Экономика сегодня повсюду. Она подмяла под себя все: от культуры и человеческих взаимоотношений до политики и права. Экономическая эффективность и конкурентноспособность превратились в почти универсальные критерии оценки. Страны меряются друг с другом экономическими показателями, будь то ВВП или же золотовалютные резервы. Строятся научные теории, объясняющие зависимость всего и вся от развитости экономики.

Даже те, кто видит пагубные последствия всеобщего помешательства на экономике, остаются убеждены в ее первостепенной значимости. Они уверены: надо лишь поменять принципы ведения хозяйства и тогда все будет прекрасно!

Но откуда взялась эта околдованность экономикой? В конце концов, что такое экономика, как не грамотное управление имеющимися у нас ресурсами, во имя достижения иных, отличных от самой экономики целей? Почему и главное как это «домохозяйство», пусть и очень масштабное, превращается в краеугольный камень не только отдельного общества, но и всей мировой Истории? Как экономика стала чем-то большим, нежели просто экономикой?

Современное «воображаемое»

Поиск ответов на поставленные вопросы выводит нас на рассмотрение фундаментальных установок современности, идейное становление которой можно отнести к XV – XVI – XVII векам. Для анализа этих установок придется ввести понятие «социальное воображаемое», без которого никакое осмысление заявленной проблематики оказывается невозможным. Под «воображаемым» имеются в виду те нормативные образы и модели, с помощью которых люди осмысляют себя, в своем индивидуальном и общественном бытии, свое взаимодействие с другими, ожидания от этого взаимодействия и т.д.

Для каждой эпохи характерно свое собственное "воображаемое". Например, в эпохи досовременности человеческие сообщества воплощали те или иные данные в Откровении и передаваемые из поколения в поколение принципы, пронизывающие не только данное конкретное общество, но и всю Вселенную. Структура и иерархия такого общества сакрализировалась как незыблемая константа. Отдельный человек был неотъемлемой частью Вселенной, подчиняющейся все тем же вечным божественным законам.

Современность же порождает совершенно новое «воображаемое». В его основе лежит представление о личности, о ее свободе и "самостоянии": человек призван "самоутверждаться" на этой бренной планете, дарованной ему Богом/Природой. Как не трудно догадаться, общество в таком мышлении – это добровольное объединение свободных индивидов, которым уже нет никакой надобности воплощать извечный данный свыше Закон. Человек оказывается свободным творцом правил собственного существования. Соответственно, все установления современных обществ носят случайный, инструментальный характер, зависящий от потребностей членов данного общества.

Однако свобода человека не может быть беспредельной и ничем не ограниченной, поэтому – и в этом заключается один из самых интересных и противоречивых моментов современности – представления о свободе человеческой воли тут же дополняются размышлениями о том, в чем собственно состоит суть этой воли. Какова природа человека и что именно он должен свободно желать? Ответы на эти вопросы тут же снова ограничивают диапазон человеческой свободы, но на этот раз ограничение обуславливается ссылками не на Откровение, но на саму природу человека, диктующую необходимость именно такого, а не иного поведения. Собственно на основе своих спекуляций о природе человека – например, что человек, равно как и всякое иное существо, стремится к самосохранению – Николо Макиавелли, Томас Мор, Томас Гоббс, Джон Локк и прочие теологи современности строят – а попросту диктуют – свое видение общества.

Так какова же природа человека? Откроем, например, писания великого Джона Локка. Читаем: «Бог сотворил человека и вложил в него, как и во всех других животных, сильное желание самосохранения и для осуществления своего замысла – чтобы человек жил и пребывал какое-то время на лице Земли – в изобилии снабдил мир вещами, пригодными для употребления в пищу и изготовления из них одежды и для удовлетворения других жизненных потребностей». То есть – со ссылкой на Бога! (который затем незаметно превращается в Природу) – человеку предписывается стремление к самосохранение, а также к устроению в мире, который Бог снабдил всем необходимым для комфортной жизни. Из такого видения вполне естественно вытекает представление об обществе, как союзе индивидов, объединенных желанием взаимовыгодного сотрудничества: ведь вместе легче комфортно "самосохраняться" то недолгое время, что было отпущено Богом/Природой человеку.

Другими словами, в современном "воображаемом" нормальное естественное общество – это общество, основанное на взаимной помощи и взаимных услугах, оказываемых друг другу людьми, из которых данный социум и состоит. Соответственно, взаимоотношения внутри общества начинают все больше мыслиться в экономических метафорах, как взаимовыгодный обмен. В такой ситуации основной задачей государства, помимо обеспечения безопасности, становится именно грамотное оркестрирование экономическими процессами. Собственно, так и представляли себе функции государства некоторые экономисты XVII века, например, французский экономист Антуан де Монкретьен, полагавший, что счастье человека – в богатстве, а задача государства – обеспечение условий комфортного его накопления.

Так экономика становится естественной нормой человеческого существования.

Экономика как Провидение

Однако на этом роль экономики не ограничивается. Постепенно она превращается в ключ к гармонии и счастью. Экономическое взаимодействие, начиная уже как минимум с XVIII века, мыслится не просто как стихийная активность самоорганизующихся индивидов, но как залог всеобщего блага и постепенного движения к светлому будущему. Идея Провидения из христианского богословия постепенно перебирается в экономическую теорию и все прочнее там укрепляется. Из частных эгоистических взаимодействий людей вытекают «непреднамеренные последствия», которые ведут помимо воли человека к возрастанию общего блага.

Отсюда следует представления о необходимости свободного, ничем сдерживаемого функционирования экономики, обретающей независимость как от политики, так и от морали: зачем управлять экономикой, если в ней действуют универсальные законы, способствующие общему благу?; зачем экономике мораль, если эгоистичные индивиды, каждый из которых едва ли может быть назван благим, через своё взаимодействие порождают «непредсказуемые последствия», опять же способствующие общему благу?

Святая вера в экономику и ее благостный характер, которую мы можем увидеть уже у Адама Смита с его концепцией «невидимой рукой», проходит через всю современную мысль – при чем не только экономическую. Собственная данная вера не угасла вплоть до сего дня.

Одним из крупнейших теологов религии Экономики был Карл Маркс, претендовавший в своих писаниях – ни много, ни мало – на объяснение конкретных вполне зримых механизмов функционирования Провидения. С помощью концепции исторического материализма Маркс показывал как именно Экономика приводит ко всеобщему благоденствию, залог которого в возникновении идеальной общественно-экономической формации – коммунизма, в котором будут отсутствовать те классовые противоречия, которые, собственно, и двигают Историю.

Так экономика становится Провидением. Экономические основания современного "социального воображаемого" обретают свои окончательные очертания.

Одновременно со становлением "воображаемого" происходит и его постепенная институционализация. Идеи того же Маркса, как известно, не остались без своей практической реализации. Советский Союз в XX веке предпринял злополучную попутку воплотить марксистскую концепцию «экономики-как-Провидения» в жизнь.

Однако советские марксисты были не единственными поклонниками Экономики. На свободном Западе в середине XX века получает распространение во многом схожая с марксизмом, как по содержанию, так и по своим политическим следствиям, теория – теория модернизации. Модернизация – это процесс экономических изменений: переход обществ от аграрного производства к производству индустриальному. Данные изменения, в свою очередь, приводят к трансформации всех остальных сфер: политика, право, религия, культура. Модернизация впервые началась на Западе, но потом она неизбежно по единому сценарию начнет происходить и во всех прочих странах мира. Сходства западного и советского способа поклонения Экономике понятны, среди отличий можно назвать следующие: Советский Союз верил, что будущее будет коммунистическим, Запад же, что – капиталистическим; Советский Союз возлагал основные надежды на классовую борьбу, Запад – на технический прогресс; Советский Союз рисовал себе абсолютную утопию, Запад – «лучшее из того, что у нас вообще может быть», правда, не без ноток специфического пессимизма об утрате, например, былой теплоты человеческих взаимоотношений. Короче, вера в Экономику как залог счастья была общей, но Символ веры – разный.

Сомневаться в Экономике в Советском Союзе было не принято, но на Западе также укрепилась идея о безальтернативности и бесполезности вопрошания об альтернативах набиравшим оборот экономическим процессам. Подобного рода настроения получили свое выражение, например, в тезисе о «конце идеологии», выдвинутом в 50-х годах такими мыслителями, как Реймон Арон, Эдвард Шилз и Дэниел Белл. Суть данного тезиса в том, что идеологии, то есть целостные концепции альтернативных путей развития, утратили свою притягательность: история первой половины XX века показала их опасность и их неспособность приводить ни к каким позитивным изменениям. Минимальные преимущества компенсируются катастрофическими издержками. Соответственно, отныне – с точки зрения творцов данной теории – на смену яростным политическим баталиям вокруг основополагающих вопросов общественного бытия должен придти прагматичный спокойный процесс регулирования социальных процессов, определяемых свободной экономикой и государством, выполняющим редистрибутивные функции.

Короче говоря, в XX веке экономика окончательно институционализировалась как безальтернативная сила, на которую были возложены все людские чаяния о светлом будущем – и крах Советского Союза почти никак на эти чаяния не повлиял. Напитанная людскими чаяниями и надеждами разбухшая Экономика становится гигантским идолом, к которому простые люди возносят свои негромкие молитвы о таком далеком и одновременно таком желанном счастье. Кто-то утверждает, что уже достиг этого счастья и хочет, чтобы его достигли все остальные; кто-то же подобно Ассоль сидит и вглядывается в экономический горизонт, ожидания от Провидения алого паруса новых поворотов и новых субъектов Истории, раз уж прежние растворились в воздухе.

Сомневаться же в том, что именно экономика является краеугольным камнем Истории в современном дискурсе, похоже, не принято.

Бессилие протеста

Помимо уже перечисленных идей, крепко засевших в современном «воображаемом», есть там и еще одна ключевая, нивелирующая всякое недовольство всесилием Экономики. Ведь даже если мы готовы поставить под сомнение догматы о том, что именно взаимовыгодное сотрудничестве во имя самосохранение есть смысл человеческого существования и что в этом сотрудничестве кроется секрет грядущего всеобщего счастья, нам тут же укажут на объективность и необратимость Экономики. Мол, есть логика экономического развития и если мы реалисты, то давайте к ней приспосабливаться, а не «барахтаться в идеалистической моче». Данный тезис выбивает почву из-под всякой критики сложившейся ситуации: Но откуда он вообще берется? Оттуда же, откуда и все остальные догмы – из работ так называемых "классиков".

Это не будет никаким аутентичным истоком, но в качестве примера вполне можно кратко разобрать концепцию "харизмы" известного немецкого "основоположника" Макса Вебера. Вебера было трудно заподозрить в симпатиях уже даже к тому капитализму, который складывался на его глазах. Так вот, согласно Веберу, есть неумолимая логика политических и экономических структур, которая собственно и действует в Истории. "А как же человеческая свобода, воля, вера и т.д.?" – спросите вы. Для этого у Вебера есть понятие «харизмы»: "харизматики", то есть носители "харизмы" – это яркие и энергичные, люди, например, пророки, способное прервать рутинный ход событий. Но хотя "харизматики" и могут нарушить объективный порядок бытия, они не способны на него повлиять фундаментальным образом: сразу же после их смерти происходит «рутинизация харизмы» и все возвращается на круги своя. Короче говоря, есть объективно протекающий исторический процесс и есть периодические яркие вспышки «харизмы», которые однако ни к чему не приводят. Поэтому Истории не изменить, можно лишь харизматически, но безрезультатно пылать на ее обочине.

По поводу этой обезоруживающей концепции возникает целый ряд вопросов: во-первых, на какие эмпирические исследования опирался Вебер? Очевидно, что ни на какие. Ему так казалось. Во-вторых, почему помимо «рутинизация» харизмы мы не можем говорить и о ее «институционализации», то есть об институциональном закреплении того видения, которое было привнесено в мир харизматиком? Ответа на этот вопрос Вебер также не дает, однако его представление о тщетности всякого "усилия вопреки" успешно гуляет по головам современников.

О пользе и вреде учебников для жизни

"Воображаемое" тем и отличается от высоколобых концепций, о которых «простой» человек даже и не слышал, что оно пронизывает саму структуру мышления этого самого "простого человека". Это и есть те обыденные представления, на которые мы – не важно, ученые или рабочие – опираемся, пытаясь выработать верную стратегию поведения или же дать верную оценку некому возникшему новому обстоятельству.

Однако откуда "воображаемое" черпает свои образы и модели, как не из тех же самых «высоколобых» концепций? Естественно, разные заумные теории доходят до обывателя в многократно опосредованном – через учебники, газеты, журналы, радио, телевидение, интернет, повседневные беседы – виде. Есть корпус классических фундаментальных текстов – писаний, – задающих базовые понятия восприятия действительности, изложенные там представления, зачастую безо всяких ссылок перетекают в учебники, а оттуда расходятся по головам современников. С одной стороны, это безусловный плюс, так как позволяет унифицировать и синхронизировать представления, а значит и поведение, и ожидания, и даже оценки. С другой – в определенный момент всегда приходит время переосмыслить «само собой разумеющиеся» положения, и тут учебники, списанные с одного изначального Учебника, превращаются в реакционную силу.

Так вот сегодня, в ситуации обещающего быть долгим кризиса, в ситуации, когда экономика принимает не просто все более зловещие, но просто абсурдные очертания, в ситуации, когда целому ряду разрушительных процессов – например, неконтролируемой миграции – позволяют происходить лишь потому, что это "экономически оправданно", не пришло ли то самое время переосмыслить расхожие догмы? Человечество слишком долго холило и лелеяло Экономику, ожидая от нее сказочных благ. Благ не случилось. Так, может быть, Экономике пора снова стать просто экономикой? Может быть, хватит питать этого Монстра?