Гниет ли Россия

От редакции. Недавно состоявшаяся в Театре "У Никитских ворот" премьера спектакля Марка Розовского по пьесе Владимира Сорокина "Метель" привлекла внимание общественности. Своими мыслями о спектакле и творчестве Владимира Сорокина в целом поделился Борис Соколов.

* * *

Владимир Сорокин давно уже стал знаковой фигурой и в литературе, и в общественной жизни. Инсценировка его повести «Метель», попавшей в шорт-лист премии «Большая книга», удачно осуществленная Марком Розовским в театре «У Никитских ворот», позволяет еще раз поговорить о том, какой видится писателю и режиссеру судьба России. Сразу скажем, что инсценировка – это целиком плод творчества режиссера, писатель к нему непосредственного отношения не имел, предоставив режиссеру карт-бланш. Марк Григорьевич полагает, что «Сорокин ненавидит не Россию, а трагическую судьбу России. И потому... написал глубоко патриотическую повесть». При этом, по мнению режиссера, «метель, покрывшая дорогу, читается (и смотрится?) как всеопределяющий образ нашего бытия, как реальный сон о земле, на которой живем, к которой приникли и которую любили и любить будем, и не надо нам другой!..»

В поэтике сна во многом и решена постановка, хотя режиссер намекает, что метель, развиваясь, может превратиться в дьяволиаду. Между прочим, ощущение движения, которое у Сорокина сознательно вырождается в дурную бесконечность, в постановке передается с помощью движущихся елей-статистов, в финале превращающихся в волков. А ведь этот образ можно трактовать также как образ бессловесного русского народа, в эпоху революций обретающего волчий оскал.

Два главных героя, извозчик Перхуша (Владимир Давиденко) и доктор Гарин (Игорь Старосельцев), играют замечательно. Первый олицетворяет народ и обывателей, второй –интеллигенцию и власть (все-таки «Метель» не только про «власть русского пространства», как говорил Сорокин в одном интервью, но и про власть просто). Если Перхуша в основном остается в рамках образа героя повести (неприхотлив, покорен, добродушен, любит выпить и животных, импотент), то доктор Гарин на сцене дан несколько иначе, чем в сорокинской прозе. Он становится «человеком миссии», страстно проповедывающем жизненную необходимость своей поездки с чудодейственной вакциной от эпидемии. В своем черном костюме и шляпе Гарин становится похож на протестантского пастора (а при желании его и за Воланда можно принять).

У Сорокина Гарин верит прежде всего в прогресс и стремится к рациональному постижению действительности. Он порой напоминает тоталитарного властителя, и это отталкивает, но в то же время этот сорокинский герой порой проявляет вполне человеческие чувства и способен вызвать симпатию. У Розовского Гарин одержим идеей, а его отношения с Перхушей – это отношения барина и крепостного. Однако режиссер для него в финале некоторый катарсис. Читатели «Метели» помнят, что там наркотики-пирамидки там позволяют пережить ощущения приговоренного к казни, которого медленно варят в котле с кипящим маслом. После этого человек чувствует себя невероятно счастливым, поскольку по сравнению с такой, пусть даже виртуальной казнью, все остальное в реальной жизни становится мелкими неприятностями. Российская власть не раз пользовалась подобным эффектом, запугивая народ, что в случае, если она будет свергнута, то случится некая вселенская катастрофа, и жить будет совсем уж невозможно. В повести это видение описано при посещении героями витаминдеров. А вот Розовский перенес его в финал и сделал инструментом спасения Гарина. Перхуша, пытающийся согреться традиционными способами, замерзает насмерть, хотя лошадок спасает. А вот Гарин спасается благодаря наркотику-пирамидке. Это можно понять так, что за счет народа элита все-таки в очередной раз спасется, хотя и попадет в кабалу к китайцам.

Сорокин в недавнем интервью утверждал, что «сейчас медведь лежит в берлоге, и со стороны видно, что он вроде жив. Шкура поднимается и опускается. Он как бы дышит. Как бы! Потому что внутри он набит паразитами, а не живой плотью. Они там шевелятся, выжирая последнее. А мы все еще принимаем это движение за естественное дыхание». И в «Метели» он изображает не современную Россию, а Россию достаточно отдаленного будущего, когда уже успела перегнить и та новая фантастическая реальность, которая запечатлена в «Дне опричника» и «Сахарном Кремле». А у Розовского действие разворачивается в наше время, хотя такие изобретения сорокинской фантастики, как большие и маленькие люди и лошади, в инсценировке сохранились. И, приходя в наркотическую эйфорию, Гарин начинает, по сути, пародировать нынешний российский тандем с маниловскими планами модернизации и инноваций, причем монолог, вполне по-сорокински, постепенно превращается в набор малопонятных слов, что символизирует распад власти.

Такой же прием применяется и в последней книге Сорокина «Моноклон», вышедшей после «Метели». В этом сборнике рассказов, объединенных темой прошлого, которое проявляется в настоящем, центральным произведением является ранее не публиковавшийся рассказ «Смирнов». Здесь отразилась известная история с журналистом Александром Подрабинеком, подвергнутым травле со стороны прокремлевских молодежных и ветеранских организаций за свой комментарий по поводу смены названия шашлычной «Антисоветская». Несомненно, повлияла на замысел и развязанная властями в связи с 65-летием победы шумная кампания по борьбе с так называемыми «фальсификаторами истории Великой Отечественной».

Главный герой рассказа, ветеран войны Иван Петрович Смирнов с самой распространенной русской фамилией (Сорокин в одном из интервью подчеркивал, что это неслучайно – ведь эта фамилия отражает вековое смирение русского народа) участвует в организованной прокремлевской молодежью демонстрации против историка Ткача, разрушающего официальные мифы Великой Отечественной. Фамилия «фальсификатора», можно сказать, знаковая: ведь он плетет нить истории. Ветераны осаждают Ткача в его собственном доме, а тот выходит на балкон с зеркальцем и направляет солнечный зайчик в глаза Смирнову, на мгновение ослепляя его. Этот луч символизирует ту правду, которую стремится открыть для народа и для тех же ветеранов Ткач, но реакция прозревшего ветерана оказывается вполне абсурдистской. Смирнов направляется в супермаркет, где покупает 193 родные русские молочные сосиски и 5 чужеземных брауншвейгских колбас. Именно в таких числах – 193 советских танка и 5 немецких определяет фальсификатор Ткач безвозвратные потери советской и немецкой бронетехники в знаменитом танковом сражении под Прохоровкой. И в тот момент, когда ветеран получает искомые мясопродукты, в нем просыпается агрессивность, и начинается процесс разрушения окружающей реальности.

Большая черная палка брауншвейгской колбасы – сочетание фаллического символа и символа зла и разрушения. Она становится в руках Смирнова тем орудием, которое провоцирует цепную реакцию насилия в супермаркете (вспоминается трагический случай с майором Евсюковым). На более же глубоком уровне рассказ «Смирнов» можно интерпретировать как олицетворение современного российского общества, для которого миф Великой Отечественной войны стал одним из немногих объединяющих факторов. Как полагает Сорокин, в российском обществе сейчас постепенно разрушается все, включая историю. И история порой мстит современникам.

Главного героя «Моноклона» настигает гулаговское прошлое. Ставший в новой России главарем мафии, бывший узник лагеря, где Виктор Николаевич служил офицером охраны, уподобленный древнему динозавру моноклону, убивает бывшего старшего лейтенанта госбезопасности, а орудием убийства становится лагерная кирка, загоняемая жертве в анус. Когда-то сокурсник моноклона по юридическому факультету того университета, где когда-то учился Ленин, Виктор Николаевич донес на него, и теперь дождался возмездия, ставшего овеществлением давней метафорической угрозы. А капля его крови падает на шлем шестнадцатилетнего поющего космонавта, которого тоже зовут Виктор. Так осуществляется преемственность поколений, а сама капля крови символизирует передачу тоталитарной сути молодому наследнику, порожденному новой реальностью, который эту преемственность еще не чувствует.

В рассказе «Тридцать первое» протестные акции российской оппозиции на Триумфальной площади представлены как сублимация мощной нереализованной сексуальной энергии, а сам памятник Маяковского воспринимается в этом контексте как фаллический символ. Героиня «Тридцать первого», одинокая сорокадвухлетняя женщина Тамара Семеновна, после вещего сна, когда ей является Шестикрылый Сарафоний, Сокрушитель Гнилых Миров, внезапно обретает мужской член, и 31-го числа ее неудержимо тянет на Триумфальную площадь. Ее гигантский фаллос не только сметает все кордоны милицейского оцепления, но и разрушает сам памятник Маяковскому. Еще раз подтверждается, что в революционном движении цель – ничто, движение – все. Финал же рассказа позволяет воспринимать все происшедшее как сон. Героиня оказывается во вполне женском обличье устраивающей сеанс эксгибиционизма перед гастарбайтерами.

В рассказе «69 серия» высмеивается развившейся в нашей стране, да и в остальном мире, культ сериалов, подменяющий реальную жизнь виртуальной. Главной целью для героини рассказа становится успеть вовремя домой с работы к началу очередной серии. А на телеэкране явно пародируются «Универ», «Школа» и другие молодежные сериалы такого рода: там действуют какие-то студенты-монстры, являющиеся продуктом генной инженерии.

В рассказе «Губернатор» возникает мотив давнего сорокинского рассказа «Проездом». Там секретарь обкома, посетив подвластный райком, испражнялся на альбом наглядной агитации, демонстрируя, как партия относилась ко всем этим плакатам и фотовыставкам. В новом рассказе губернатор одной из областей российской глубинки оценивает концертный номер, ставший лицом России в Европе. На сцене «Ванюша – парень бравый» испражняется с русской березки на спящую красавицу – танцовщицу русского народного ансамбля. Это символизирует отношение нашей власти к почвенничеству и народности, о которой много говорится с высоких трибун. А передвигается губернатор на охраннике, переодетом медведем, как и полагается видному члену «Единой России».

В рассказе «Волны» узнаваемый академик, один из отцов советского термоядерного оружия, который все делает неловко, «кроме рыбной ловли и своей работы», на даче среди прекрасных корабельных сосен увлеченно работает над идеей устроить грандиозное цунами с помощью 100-мегатонного термоядерного заряда, которое должно смести с лица земли Главного противника – Америку. Причем идея великого термоядерного цунами приходит в голову академику после секса с женой: «...как она…как она это делает…делает так хорошо…так хорошо…так непонятно хорошо…качания…колебания...непонятно и сладко…расходящиеся круги, интерференция затухающих волн, волн…волн…океан…она океан…она мой океан…маленький океанчик… Маргошенька…как мне с ней повезло…океан…океан…инертная масса океана…кинетическая энергия волны…». Так из блаженства оргазма рождается свермощное оружие уничтожения.

У Сорокина красота и величие природы неспособна удержать человечество от саморазрушения. Вот в рассказе «Тимка» память о погибшем хомячке заставляет современную успешную бизнес-вумен отказаться от воли к жизни, чтобы побыстрее встретиться со своим любимцем в ином мире.

Рассказ «Кухня» пронизан легкой ностальгией по советскому быту, ушедшему безвозвратно. Каждая вещь воспринимается как одушевленный предмет, в отличие от современных предметов быта, становящимися культовыми языческими болванами в обществе потребления.

Наконец, самое большое произведение, включенное в «Моноклон», - «Занос», который сам автор называет чем-то «вроде пьесы». От традиционной пьесы «Занос» отличает большой прозаический пролог, который осмысливается как сон главного героя – олигарха по имени Михаил Андреевич. Это заставляет еще раз вспомнить о деле Михаила Ходорковского. «Занос» – вроде последнего дня Помпеи. Название здесь многозначно. Тут и жаргонное обозначение дачи взятки бизнесменом чиновнику. Во сне, в котором Михаил видит погибшего друга, главный герой заносит сундук с золотым песком таинственному Хранителю, а перед этим сильная метель заносит дорогу и караульный навес объекта, к которому направляются герои. Сундук с 69 килограммами золотого песка (тоже намек на характер отношений бизнеса с властью), который герою приходится нести на своем горбу, возлагается к подножью статуи. Она представляет с собой деревянного человечка в костюме солидного бизнесмена. Деревянный человечек несет на закорках голого металлического человечка. Необычная статуя довольно прозрачно названа Великий Медопут. Михаил ссыпает золотой песок («быстрое золото») в реку, а когда сундук пустеет, его самого сбрасывают в черную дыру, и он оказывается в смертельных объятьях ледяной реки. Быстрые деньги, которые заработали российские олигархи, все равно вместе с ними канут в Лету. Сон оказывается вещим, им определяется судьба героя.

Заносит на гололеде машину направляющейся в поселок педикюрши. Можно еще вспомнить правильный занос руки во время игры Михаила в пинг-понг со своим спарринг-тренером Таней. Но есть еще и метафорическое значение. Главного героя, олигарха Михаила, который проводит последний день свободы в своем коттедже в коттеджном поселке «Светлые ручьи» на 1-ом Успенском шоссе, образно говоря, заносит, что и приводит к гибели его мира. При этом страдают все, кто хотя бы случайно оказался в орбите Михаила Андреевича. А еще в финале разнообразные силовики клеймят Михаила Андреевича и его гостей клеймом государственных преступников, а затем «заносят в автобус» с омоновцами. Вот Вам еще занос. Кстати, сам процесс клеймения именуется «героизацией», что заставляет вспомнить героизацию Ходорковского как политического мученика в оппозиционных СМИ.

Любопытно, что в сексе главный герой оказывается еще менее успешен, чем академик из «Волн». Пожалуй, задумаешься о немощи как советских, так и постсоветских элит. Депутаты же Госдумы во сне одного из персонажей «Заноса» превращаются в картофельные клубни.

Как и в «Моноклоне», в «Заносе» появляется динозавр. Там один из героев, скульптор, лепит из бисквитно-кремового торта и орехового масла криптоклейда, водоплавающего ящера мезозойской эры. Можно сказать, что в пророческом сне Михаил и превращается в своего далекого предка криптоклейда. Олигарх средней руки из эпохи «сумасшедших 90-х» смотрится в путинскую эпоху ископаемым мезозойской эры. А то, что скульптура называется «Россия», намекает на реальную геополитическую роль нашей страны в окружающем мире.

В финале «Заноса» коттедж, где веселился Михаил с друзьями и челядью, поглощает огонь из огнемета «Шмель». А капитан, руководящий сожжением, номер сожженного коттеджа «заносит в блокнот». Это – последний занос в пьесе. И при ритуальном уничтожении богатства олигарха опять присутствуют старик ветеран с дубинкой, крушащий нажитое олигархом добро, и два десятка молодцов из каких-нибудь «Наших». Черный камень, который, как гигантская черная метка, проламывает коттедж опального олигарха, они называют белым камнем, которым отмечают друзей государства. Силовики, которые проводят акцию, говорят на своем, абсурдистском языке, где привычные слова получают необычные значения. Это – новый язык власти, который уже разучились понимать другие граждане, в том числе и олигархи. Силовик предупреждает ветерана войны, что «впереди сладкая неволя», а ветеран восклицает: «Это прекрасно». Тут намек как на «сладкое» тюремное сидение Михаила Андреевича, так и готовность народа принять «сладкую неволю» со стороны власти.

       
Print version Распечатать