Фестиваль с ограниченной ответственностью

Берлинский фестиваль из всех крупных киносмотров самый политизированный. Этот имидж окончательно закрепился 10 лет назад, с приходом нового руководства Берлинале, понявшего, что по части художественного уровня Берлину все равно не переплюнуть Канны и Венецию, а остаться в тройке лидеров очень хочется. Провозгласив себя самым социально ориентированным, фестиваль словно снял с себя ответственность за слабые фильмы, отобранные для официальной программы. И то, чего не могут простить Каннам и Венеции, Берлину прощают охотно. Мол, он же больше по политике.

Вот и в этом году откровенного барахла привезли много. Но это не в упрек – в конце концов, фестиваль, прежде всего, призван знакомить со срезом сегодняшнего кинематографа, а шедевры – ну как получится. Шедевры – они на то и шедевры, чтобы не каждый день и не каждый год рождаться.

Классик европейского артхауса венгерский режиссер Бела Тарр привез на конкурс умопомрачительный фильм «Туринская лошадь». Фильм на самом деле вовсе не про лошадь. То есть лошадь там присутствует, но лишь как «подсобный материал», - речь о ее хозяине, бедном извозчике, который, кажется, исчерпал запас жизни. Первые две минуты перед глазами зрителей – черный экран, за кадром – голос режиссера, рассказывающий довольно странную предысторию. Однажды Фридрих Ницше шел по улице и увидел, как разъяренный извозчик избивает лошадь. Ницше отогнал извозчика, приласкал животное и так проникся состраданием и гневом, что тронулся умом. А через много лет Бела Тарр придумал фильм, в котором рассказал историю жизни извозчика. Точнее – семь дней из жизни. Бывают фильмы, которые действуют, как удав на кролика – смотришь замерев, и с места двинуться невозможно. На экране – бесконечный ветер. Под завывания этого ветра извозчик, живущий на жутковато пустынном хуторе вместе с безмолвной дочерью, совершает одни и те же ежедневные ритуалы. Пытается запрячь лошадь – не получается. Переодевается к ужину. Съедает одну вареную картофелину. Выпивает стопку паленки. Вот, собственно, и все. Через какое-то время в колодце пропадает вода. Потом удается запрячь лошадь и куда-то двинуться. Но что-то мешает, и приходится вернуться. Черно-белое безмолвие под шум ветра медленно творит на экране конец света. Критики сразу решили, что этот фильм получит «Золотого медведя». Но критиков обычно не слушают – у жюри могут быть те же предпочтения, но наряду с предпочтениями – и своя политика. Никуда не денешься, всякий фестиваль – игра, сюжет, интрига. Венгр получил второй по значимости приз – Гран-при жюри. И на церемонии закрытия даже не стал скрывать своего недовольства. И даже презрения.

А «Золотого медведя» увез в Иран Асхар Фаради за фильм «Развод Надира и Симины». Этот же фильм собрал все актерские награды – актрисы разделили между собой приз за лучшую женскую роль, мужчины – соответственно за мужскую. Многие сочли это частью все той же политики. Каждый год заранее продумывается сквозной сюжет фестиваля, основной акцент, который все десять дней обязательно будет слышен во всех фестивальных мероприятиях. Обычно такой сюжет подкидывает сама жизнь – то это чемпионат мира по футболу, то юбилей окончания Второй мировой… В этом году Берлин не стал проявлять изощренной фантазии и поддержал Каннский фестиваль, который в мае заявил о своей солидарности с Джафаром Панахи, иранским режиссером, осужденному на 6 лет тюрьмы за критику иранских властей в своих лентах. Как и в Каннах, в Берлине демонстративно на всех просмотрах стояло пустое кресло с табличкой «Джафар Панахи» - режиссер официально считался членом жюри.

На протяжении всего фестиваля вокруг Потсдамер плац ездил грузовик-платформа с огромным портретом Панахи на нем. Первые дни за грузовиком ходили энергичные люди с плакатами. Потом люди отпали, и Панахи ездил один.

Многие решили, что присуждение «Медведя» иранскому фильму – акт солидарности с осужденным режиссером. Картина о семье на грани развода из-за того, что женщина хочет эмигрировать, а муж против (не может оставить беспомощного отца), в результате чего начинает накручиваться ком драматических событий, приводящий главу семьи почти что за решетку, снят предельно четко и достаточно жестко. Конфликт религиозных, социальных, психологических проблем, накрывших страну, усугубляется еще и катастрофическим несовершенством судебной системы, в которой человек вязнет, как в трясине, и выплыть оттуда, сохранив человеческое в себе, равносильно чуду. Один из законов - собранные вместе добропорядочные люди еще не означают добропорядочное общество – ставит в тупик своей математической алогичностью.

На таких фестивалях, как Берлинале, всякий раз все крепче убеждаешься: свежих киноветров следует ждать из вчерашних аутсайдеров. Сытые благополучные европейские державы, многие из которых еще недавно считались кинодержавами, уже с трудом производят что-то удобоваримое. На нынешнем Берлинале наиболее интересными в конкурсной программе (помимо упомянутых венгра и иранца) оказались ленты из Аргентины – «Таинственный мир» Родригеса Морено и «Приз» Паулы Маркович. Оба неторопливые, созерцательные, но начиненные сильнейшей внутренней экспрессией. Морено, несколько лет назад получивший в Берлине приз Альфреда Бауэра за инновации в кинематографе, на этот раз привез невероятно трогательное кино про 30-летнего инфантила, после ссоры с девушкой пытающегося жить в одиночку. Оказывается, свобода – это просто необходимый миф, не более того. Хотя в другом аргентинском фильме, «Приз», герои, жертвы аргентинского военного режима, расценивают свободу как непременный атрибут жизни.

Ощущение перестановки акцентов – наверное, и есть главное, с чем пришел к концу Берлинский фестиваль. И не только в географическом смысле. Решительность, с которой Изабелла Росселлини поддержала иранский фильм, конечно, заслуживает уважения. Но бескомпромиссность в данном случае обернулась своей противоположностью – внешние обстоятельства и желание некой демонстрации (вполне благородное желание, но не имеющее отношения к искусству) оказались сильнее соображений художественной справедливости. Что, конечно, необычайно полезно для прав человека, но крайне безответственно по отношению к искусству. Все это не умаляет достоинств иранской ленты, но лишний раз показывает, до какой степени мы вынуждены быть зависимыми от политической конъюнктуры.

Берлинале – самый масштабный из мировых кинофестивалей. За 10 дней здесь успевают показать порядка 500 фильмов. Если из них ты увидел 40 – считай, почти надорвался. Каждый раз под конец фестиваля всплывает какая-нибудь занятная тенденция. В этом году, например, на Берлинале вдруг оказалось необычайно мало азиатского кино. Китай, Япония, Корея, Гонконг – все это плодовитые по части киноиндустрии страны в этом году уступили место таким вовсе не кинематографическим странам, как Бельгия и Израиль, представленным каждый тремя лентами. А вот остро модная Румыния на Берлинале вообще не попала, хотя новое румынское кино в последние годы собирает все возможные и невозможные призы на международных фестивалях. Похоже, мода на то или иное искусство проходит даже быстрее, чем на haute couture.

       
Print version Распечатать