившего Московский университет, есть все основания для того, чтобы понять это лучше других. И не просто понять, но и сделать это руководством к действию. Когда политологи институционально принадлежали к философскому факультету, они прекрасно справлялись с этой задачей. С чего бы им вдруг разучиться это делать?

Беседовала Александра Захарова