В последние годы «Золотая маска» приучила московскую публику к эффектным программам открытия. Но цикл «Легендарные спектакли ХХ века» не мог длиться вечно: чем дальше, тем меньше легенд остается на сцене, да и круг исполнителей разреживается с годами. Поэтому в нынешнем году «Маска» открылась двумя спецпроектами, один из которых может стать главным событием сезона. Это фестиваль современного польского театра. В его программу вошли как обычные спектакли, так и перформансы, вроде «Железнодорожной оперы», игравшейся в здании Киевского вокзала.

Поляки взбудоражили Москву (все рецензии выложены на сайте «Маски»). Таких споров в театральном мире, как тех, что случились после показа «(А)полонии» варшавского «Нового театра» в постановке Криштофа Варликовского, Россия не помнит давно. Выяснилось, что публику и критику раздражает все, от формы до содержания. Варликовский рассказывает об одном из ключевых моментов польской истории – антисемитизме, который в годы войны сблизил польское общество с оккупировавшими страну немцами (проявления антисемитизма, к тому же, не исчезли в 1945-м). Это настолько болезненная для польского общества проблема, что разговоры о ней на протяжении десятилетий велись вполголоса.

Спектакль Варликовского строится вокруг истории спасения евреев польской женщиной, которую за это казнят немцы («Аполония» Ханны Краль на русский, увы, еще не переведена). Жертва и жертвенность – одна из ключевых тем европейской культуры. В текст спектакля вплетены античные авторы, Еврипид с «Алкестой» и Эсхил с «Орестеей», а также Рабиндранат Тагор и наши современники, такие как Джон Кутзее. Все это рассказывается театральным языком XXI века: живая рок-группа на сцене, обильное использование видео, как в записи, так и онлайн, стеклянные комнаты на сцене, поворачивающиеся по ходу почти пятичасового действия. Одних оно откровенно утомило, часть публики в антракте покинула сцену Театра Армии, где размещались зрители, часть критики откровенно им завидовала. Другие спектаклем восхищаются, называют его вершиной европейского театра, а кто-то готов уже сейчас признать явление Варликовского Москве главным событием года – хотя впереди еще и Чеховский фестиваль, и NET. Споры об «(А)полонии» проходили бурно; среди аргументов звучал и такой: нашей публике эта тематика неинтересна, поскольку гетто на советской территории, оккупированной немцами, не было.

Обсуждение в блогах показывает, насколько отвыкла наша публика от политического наполнения театра, от того, что искусство не просто вторгается в общественную жизнь, но является важнейшей частью общества, рупором идей и дискуссионной площадкой. Впрочем, и эстетические поиски мало вдохновляют зал: «Персона. Мэрилин» варшавского Драматического театра была воспринята вежливо, но холодновато. Хотя и тень великой актрисы, и имя режиссера Кристиана Люпы, и потрясающая работа Сандры Коженяк, исполнявшей заглавную роль, - все заставляло думать об ином результате. Но предугадать реакцию зала невозможно. Польский театр мало знаком даже московско-питерским театралам, представить себе гастроли Польского театра из Быдгоща с его «Вавилоном» где-нибудь за Уралом можно, но предсказать их восприятие трудно. Пьеса нобелевской лауреатки Эльфриды Елинек затрагивает столько проблем насилия в современном мире, включая Абу-Грейб, что подобную плотность разговора вряд ли выдержит зритель, воспитанный на коммерческом театре. Тем более что режиссер Майя Клечевская тоже говорит современным театральным языком, ассоциативным, использующим актерское тело как метафору и предполагающем в пришедших на спектакль людях развитое мышление и воображение.

На польском фоне поиски отечественного театра, показанные в рамках программы «Маска-плюс», выглядят именно что поисками. Здесь есть интересные работы, прежде всего связанные с «Новой драмой». Обсуждение «Запертой двери» Павла Пряжко (петербургская лаборатория «On. театр», режиссер Дмитрий Волкострелов) предлагает погрузиться на час в мир «офисного планктона», молодых людей, занятых малоосмысленным сидением в офисе. У драматурга это определение – «офисный планктон» - вызвало возмущение, хотя в нем нет ничего оскорбительного, это всего лишь метафора, оттеняющая некоторые свойства нынешней офисной молодежи. Она может и быть добра, и тянется к светломe в виде вегетарианства, но ей мало что интересно в жизни кроме нее самой. Замечательная фраза композитора Андрея Волконского - «признак возраста очень простой: отсутствие любопытства» - помогает лучше понять героев Пряжко. В них есть что-то от живых мертвецов, жертв вампира. В роли вампира выступает консьюмеристское общество, ни сил, ни желания открыто ему противостоять у потенциальных жертв не чувствуется. Но и внутренняя эмиграция в виде вегетарианства выглядит не особенно привлекательно.

Эмиграция вообще больше похожа на поражение. Об этом лишний раз напомнил Римас Туминас, чей «Mistras (Мастер)» по пьесе Мариуса Ивашкявичюса, главного литовского драматурга наших дней, посвящен парижским годам Мицкевича. Здесь много сюжетов, составлявших канву мицкевической жизни: Мицкевич и Наполеон, Мицкевич и Россия, Мицкевич и женщины. И, конечно же, литовский контекст, столь иронично обыгрываемый в спектакле вильнюсского Малого театра. Постановщик несколько злоупотребляет Бетховеном: музыка в театре и так создает слишком настроения, чтобы эксплуатировать классические хиты в спектакле, где задействованы и Александр Дюма, и Шопен. Обилие великих имен заставляет ждать особой глубины высказывания, но жизнь богемы всегда норовит соскользнуть в анекдот. Возможно, художникам, в отличие от их текстов, там самое место.

Иностранцы уже стали неотъемлемой частью российского театрального ландшафта. Множество постановок, попавших в основной конкурс, либо сделаны иностранцами, либо поставлены при их участии.

Такова опера Бартока "Замок герцога Синяя Борода", поставленная в Маринке командой англичан во главе с режиссером Даниеэлем Креймером. В Лондоне, где эта постановка шла в Английской национальной опере, рецензии были спокойными, этот же тон постаралась взять и российская критика. Забавно, что обе официозные газеты – «Российская» и «Известия» - в один день опубликовали статьи о «Замке герцога» со схожи названиями: «Сеанс ужаса» и «Ужасы от Маринки». Конечно, можно приписать это совпадение особенностям газетного мышления, подсознательно стремящегося к шаблонам. Но если бы во всей России в сезоне появлялась хотя дюжина подобных спектаклей, жизнь казалась бы совершенно иной. Пока же у нас сверкает один «Воццек» в Большом (и то не каждое явление Дмитрия Чернякова в Москву сопровождается теперь триумфом: «Дон Жуан» тому пример), а в целом оперная жизнь напоминает экономику. Потенциал большой, с реализацией туго.

Хотя появляются уже и приметы новой жизни, например, «Иуйдека» Галеви в Михайловском театре. Француз Анри Бернар показал себя не самым оригинальным, хотя и думающим, режиссером, зато музыкальная часть забытой было в России оперы удалась на славу. Михайловский театр впервые, надо сказать, участвует в «Маске» за всю ее историю, и сразу с несколькими постановками, причем остальные – балеты.

С балетами, правда, тоже все радует в синусоидальном ритме, особенно когда речь о новых формах. Хип-хоп спектакли в конкурсной программе производят впечатление случайно забредших гостей – и оставлять негде, и выгонять неудобно.

С другой стороны, не все же публике наслаждаться работой мэтров, обеспечивших драматический конкурс первоклассными работами, будь то «Ничья длится мгновение» Миндаугаса Карбаускиса в РАМТе или «Тарарабумбия» Дмитрия Крымова – блистательный hommage чеховским героям, давно превратившихся из «лишних людей» в общие места (или даже места общего пользования) и затертые штампы.

Расчисткой штампов и призван заниматься театр. Эта работа кому-то кажется похожей на реставрацию первоначальных смыслов, на возрождение уже существовавших форм. Но театр – как дерево, которое еще не успел полюбить садовник. Свобода рождает лучшие формы, и сцена здесь не исключение.