Агеев хорошо знал цену ритуалам, остро чувствовал их противоположность "скупым, но работающим схемам жизни". Тогда, в конце 2000 года, складывалась "самозародившаяся органика", состоявшая из самых простых и естественных вещей: "читаю, покупаю, пишу и пытаюсь наводить порядок в прочитанном, приобретенном и написанном. Все остальные ритуалы суть конвенции, которые я всего лишь соблюдаю, как и положено воспитанному человеку". Тогда в РЖ складывался проект (один из центральных для литкритики, да что и говорить - для российской культуры рубежа веков), два с лишним года существовал в жестком еженедельном режиме агеевский "Голод", предъявивший публике абсолютно новый, спокойный, твердый стиль и способ описания реальности, отменявший отраслевые перегородки. Агеев приучал видеть в настоящей литературе политику. Многие в ту пору начинали свой день с его колонки, "сверяя с ней часы". Наверное, не случайно поэтому в некрологах вспоминается именно "Голод" и книга "Газета, глянец, Интернет"(в основе которой - РЖ-шные тексты) как точка отсчета, как неустаревший ориентир (хотя тексты почти десятилетней давности). Агеев, пожалуй, один из самых интересных и талантливых критиков 90-х, один из немногих, кто оставался верен русской "толстожурнальной" культуре, а значит, самому себе. Но о чем бы он ни писал - о геополитике, социалке, чиновниках-бюрократах, он всегда владел только одной мерой - литературой и литературой мерил все наше неустроенное политическое хозяйство. Литератору Агееву доверяешь полностью. Все остальное: журналистика и прочие ремесла, за которые Саша брался и был совершенен, - вторично.

Эта прочная культурная "закваска" и стала основой агеевского метода. Миссии, если угодно (понимаю: слово, абсолютно чуждое Сашиному лексикону). Но тем не менее. Его активное присутствие в нашей умственной жизни заключалось в том, что он "наводил порядок", сопротивляясь хаосу, сгущающейся бессмысленности, нарастающей лжи. Наведение порядка совершалось двумя доступными путями - чтением и письмом, созданием своих "опусов"-статей (только так он мог осваивать чужое).

В преамбуле к "Голоду" Агеев пригласил читателя заглянуть в свою литературную "кухню" и скромно поделился своим рабочим графиком. (Это тоже, кстати, стало общим местом всех текстов об Агееве, безошибочно зацепило, сработало.) Вот оно: " я читаю:

- от пяти до десяти ежедневных газет со всеми их приложениями;

- все приличные еженедельники в обложках и без;

- минимум 10 ежемесячных литературных и окололитературных журналов;

- 20-25 разного качества и жанра книжек из тех минимум ста, которые за месяц проходят через мои руки;

- 10-15 сайтов Рунета (то есть, разумеется, обновления);

- множество рукописей, которые тоже про книжки..."

И это не считая огромной параллельной работы по соросовскому гранту ( "я должен за год (!) составить библиографический справочник по русской литературной периодике за 15 последних лет (1985-1999). Это 1800 номеров толстых журналов, честно расписанных de visu по бессмертному принципу "он - о нем". Минимум пять номеров в день, читать некогда, но какая панорама, какие заголовки!") и мелкой текучки, дающей возможность сносного существования.

Здесь - ключ.

К этому "личному списку", распорядку жизни на каждый день/неделю (а вспомним: признание сделано 5 декабря 2000 года!) можно добавить и другой - список изданий, где он вел колонку, публиковался, "опекал", куда "встревал" на постоянных и разовых условиях... Очерки, статьи, рецензии, интервью, снова очерки, статьи - в газетах "Литературка", "Век", "Первое сентября", "Новая газета", "Независимая", "Общая", "Среда", "Будни", "Метро-Суббота", "Известия", "Iностранец"; "Настоящее время"; "Время МН", в журналах "Знамя", "Волга", "Синтаксис", "Согласие", "Новый мир", "Октябрь", "Столица", "Общественные науки и современность", "Профиль", "Карьера" и др.

Что это? Гонка. Нарастающая лихорадка безостановочной работы. Сжигающая, изнурительная. Тратил себя. Не жалея. Палил без остатка. Кто-то сказал: "Все, что он делал, все, что читал, пропускал сквозь хрусталик глаза".

Об Агееве нужно писать обстоятельно. Он этого заслужил.

Кончусь, останусь жив ли -

чем зарастет провал?

Так и тянет назвать: "предчувствие".Он не раз уходил. В 91-м переехал в Москву, окончательно бросив преподавание в Ивановском университете, где был кумиром студентов (об этом "культе личности" замечательно написал Миша Эдельштейн, тоже ивановец, в РЖ в послесловии к проекту "Это критика"). Он довольно долго работал в "Знамени". Везде, где бы Агеев ни находился, он был "лицом" - кафедры, журнала. А после его ухода оставался провал. Теперь уж точно знаем: провал не зарастет. Нечем.