При всем огромном массиве теоретических разработок и научных подходов к феномену постмодернистской литературы, он до сих пор во многом остается неопределенным для современного литературоведения. Атрибуты и критерии, по которым текст зачисляется в разряд постмодернизма, как правило, или работают частично, или не работают вообще.

Выдвигавшиеся в качестве базовых постмодернистских характеристик фрагментарность повествования, эклектика, радикальная плюральность, интертекстуальность, тотальная ирония, техника намека, мегалитературность, двойное кодирование, коллажность, цитатное мышление и т.п., даже будучи сведены в единую методологическую систему, не в состоянии охватить и описать ряд постмодернистских текстов, ускользающих из-под этих характеристик, не в полной мере или вообще не отвечая их требованиям.

К тому же (и это вторая сторона проблемы) если использовать эти критерии как схоластический инструментарий, то в разряд постмодернизма попадет огромное количество текстов допостмодернистского периода - из Античности, Средневековья, сентиментализма, романтизма и модернизма. Что, к слову, дает отдельным ученым возможность строить на этом допущения и гипотезы, основанные на спекулятивной идее о том, что постмодернизм в литературе был всегда или чередовался с другими направлениями, видами или периодами.

В качестве главного определяющего свойства постмодернистской литературы все чаще и чаще называется тотальная ирония вкупе с авангардистской художественной техникой и ее приемами. Это также значительно выхолащивает и искажает методологию изучения постмодернизма, ибо при таком подходе, как и в предыдущем случае, или из постмодернистской парадигмы выпадает целый ряд классических для нее "серьезных" текстов. Или же постмодернизмом оказывается вся литература вообще (и культура как таковая в целом, учитывая игровой характер этой вторичной знаковой системы и формы ее взаимоотношений с системой первичной, т.е. природой).

Наиболее приемлем и научен парадигмальный подход, точнее других отражающий реальное положение вещей. При таком подходе под постмодерном понимается историческая эпоха второй половины ХХ века, а постмодернизм рассматривается как художественное направление, адекватно отображающее мироотношения этой эпохи. Эпистемологическая неуверенность, кризис авторитетов, принцип нониерархии, корректирующая ирония - "мироотношенческие" ориентиры эпохи постмодерна, дающие исследователям право говорить о ней именно как об эпохе, с самобытным лицом и характером, отличающим ее от предыдущих эпох.

Таким образом, сущностные характеристики постмодернистского текста следует искать не столько в плане формы. Форма выражения идей может быть различной, как традиционной, так и "направленческой", соответствующей определенным договорам и школам (например, "нового романа") или даже чисто авторской. Искать следует в плане содержания - идеологии эпохи, которую - каждый по-своему - выражают писатели постмодерна. И фрагментарность, и эклектика, и радикальная плюральность, и другие постмодернистские качества могут никак не выражаться в стиле и форме постмодернистского текста, но должны содержаться в его идеологии как носители и выразители постмодернистского мироощущения. И самое важное - должны быть подкреплены сюжетно, т.е. иметь сюжетные мотивировки, связывающие систему идей произведения с духом времени его эпохи. Именно так, идеологически, а не формально, понимают характер постмодернизма ведущие его теоретики, например Ихаб Хасан. Он пишет о том, что любое целое всегда тоталитарно, а все, чему современный человек еще может доверять после двух мировых войн и расцвета тоталитаризма в ХХ веке, - это разомкнутые фрагменты. Жан-Франсуа Лиотар называет эклектизм нулевой степенью общей культуры нашего времени, "когда истинной реальностью, примиряющей все, даже самые противоречивые тенденции в жизни и в искусстве, является реальность денег".

Поэтому идентифицировать текст на принадлежность к постмодернистической парадигме следует исходя из того, отвечает ли он сюжетно системе идей постмодернистского мироотношения. Именно такое (воспользуемся дефиницией Ильи Ильина) "специфическое видение мира как хаоса, лишенного причинно-следственных связей и ценностных ориентиров, "мира децентрированного, предстающего сознанию лишь в виде иерархически неупорядоченных фрагментов", получило определение "постмодернистской чувствительности" как ключевого понятия постмодернизма.

Особый исследовательский интерес здесь должна представлять проблема типологизации постмодернистского сюжета. Решение этой проблемы значительно помогло бы провести разграничение постмодернистского художественного текста от непостмодернистского и идентифицировать постмодернистский как таковой.

Но прежде чем приступить к поискам типичного постмодернистского сюжета, было бы полезным и правильным посмотреть, что проделано в аналогичном методологическом направлении исследователями модернизма. Наиболее близко к проблеме типологизации сюжета отдельной художественной парадигмы подошел немецкий литературовед Роберт Вебер. В своей монографии 1981 года "Модернистский роман: Пруст, Джойс, Белый, Вулф и Фолкнер" он занялся классификацией картины мира и доминирующей сюжетной линией модернистского романа, установив, что в модернистском романе мир таков, каким представляется субъекту, и действительным является все, что им осознается, а также что главной темой в модернистских романов является не только отношение личности к обществу, но и к самой себе. А герои у модернистов, с одной стороны, люди, находящиеся в поисках чего-то, с другой - творцы собственной действительности.

Каковы же картина мира, тип героя и главная тема постмодернистского текста (не только романа, но и рассказов)? Обозначим основные вехи и очертим границы методологического подхода. И еще одна необходимая оговорка: как любое эпохальное художественное явление, постмодернизм - и тематически, и сюжетно - довольно широк и разнообразен, поэтому любая абсолютизация и категоричность неприемлемы и речь сейчас может идти исключительно о тенденции - о характерных, но не абсолютных для литературного постмодернизма типе героя, картине мира и об универсальной теме постмодернистских текстов.

Для текстологического анализа выбраны - как наиболее показательные с точки зрения "постмодерничности" - романы "Лот 49" Томаса Пинчона, "Маг" Джона Фаулза, "Если однажды зимней ночью путник" Итало Кальвино, "Хазарский словарь" Милорада Павича, "Маятник Фуко" Умберто Эко, "Последний мир" Кристофа Рансмайра, отдельные рассказы Хорхе Луиса Борхеса и Хулио Кортасара (особенно "Захваченный дом" - в поздней редакции), а также - в качестве дополнительных, стратегических объектов - трилогия Владимира Сорокина ("Путь Бро", "Лед" и "23000") и ранние тексты Виктора Пелевина.

Постмодернистский герой - это человек, попавший под пресс каких-то непонятных для него тайных сил. Силы эти могут носить как локальный - "здесь и сейчас" - характер ("Маг"), так и глобальный метаисторический ("Маятник Фуко"), преследовать как конкретно данного героя ("Лот 49"), так и все человечество в целом (Сорокин), быть персонифицированным для персонажа вполне определенного противника ("вымыслы" и "расследования" - мистификации Борхеса) или оставаться абстрактной мистической угрозой для его жизни ("Захваченный дом"). Главное, что герой на протяжении сюжета остается в полнейшем неведении о причинах и целях преследующих его враждебных сил, а сам себя все отчетливее ощущает беспомощной пешкой в разыгрываемой кем-то - демиургом, сверхличностью ("Маг"), автором данной книги ("Если однажды зимней ночью путник") или книги как таковой ("Последний мир"), безликой историей ("Хазарский словарь"), даже инопланетянами (Сорокин) - игре, смысл и правила которой ему абсолютно неизвестны, более того, которые он не способен постичь и осмыслить.

Если герой модернистского мира - это, как показывает Р.Вебер, творец и властелин собственной реальности, то герой постмодернизма открывает в окружающем его ранее привычном и, казалось, донельзя обжитом мире его настоящее - ужасающее, враждебное по отношению к человеку, абсолютно негуманное - лицо, скрывающееся под маской цивилизации и культуры.

Но герой постмодерна уже не изначально ощущающий себя заброшенным во враждебный мир человек экзистенциализма и не отгораживающий себя от всего, что происходит вокруг, чтобы не иметь к этому никакого отношения, нонконформист постэкзистенциализма ("Назову себя Гантенбайн" М.Фриша или "Человек-ящик" К.Абэ). Герой эпохи постмодерна - человек постинтеллектуального и - для него - строго рационализированного общества потребления, борющийся за свои потребительские права путем осмысления всего вокруг, даже того, что осмыслению не поддается. Оружие постмодернистского героя - его разум, с помощью которого человек предъявляет свои права на весь мир и диктует свою - человеческую - волю природе, истории, стихиям и даже Богу. Поэтому, сталкиваясь с иррациональным, мистическим, ужасающе бессмысленным, постмодернистский герой пускается в расследование, пытается при помощи знаний и логики оприходовать иррациональное и бессмысленное и привести его к единому знаменателю с понятным и привычным ему.

Модернистский герой, отправляясь на поиски своего "я", по ходу творит собственный мир. Постмодернистскому герою - человеку массового общества - собственный мир не нужен, он вполне довольствуется миром окружающим, который он купил, получил по наследству, присвоил по праву того, что он человек, воспитанный в духе либеральной демократии. Обнаруживая враждебную для себя изнанку "старого доброго" мира, постмодернистский герой бросается на его защиту и борьбу с иррациональным - как страж порядка (в высшем значении этого слова), как полицейский, начинает собственное расследование.

Это расследование приводит постмодернистского героя к умозаключению о том, что вокруг него, а равно и вокруг всего человечества, уже на протяжении многих веков, чуть ли не с начала человеческой истории ("Хазарский словарь", "Маятник Фуко"), плетутся сети мирового заговора, раскинутые богом, преемственно передающиеся друг другу тайными обществами или вообще непонятно кем.

Но чем ближе читатель подходит к финалу постмодернистского сюжета, тем яснее понимает, что как такового мирового заговора нет, он был (и часто остается) лишь в сознании героя, который либо сам его придумал, либо спровоцировал своим расследованием ("Маятник Фуко"), либо просто неверно прочитал знаки в окружающем мире ("мир перенасыщен смыслами") и выстроил из них неверную, не отвечающую действительности тенденцию, перепугав себя и других людей. Таким образом, в финале сюжета мировой заговор оказывается фантомным, а герою (если он это понимает) остается винить за все, произошедшее в ним, лишь себя - точнее, свои разум, логику и самоуверенность. Оказывается, что, выбрав в качестве оружия в борьбе с непознаваемым, уходящим из-под ног миром (который на самом деле никуда не уходил и оставался на своем месте) свой собственный интеллект, человек обратил его против себя же, напугав самого себя до мании преследования.

Именно образ человека общества потребления, попавшего под преследование каких-то тайных сил, и тема фантомного мирового заговора становятся соответственно центральным типом героя и центральной темой постмодернистской литературы.

Каким же образом соотносится тема фантомного мирового заговора с "постмодернистской чувствительностью - мироотношением эпохи постмодерна? Развернутая в постмодернистском сюжете схема инициации - проведения человека через испытания, чтобы он осознал, приблизился к пониманию или хотя бы ощутил бессмысленность любых поисков смысла в человеческой жизни и истории человечества вообще, - всецело отвечает постмодернистскому "видению мира как хаоса, лишенного причинно-следственных связей и ценностных ориентиров". Мания преследования человека историей с вложенными в нее человеческими понятиями закономерности, эволюции, развития, прогресса и, следовательно, ненадежность любых претензий человеческого разума на охват собой мира - именно эта идея постмодерна проходит магистральной темой через, скажем осторожно, большинство постмодернистских сюжетов, проявляясь в том или ином виде и варьируясь в зависимости от авторских целей и художественных установок.