Идеология как последний шанс демократии

Разговоры о кончине политики и "постполитике", о смерти и возрождении идеологии как специфически "политического" и прочих атрибутах "конца истории" (то ли состоявшегося, то ли нет) набили оскомину. Однако факт остается фактом: привычную (по учебникам истории) борьбу идей, концепций и политических практик вытесняет чистое администрирование, приправленное грубыми и плоскими PR-манипуляциями. Разница между общественными системами нивелируется вплоть до полного однообразия. Смыслы уступают место функциям. Свершения - технологиям. Истины - "дискурсам". В общем-то, это и называется эпохой постмодерна. И еще - глобализацией.

Собственно, изначально политика и не претендовала на то, чтобы быть чем-то большим, нежели администрирование. Ее задачей было обеспечение простого воспроизводства социальной системы, как в целом, так и ее внутренней структуры. Правитель должен следить за поддержанием ирригационных сооружений, чтобы риса хватило на всех, а также за тем, чтобы какие-нибудь "люди длинной воли" не вздумали изымать прибавочный продукт у тех, кому он достается по праву рождения. Царь - только главный прораб и судья в одном лице. Идеология лишь освящала такое положение вещей, давала на него высшую санкцию. Она всегда выступала лишь за консервацию status quo, за неизменную верность священным традициям. А всякая традиция - это лишь конкретная форма господства мертвых поколений над живыми.

Все изменилось во времена Просвещения и буржуазных революций. Тогда впервые консервативной идеологии королей, священников и аристократов возразила прогрессивная идеология протестантов, буржуа и санкюлотов. Незыблемый авторитет традиции был подвергнут наконец сомнению, а миф о минувшем золотом веке заменили на страстную веру в светлое Будущее. Собственно, будущее, как категория онтологическая, родилась только в Новое время. Но помимо этого прогрессивная идеология оказалась важнейшим инструментом организации и действия противников "вечного" (традиционного) порядка и иерархии. С выходом на историческую сцену широких масс время простого администрирования ушло, уступив место политике в современном смысле слова.

Администратору нужна только санкция свыше для легетимизации своей практики; поэтому даже самые тщеславные императоры преклоняют колени перед Богом (если уж не перед его служителями). Администрирование, осуществляемое лишь в интересах правящей касты и подчиненное им, не нуждается в проекте Будущего, поэтому оно апеллирует к прошлому. Его идеал - отсутствие Будущего.

Будущее, как нечто отличное от настоящего (= воспроизведенное прошлое), нужно только угнетенным. Поэтому идеология прогресса по определению революционна. Но этого мало. Прогрессистская идеология (в центре которой стоит категория Будущего) по определению - институт демократический. Ее главная задача - организация отпора простому воспроизводству прошлого, внесение поправок в "настоящее", а потому она объединяет (и организует своими смыслами) только тех, кто хочет изменения status quo, т.е. "демократию", массы.

Если раньше через трафарет идеологии были видны только "сакральные" аспекты существовавшего общественного порядка (незыблемость сословного деления, божественное происхождение власти правителя, связь социальной практики с космическими циклами и т.д.), то теперь, наоборот, идеологическая оптика выявляла только дефекты и пороки общества (на фоне некоего "идеального будущего"). До эпохи модерна только эсхатологические секты осмеливались поднять на знамена Будущее, противопоставив его Прошлому. И неизменно именно они поднимали массы простолюдинов на обреченный штурм священной общественной пирамиды.

Прогрессистская идеология самым фундаментальным образом отличалась от традиционной не только содержательно, но и организационно. Если церковь (как организационная модель традиционной идеологии) строится иерархически, воспроизводя в собственной структуре свое представление о вселенной, то современная партия организуется снизу как сообщество единомышленников, изначально равных друг другу.

Партия, как модель, исключает простое администрирование. Если древний правитель или жрец управляет, опираясь на внешнюю истину (воля богов), то истиной партии являются убеждения ее членов. Чтобы управлять, партийный лидер должен одновременно убеждать. Отсюда такая роль институтов пропаганды в однопартийных политических системах ХХ столетия. Современная политическая идеология, разумеется, может служить инструментом манипуляции, но не прямого администрирования.

Собственно, демократизм представим лишь в двух аспектах. Во-первых, это самоуправление (местное, производственное и т.д.). Здесь согласование интересов и принятие решения происходит непосредственно. Институты, связанные с этой моделью сегодня известны как механизмы "прямой демократии" или "демократии участия". Но на уровне огромных общественных систем прямого согласования быть не может, а социальные функции так сложны и разнообразны, что нуждаются в специализации и инструментальном опосредовании. Так, например, для реализации функций разведки или, скажем, геологодобычи нужен специальный аппарат, и, хотя в их выполнении заинтересовано все общество, прямое демократическое регулирование этих отраслей практически не представимо. Здесь основанием для демократического контроля может быть только идеология. Именно в ее рамках вырабатываются основные стратегические решения, выстраиваются приоритеты и формируется баланс общественных интересов.

Маркс жестко связал борьбу общественных классов с идеологической борьбой. В его оптике зазор между идеологическими и классовыми интересами представал исключительно как результат ошибки или обмана. Эту логику развил Антонио Грамши, который разработал категорию "культурной гегемонии", которая и позволяет господствующему классу подчинять своему идеологическому влиянию угнетенных. Однако, хотя связь классовых интересов с идеологическими конструкциями не подлежит сомнению, учитывая опыт минувшего столетия, ее не следует упрощать.

Идеология редко бывает лишь кодификацией непосредственных интересов тех или иных слоев. Она включает в себя некое идеальное, которое находится как бы вне поля непосредственного материального интереса. Маркс был прав, считая, что это идеальное камуфлирует или освящает материальный интерес, но парадокс заключается в том, что на этом функции идеального не исчерпываются. Причем именно в силу демократического характера (прогрессисткой) идеологии. Мобилизующее начало (идеальное) способно эффективно работать только тогда, когда его связь с материальным интересом опосредована, скрыта. В противном случае солидарного действия не получится: каждый будет защищать свою собственность в одиночку.

А постольку, поскольку связь "материального интереса" соответствующего класса и "идеального" в его идеологии опосредована, мобилизация, осуществляемая за счет энергии "идеального", переходит границы классов. Т.е. само "идеальное" начинает жить своей, особенной жизнью, автономной от логики камуфлируемого им материального интереса. Во имя ценностей свободы и прогресса, патриотизма и национальной независимости миллионы людей жертвовали жизнью, защищая устои буржуазного общества, с классовой точки зрения не будучи в этом заинтересованными. И дело вовсе не сводится к насилию и манипуляции. "Идеальное" объединяет людей снизу, дает почву для общей практики и тем самым организует. Именно оно и создает саму возможность для участия масс в политике. Если его изъять, то место останется лишь для чистого администрирования.

Современные индустриальные общества выработали модель демократического (относительно) участия масс в политике. Такое участие осуществлялось через посредство идеологии и организованных на ее основе политических партий. Современная партия рассматривалась как инструмент воплощения определенной идеологии, с ее специфическими стратегией, ценностями и методами. Острота политической конфронтации в этой ситуации напрямую зависела от разницы в идеологиях.

Распад Советского Союза ударил не только по социализму (и его "идеальному"), но и по идеологии как таковой. Утвердилось представление, что последняя есть только средство манипуляции и препятствует эффективному управлению экономикой и другими сферами общественной жизни. Сама сфера политического старательно очищалась от всего идеологического и закономерно превращалась в чистое администрирование. Парадоксально, но деидеологизация политики, проходившая под знаменами демократизации, существенно ограничила возможность масс реально повлиять на определение курса дальнейшего развития общества.

Конечно, стерильного мира без идеологии не может быть. Место идеологии социального протеста занимают консервативные или религиозные формы политического сознания. С другой стороны, даже на Западе остается пространство политической идеологии, в центре которой стоит категория демократии. Однако последняя понимается исключительно институционально, как система парламентского представительства и многопартийность. Причем в реальности идеологическая разница между партиями сведена к минимуму и ограничена фундаментальными принципами существующего порядка. В этих условиях чередование партий у власти не меняет структуры общественных отношений, превращая голосования в пустой ритуал. В лучшем случае парламентаризм и связанные с ним институты служат одним из каналов вертикальной мобильности и средством рекрутирования личного состава правящей элиты. Но вовсе не изменения пресловутого status quo.

Эра "эффективных менеджеров", стерильных технократов, чуждых сентиментальных и романтических "предрассудков" от идеологии - это триумф администрирования над демократией. Даже в развитых странах, где веками оттачивались институты представительской демократии, а их эффективность доказана временем, политика превращается в управление, а кандидаты от разных партий доказывают свое преимущество не с помощью аппеляции к разным кодексам "идеального", а лишь рекламируя свои менеджерские способности. В цинском Китае существовала практика экзаменов для чиновников; считалось, что они должны доказать свою квалификацию, прежде чем их допустят к управлению страной. Замещение должностей происходило на конкурсной основе, а на отбор претендентов влияли тогдашние эксперты - специалисты по конфуцианской этике, церемониалу и прочим премудростям китайской политической культуры. Теперь "просвещенная Европа" наконец "догнала" империю Цин, отбросив варварские традиции демократии во имя цивилизованного и эффективного администрирования!

В истории не раз случалось так, что форма побеждала и уничтожала собственное содержание, во имя буквы изгонялся дух. Такую судьбу разделили все великие идеи - от христианства до социализма. Фигура Великого инквизитора всегда стоит за Христом как его собственное негативное. Великое освобождение человечества, возвещенное Бакуниным и Марксом, оборачивается лагерными бараками Беломорканала, где именем свободы и справедливости торжествуют деспотия и рабство. Теперь эту судьбу разделила и демократия. Ее собственные формы пожрали ее содержание.

Если партия демократии проиграна на ее собственной территории - в институтах представительства, из которых почти полностью выдавлено влияние масс, то ей не остается ничего другого, как реорганизоваться и вновь пойти на штурм всех реставрированных вертикалей. А постольку, поскольку ее врагом оказалась деидеологизированная технократия, то ее оружием вновь может стать только идеальное, каким бы оно ни было. Реидеологизация политики превращается в самоцель демократии, в ее последний шанс вернуть себе место в истории.

       
Print version Распечатать