Хартия двусмысленности

Замысел подписания политическими силами страны "Хартии против экстремизма", как все, что на первый взгляд выглядит однозначно благим, на самом деле полно двусмысленностей, рождает массу вопросов и при ближайшем рассмотрении требует либо многих уточнений, либо не несет реального политического смысла.

Сам по себе замысел, казалось бы, естественен: избежать использования различными противоборствующими сторонами неких крайних, выходящих за принятые рамки методов политической борьбы.

И как только мы это формулируем, мы сталкиваемся с первыми вопросами.

Что значит "крайние методы борьбы"? То, что обозначено как экстремизм в нынешнем законодательстве?

Во-первых, с точки зрения политической борьбы там написаны очень спорные вещи. Однако, даже если их принять, получается, что названная хартия - это договоренность политических сил о соблюдении законодательства. Как это вообще понимать? Вопрос соблюдения законодательства - это не вопрос договоренности между партиями, это вопрос юридического регулирования. Если партия переступила эти грани, ее наказывают: запрещают, распускают. Если это слабая партия - она исчезает с политической арены, если сильная - становится нелегальной и рано или поздно опрокидывает власть.

Очевидно тем не менее, что нельзя чисто юридическими и карательными мерами уничтожить политическое течение, более того, во многих случаях его можно только натренировать и укрепить. Видимо, такое представление и лежит в основе попытки от полицейских мер по отношению к партийной деятельности перейти к мерам обоюдного согласия в этом вопросе.

Но здесь возникает второй момент. Нынешнее законодательство в этом вопросе, как и во многих других, не есть продукт политического консенсуса. Оно есть продукт диктата одной силы (можно определять эту силу как угодно: как власть, как находящуюся в большинстве политическую партию).

То есть данное понимание экстремизма есть его понимание только одной стороной. В этом случае подписание хартии, то есть взаимопринимаемого документа, должно содержать такое определение экстремизма, в котором сойдутся все ведущие политические силы (или политические партии) страны. То есть первый вопрос, который должен быть принят сторонами при подписании подобной хартии, - это согласие и обязательство на пересмотр действующего юридического определения понятия "экстремизм", принятие такой его трактовки, на которую будут согласны все политические силы.

Но допустим, что с самим этим понятием удалось определиться. Не берясь сейчас в тонкостях определять, каким должно быть приемлемое определение с юридической точки зрения, предположим, что оно принято и примерно соответствует политологическому определению, согласно которому "экстремизм - приверженность крайним политическим взглядам и действиям". Где под последними понимаются, пусть и не вооруженные и террористические действия, но действия, ведущие к дезорганизации политической системы страны, разрушению государственных институтов, параличу их деятельности и созданию в обществе атмосферы хаоса и дезорганизации.

Здесь тоже есть двусмысленность, потому что силы, не ставящие своей целью разрушение данной политической системы, таких действий предпринимать и не будут, а потому соглашение между ними будет иметь мало смысла. Силы же, которые такую задачу ставят, которых данная политическая система не устраивает, соглашения подписывать не будут.

Что будут делать те, кто подписал соглашение? Бойкотировать не подписавших? Призывать власть подавить последних?

Они, на самом деле, лишь выстроят новую линию противостояния - между теми, кого политическая система устраивает, и теми, кого политическая система не устраивает.

Что в таких случаях получается - смотри историю ФРГ конца 60-х годов. В тот момент в Германии у власти находилась "большая коалиция", включившая и социал-демократов, и христианских демократов; "свободные демократы" оказались слишком малы и слабы, чтобы принять на себя все протестные ожидания - и в результате протест вылился в массовый молодежный террор.

То есть, если ведущие политические силы (партии) и подписывают такую "хартию респектабельности", она будет иметь смысл и значение лишь для тех, кого данная политическая система устраивает, для тех, кто в принципе ее принимает. То есть эти силы берут на себя обязательство не бороться за власть в системе разрушающими систему методами.

Однако те, у кого система вызывает протест и недовольство, те, кто настаивает на ее изменении, ставятся перед требованием от таких устремлений отказаться либо действовать против системы иными ("экстремистскими") методами.

То есть, как ни парадоксально, в известном смысле и при известных обстоятельствах "антиэкстремистская хартия", образуя "фронт противостояния экстремизму", самим своим существованием отмобилизует все протестные силы на использование экстремистских методов.

Но, допустим, такая перспектива почему-либо может быть выведена за скобки рассмотрения. Собственно, такая хартия должна стать согласием между кем и по поводу чего?

С одной стороны, она есть некое соглашение о приемлемых правилах игры между различными партиями страны.

Здесь возможны два варианта.

В одном подписывающие это соглашение партии в той или иной степени поддерживают существующую власть. То есть оппозиция в таком соглашении не участвует. И тогда, очевидно, такое соглашение теряет смысл, поскольку именно для оппозиции экстремистские действия, скорее, являются привлекательными. То есть в согласии на неприменение этих методов объединяются те, кто и так их не применяет. А те, кто тяготеет к применению, - те остаются ограничены в его применении лишь юридической базой и правоохранительной деятельностью власти.

Но если речь о подобной хартии зашла, значит, сугубо юридические и правоохранительные меры уже были признаны недостаточными, малоэффективными...

В другом случае речь идет о том, что антиэкстремистскую хартию подписывают как партии, представляющие власть, так и партии, представляющие оппозицию.

То есть хартия, по сути, заключается не просто между разными организациями, но и между заведомо разными сторонами: между властью и оппозицией.

И суть этой "антиэкстремистской хартии" заключается в том, что оппозиция берет на себя обязательство определенным образом ограничить спектр применяемых ею приемов и методов политической борьбы.

Но, принимая такого рода самоограничение, оппозиция отказывается от части своих возможностей в борьбе - и этот самоотказ другой стороной, то есть властью, должен быть чем-то компенсирован, возмещен некими иными возможностями, которые власть передает в руки оппозиции.

На одном уровне это предоставление существенных информационных возможностей: например, оппозиция получает свой канал, или треть времени в информационных передачах, или (и) так называемое право комментария. То есть если, скажем, президент выступает с изложением своей точки зрения, то лидер ведущей оппозиционной партии имеет на телеэкране столько же времени на изложение альтернативной точки зрения. Если парламентское большинство принимает некий закон - оппозиция получает право развернутого комментария к нему на всех каналах во всех информационных передачах и т.д.

Вот тогда это некое взаимное соглашение. Власть, которой надоело, скажем, что в ее представителей кидают гранаты (или как минимум тухлые яйца), честно говорит: "Ребята, хватит заниматься хулиганством. Если вы не согласны, если вас наша политика не устраивает - будьте добры, изложите вашу позицию публично, мы предоставляем вам такую возможность. Но хватит сеять хаос и беспредел".

Второй уровень - это когда за такой же отказ от ряда своих возможностей оппозиция получает не только право на реальное оппонирование, но и часть властных функций, касающихся решения определенных контрольных и надзорных задач. Например, получает часть парламентских комитетов; пост уполномоченного по правам человека; пост председателя Счетной палаты; возможно, пост Генерального прокурора. То есть, с одной стороны, приглашается к реальному конструктивному участию во власти, с другой стороны - получает определенную ответственность, реально отвечает за положение дел.

Кроме того, если оппозиция отказывается от части своих возможных методов борьбы, она в ответ должна получить самоограничение власти в отношениях с ней.

Например, власть отказывается от любых попыток ограничивать конституционно разрешенные методы деятельности оппозиции: скажем, лишается права на отказ в проведении митингов и шествий, отказывается от любых форм использования силовых методов подавления оппозиции. К примеру, если оппозиция проводит несанкционированный пикет или митинг - власть принимает на себя обязательство не противодействовать ему, но сохраняет право фиксировать происходящее и обращаться в суд - в частности, с требованием запретить организацию, допустившую проведение подобной акции. Власть отказывается от попыток административного давления на оппозиционные организации, на проникновение в помещение, занимаемые оппозицией, меняет нынешнее партийное законодательство в части отказа от претензии регулировать численность партий, контролировать ее финансовую деятельность и т.д.

Можно в ответ возмутиться и сказать: это что - ультиматум? С какой стати власть должна ограничивать себя в своих возможных методах противостояния оппозиции?

И с точки зрения логики нормальной политической борьбы, по сути, это будет верное возмущение. Но дело в том, что власть, предложив оппозиции ограничить свои методы противостояния с собой, имеет право рассчитывать на согласие только в случае собственной готовности ограничить себя в своих методах борьбы против оппозиции.

Она, конечно, может этого не делать, ее право. Но тогда она должна признавать и право оппозиции на использование всего арсенала средств борьбы с ней.

Что значит предлагать отказаться от использования экстремистских средств политической борьбы? Это значит предложить оппозиции и вообще всем участникам политического процесса некие иные средства политического действия.

Без этого призывы к отказу от экстремизма есть некое лукавство.

Что, собственно, рождает экстремизм? В широком плане ответ аксиоматичен - состояние кризиса, социальная напряженность, неудовлетворенность людей своим материальным положением и местом в жизни. Понятно, что такие его истоки одномоментно не устраняются. Но следом за этими широкими причинами в основе экстремизма лежит как недостаточная возможность несогласных на изложение своей точки зрения, так и их же ограниченная возможность повлиять на власть.

Если власть осуществляет некие действия, с которыми относительно значимые группы в обществе не согласны, они либо должны иметь возможность высказать свое несогласие, либо будут использовать любые средства, чтобы привлечь внимание общества к своей позиции.

Если власть осуществляет некие действия, с которыми не согласны значительные группы, они будут в том или ином виде выражать свой протест. Причем, если власть не предоставит широкие возможности для выражения такого протеста или будет игнорировать позицию общества, общество не будет иметь иного выхода, кроме неких неконвенциональных, экстремистских действий по отношению к власти.

Когда люди устраивают несанкционированный митинг или захватывают приемную президента или иное административное помещение власти? Когда не могут иным способом добиться внимания к своей позиции.

Когда люди начинают громить помещения органов власти или совершать террористические действия по отношению к ее представителям? Когда видят, что власть игнорирует их позицию.

Когда миллионы идут на свержение власти? Когда она проводит политику, которая их не устраивает.

Современная российская власть принимала множество решений, не имевших в обществе поддержки и вызывавших протест. Не говоря о масштабных социально-экономических решениях такого рода: либерализация цен, приватизация, дефолт, отказ от выборов губернаторов, перенос праздника 7 Ноября на бессмысленное и нелепое 4-е, практическое изменение Знамени Победы - по всем этим пунктам действия власти вызывали негативную реакцию общества. Но если общество видит, что власть раз за разом делает то, с чем оно сегодня не согласно, и повлиять на нее в рамках демократических процедур не удается, как можно требовать, чтобы члены этого общества не прибегали к крайним мерам воздействия на власть?

Отказ от экстремистских действий - это хорошая вещь, но он должен быть взаимным. Это некое взаимное "разоружение", согласие на неиспользование неких средств, признанных неприемлемыми. Отказ оппозиции от своего оружия обоснован, если власть отказывается от своего. Тогда это действительно открывает пространство для включения в легальный политический процесс новых партий. То есть последнее происходит, если сами возможности легального участия в политической жизни оказываются расширенными.

Если, как это делает нынешняя власть, они будут сужены - а они реально сужаются, - то такая хартия лишь простимулирует тягу существующих партий к нелегальной деятельности, равно как появление новых в этом же пространстве.

Надо просто уяснить одну несложную вещь: власть существует для общества, а не общество для власти. И поэтому если власть проявляет неуважение к обществу, то общество имеет и моральное, и юридическое право на сопротивление власти вплоть до вооруженного противодействия ей.

Точно так же и гражданин: если он чувствует несправедливость и насилие со стороны власти, то имеет право лично (а также организуя себе подобных) противодействовать ей, используя, в частности, оружие против представителей этой власти. И он не может быть за это осужден морально даже тогда, когда власть выносит по отношению к нему юридический приговор.

А без признания этого простого положения власть сколько угодно может кричать, что "нельзя ее трогать руками", - трогать ее будут.

И руками, и топорами.

       
Print version Распечатать