Год прошел с тех пор, как умер Сергей Кизюков. Целый год. Однако все, кто близко знал его, до сих пор не могут поверить в то, что это случилось. Сергей, будучи профессиональным дипломатом, уезжал часто, далеко и надолго, и поэтому даже сейчас кажется, что он просто в очень долгой командировке. И рано или поздно в телефонной трубке раздастся его столь знакомый голос. Или по электронной почте придет умное и ироничное письмо со столь же хорошо знакомого адреса. И, хотя умом понимаешь, что это невозможно, почему-то подсознательно продолжаешь надеяться…

Благодаря тому, что Сергей активно выступал в сети, постоянно вел свой блог в «Живом журнале», многие ощущали себя его знакомыми и даже друзьями. При этом забывалось, насколько сетевой облик человека, этот намеренный конструкт, может отличаться от его реальной сущности. Поэтому и столь много странных высказываний о нем появилось сразу же после смерти, возникло столько странных и ни с чем несообразных спекуляций вокруг его воззрений. Происходило это потому, что ни «публицист Вадим Нифонтов», статьи которого активно читались и обсуждались, ни тем более блогер «udod99» до конца не могли проявить личность Сергея Кизюкова. Он был слишком сложным и многосторонним человеком, чтобы в полной мере выразить себя хотя бы в одной ипостаси. Сергей обожал изучать различные способы мышления, имитировать и воплощать их в реальности. В результате таких имитаций в свое время возник целый ряд персонажей, чьи тексты появлялись в сетевом журнале «Русский Удодъ». Во многом такой имитацией и отыгрываемой ролью был и «Вадим Нифонтов». Эти маски и по сей день иногда мешают разглядеть истинное лицо Сергея.

Например, поэтому столько странных суждений вызывала (да и вызывает) религиозная позиция Сергея. Кем его только не называли – и гностиком, и сатанистом, и даже «европеизированным шиваистом» (хотелось бы знать, как такой персонаж может существовать в принципе). А ведь истинные религиозные убеждения Сергея были очень и очень просты – он был православным, убежденным и искренним православным. И православие оказалось его личным и сознательным выбором, поскольку в детстве он был крещен в католичество бабушкой, полькой по происхождению.

Христианская тема вошла во многие его тексты. В некоторых она стала ведущей, стержневой. Однако и всё остальное творчество Сергея также пронизано христианским мировоззрением и стремлением видеть торжество христианских идеалов в русской жизни. Он очень хорошо чувствовал мистическую подкладку современной цивилизации – столь материалистичной по внешней видимости. И превосходно понимал, до какой степени деятельность той или иной крупной фигуры наших дней подчинена борьбе очень давней, уходящей корнями в Изначалье.

Не меньше спекуляций возникало и по поводу национальности Сергея. Потому что, по гнусной традиции, сложившейся в нашей «околопатриотической» сетевой среде, сразу же нашлись «искатели» его «жидовского происхождения». Думаю, относительно этого сам Сергей высказался бы с привычной саркастичной усмешкой: «А если даже и так? Разве это мешает мне проповедовать те взгляды, что я исповедую?» Кстати, к еврейской культуре Сергей относился с интересом и любопытством, без всякого болезненного предубеждения. Даже считал, что в принципах еврейского национализма, в его организации, есть многое, что стоило бы позаимствовать и нам, русским. И, несмотря на частично чувашские и польские корни, Сергей был стопроцентно русским. Русским по своему поведению, уму, мирочувствованию, душе… И принадлежал он только к русской культуре, будучи ее великолепным знатоком и, если можно так выразиться, «исконным обитателем», что блестяще доказывал в своих статьях и эссе.

Сергей не только любил, но и знал Россию. Еще в студенческие годы он объехал почти все старинные среднерусские города, бывал и на Русском Севере, и в Поволжье. И, хотя после появления его «субъективных очерков» «Москаль», Сергея обвиняли в нелюбви к Москве и москвичам, мало кто так хорошо знал и так искренне ценил нашу столицу.

После его смерти стало заметно, что некоторые так и не разобрались в его реальных политических взглядах. Да, он действительно был и консерватором, и русским националистом. Но национализм Сергея никогда не сваливался на уровень «национализма крови», и скорее он мог бы быть назван «умеренным патриотом», не будь это слово так затрепано и дискредитировано государственной пропагандой, как всегда унылой и бездарной. Также и его консерватизм ни в коем случае не сводилось к апологии дремучей древности и дикости. Он просто не терпел современное либеральное общество, с его лицемерием и двойными стандартами, не выносил дух современной цивилизации, насквозь, до самого нутра, ложный и фальшивый.

Сергей всегда был принципиальным антикоммунистом, и, думаю, нынешний «красный ренессанс» вызвал бы у него много язвительных и саркастичных замечаний. О его отношении к компартии и ее бредовым идеям свидетельствовал не только весь курс «Русского Удода», но и реальные поступки в обычной жизни. Помнится, Сергею еще в конце 1980-х наши институтские микрокомсомольские вожди «для карьеры» предлагали вступить в КПСС. Он наотрез отказался, а потом, не единожды, с иронией, говорил нам, его друзьям: «Эти сволочи убили миллионы русских людей, а теперь предлагают мне войти в их поганую партию».

Сергей обладал мощным и независимым умом. Его интеллект поражал и близких людей, и тех, кто едва знал его, и тех, кому были известны только его тексты. Он готов был пожертвовать очень многим ради возможности свободного высказывания. Ради того, чтобы не платить за свой интеллектуальный труд ни «внутренней цензурой», ни сгибанием спины перед издателем, редактором, чиновником. Ни дружеские отношения, ни деловые, ни какие-либо шансы карьерного возвышения не становились для него предлогом для нарушения интеллектуальной честности. Его принцип: никогда, ни при каких обстоятельствах не подчинять смысл и форму высказывания «текущим обстоятельствам». Он всегда решался говорить то, что думал. И всегда говорил так, чтобы парадоксальный стиль его мышления становился дополнительным аргументом его правоты для читателей.

Он оставил после себя богатое духовное наследие, и только небольшая его часть вошла в посмертную книгу «Идолы исторического сознания» – сборник публицистических и историософских эссе Сергея, написанных в период с середины девяностых и до конца «нулевых». И, когда перечитываешь эти тексты, становится вдвойне горько от понимания того – сколько Сергей еще мог бы сделать, сколько написать и осмыслить, если бы выдержало его сердце… Если бы жизнь не долбила его с таким упорством, загоняя в раннюю, слишком раннюю могилу…

Сергей был прекрасным другом, из тех людей, кто по-настоящему умеет дружить. (А это довольно редкое умение, почти искусство). В случае проблем или трудностей на его поддержку всегда можно было рассчитывать. И даже, когда Сергей бывал далеко за границей, в своих утомительных, изматывающих душу командировках, он всегда был готов поддержать друзей хотя бы морально, хотя бы участливым и искренним словом.

30 октября 2009 года прошли чтения памяти Сергея Кизюкова, организованные Лигой консервативной журналистики и литературно-философской группой «Бастион». Прошли в классической форме – короткие воспоминания тех, кто его хорошо знал, затем – выступления и доклады на острополитические темы, которые его всегда так занимали. Главной их темой стал анализ нынешнего кризиса в России. Именно этому были посвящены выступления политолога Павла Святенкова и экономического аналитика Игоря Гринчевского. Думаю, что Сергей был бы доволен таким «поминанием». Давным-давно, еще в начале девяностых, он говорил, что нет ничего ужаснее гражданских панихид, на которых все лгут и лицемерят, а на трибуну лезут те, кто не знал покойника, или, что еще хуже, откровенно его ненавидел. И, тогда еще в шутку, Сергей строго-настрого запретил утраивать по нему гражданскую панихиду. Разрешил только нормальное отпевание. А потом задумался и сказал: «Единственная нормальная нецерковная форма поминания покойника – это конференции его памяти. Вроде тех, что проходят у нас, в историко-архивном институте. Ну там, памяти Зимина или Станиславского». Поэтому, думаю, Сергей был бы доволен тем, как мы, его друзья и единомышленники, отметили год со дня его смерти. И хочется, чтобы это стало крепкой традицией.