Кочегар Иван Скрябин (якутский актер Михаил Скрябин) не покидает свою кочегарку ни днем, ни ночью. Во-первых, надо поддерживать температуру, во-вторых, у него общая квартира со взрослой дочерью, а у дочери – любовник и бизнес. К тому же Иван пишет рассказ «Хайлах» - о русском ссыльном разбойнике, который, явившись в якутское село, убил якута и изнасиловал его дочь. Такой рассказ уже был написан в 1900 году этнографом Серошевским, Иван про него знал, но нездоровая голова приняла это знание за собственную фантазию. Рассказ он кропает на доисторической машинке между вбросами угля в печи и общением со странными людьми, что регулярно навещают его в кочегарке. Люди это приносят большие мешки, из которых торчат ноги, как правило, в модных ботинках, и заталкивают их в печи. Потом, подсев на кровать к Ивану, корпящему над машинкой, один из них заводит с кочегаром дежурный задушевный разговор об их общем афганском прошлом. Оказывается, Иван – бывший военный, майор, Герой Советского Союза, положивший немало душманов и контуженный во время одной из героических операций. Каждый раз этот странный знакомый объясняет Ивану, что там, в топке – очень плохой человек, убийца и душегуб, а Иван согласно кивает и итожит: «Хорошее дело ты делаешь». Так продолжается до тех пор, пока очередной труп, на сей раз «проститутки, воровки, очень плохой женщины», не оказывается трупом кочегаровой дочери. Переодевшись в парадную военную форму со всеми орденами, Иван учиняет месть убийцам дочери, после чего, вернувшись в кочегарку, вскрывает себе вены.

И когда зрители уже потихоньку встают, на экране появляется некое дополнение к фильму – что-то вроде короткой черно-белой экранизации того самого рассказа, что много лет пишет Иван. Текст читает детский голос – странички оказались у девочки, забредшей в гости к Ивану в кочегарку и оказавшейся свидетелем его смерти.

Этот «довесок» очень важен, хотя на первый взгляд и кажется артефактом. В нем – объяснение всему, за чем мы наблюдали в течение полутора часов на экране. Балабанов из тех режиссеров, кто по-звериному чует, находит, не ища все то постыдное и гадкое, что есть в нас на сегодняшний день. Еще в «Замке» он превосходно показал тупой абсурд российской жизни, призвав себе в помощники, по его мнению, самого российского писателя – Кафку. Балабанов первый в отечественном кинематографе сделал Кафку былью, и дальнейшие его художественные труды шли в более или менее строгом соответствии с кафкианскими традициями. Особенно рельефно это проявилось в картинах «Про уродов и людей» и «Груз 200», где тупиковость ситуаций выливалась в глобальную тупиковость бытия вообще. Правда, в отличие от того же Кафки, Балабанов не ищет обобщений – он конкретен и привержен «здесь и сейчас».

В 1997-ом на российских экранах после долгого перерыва появился герой. Он был прост, как дитя, безжалостен, как терминатор, нежен, как бутон, жесток, как инквизиция. Он не знал сомнений, жизнь для него не представляла никакой загадки, он всегда знал, что делать. Помогли – приласкает, обидели – убивает. Для него сила была в правде, а правдой было то, что он видел в данный момент перед глазами. Полутонов и рефлексий новый герой не знал. Звали его Данила Багров.

Харизматичность Сергея Бодрова-младшего, помноженная на обаяние песен Вячеслава Бутусова, сделала свое дело – фильм «Брат» мгновенно стал невероятно популярным, а Данила Багров объявлен новым героем российского кино, а заодно и героем нашего времени. Он был первым на наших экранах убийцей с человеческим лицом, и зрители смотрели на это еще вчера в детском пушку лицо наивного мальчишки, и за обаянием его бесхитростности забывали разглядеть трупы за его спиной. В умении воспевать порок и привлекать им Балабанову равных нет.

Прошло тринадцать лет. За это время были «Брат-2» и «Про уродов и людей», «Война» и «Жмурки», «Мне не больно», «Груз 200», «Морфий»... Балабаново мотало от одного мировоззрения к другому, и совершенно было не понять, как уживались в этом режиссере пацифист, создавший «Груз 200», и натуральный милитарист, откровенно воспевший цвет хаки и жажду крови в «Войне», лукаво прикрыв их словами о родине и патриотизме.

В «Кочегаре» Балабанов словно возвращается к своему подросшему детищу, «Брату». Возвращается, чтобы сказать что-то, что не сказал в 90-е, - то ли оттого, что тогда не понял, то ли слов и средств не хватило. Но, скорее всего, просто задачи были другие, временами другими продиктованные.

Вся стилистика «Кочегара» - оттуда, из «Брата». Даже музыкальный ряд и его функции похожи необычайно. Только в «Брате» был Бутусов, здесь – Дидюля. А вершить суд над отдельно взятым злом доверено не юноше-симпатяге, а стареющему некрасивому якуту с нездоровой головой. Жизнь его сбилась в кучу вокруг трех его самых ненаглядных радостей – дочери, рассказа «Хайлах» и огня. В фильме огонь повсюду, ни один интерьер не обходится без него, и балабановское умение придать зловещесть всякой вещи и всякому явлению с помощью этого огня окрашивает фильм в смертельные тона. Огонь везде, огонь повсюду, в нем горит правое и неправое, всё – в топку, да здравствует крематорий. Этот огонь никого не греет, он палит и душит. Не зря всякий раз каждый, кто заходит в кочегарку, первым делом жалуется: «Жарко-то у тебя как!»

Еще бы – в преисподней наверняка еще круче печет. Но это наша родина. Имеем что хотели. Хотели войны – вот вам война со всеми ее последствиями – циничными братками, способными молча, без малейшего шевеления в душе, всадить нож в грудь любимой девушке; контуженными майорами, способными так же спокойно вершить самосуд… Если Данила Багров, отстреляв обидчиков, отправляется дальше – в Москву, в Америку, – то Ивана режиссер уже никуда не пускает. За Данилой было будущие, Иван остается в прошлом. В том самом прошлом, где остались и герои получужого рассказа «Хайлах», прочитанного в конце детским голосом и перенесенного на экран в черно-белом варианте.

Если в «Грузе 200» Балабанов искал корни нынешнего зла в недавнем советском прошлом, то в «Кочегаре» он заглянул еще дальше – в 16 век. Известно, что насилие порождает насилие, и в конечном итоге страна оказывается одной большой преисподней, а больной якут, предок обиженных русскими якутов, выступает в роли Харона.

Балабанов вообще не чурается больных национальных тем, делая это то вызывающе нелепо, как в «Войне», словно подписываясь под каждым тезисом ура-патриотов, то внезапно мудро и деликатно, как в «Кочегаре».

В последнее время многие взялись сводить счеты с 90-ми. Некоторые, например, Константин Эрнст, словно боятся разделаться с ними всерьез, снимая лукаво половинчатые фильмы вроде «Чужой», выдавая средней руки гангстерскую драму за драму поколения. Балабанов никогда не темнит и не хитрит, не пытается выдать одно за другое. Если он квитается с кем-то и с чем-то, то делает это со всей возможной силой, расплющивая противника насколько возможно. Вплоть до топки со смертельным огнем.