Эволюция покетбука

"Анна ответила несколько слов дамам, но, не предвидя интереса от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и взяла из своей сумочки разрезной ножик и английский роман"(1) (с. 135).

Мы, к сожалению, не знаем, какой именно роман читала Анна Каренина. (Мы даже не знаем, был ли это перевод или Анна читала оригинал.) Хотя Толстой дает нам некоторые "улики", по которым можно было бы попытаться вычислить автора и название этого английского романа. Вот они:

"Читала ли она, как героиня романа ухаживала за больным, ей хотелось ходить неслышными шагами по комнате больного; читала ли она о том, как член парламента говорил речь, ей хотелось говорить эту речь; читала ли она о том, как леди Мери ехала верхом за стаей и дразнила невестку и удивляла всех своею смелостью, ей хотелось это делать самой. Но делать нечего было, и она, перебирая своими маленькими руками гладкий ножичек, усиливалась читать.

Герой романа уже начинал достигать своего английского счастия, баронетства и имения, и Анна желала с ним вместе ехать в это имение..." (с. 136) (выделено мною. - А.В.).

Но даже такой изощренный аналитик, убежденный англоман и скрупулезный рецензент Толстого, как Владимир Набоков, кажется, пасует в разгадке этого кроссворда с фрагментами. По крайней мере, в его комментариях к лекции "Анна Каренина" (1877)" удостаивается внимания как раз этот самый фонарик:

"N 97. фонарик

В 1872 году этот фонарик для путешествий - примитивное приспособление со свечой внутри, рефлектором и металлической ручкой, которую можно было прикрепить к подлокотнику железнодорожного кресла..."(2)

И ни слова, ни даже намека, ни даже попытки идентифицировать английский роман Анны Карениной. В рассеянность Набокова верится с трудом. То есть не верится категорически. Остается только предположить, что Толстой выдумал канву романа, который читала Анна в поезде из Москвы в Петербург.

Но в данном случае нам интересно другое. Это первый и, кажется, единственный эпизод в русской художественной литературе до XX века, в котором дано конкретное описание практики чтения изданий, которые сегодня мы называем "карманные". Впрочем, иначе быть не могло, потому что сами карманные издания - как мы с вами увидим, - по существу, есть инфраструктурный элемент, возникший почти одновременно с началом промышленной революции и, в частности, с развитием средств передвижения.

1

Действие романа «Анна Каренина» начинается в феврале 1872-го года. Пассажирские железные дороги к тому времени существовали уже 47 лет (27 сентября 1825 года железнодорожная линия между английскими городами Стоктон и Дарлингтон была открыта для публики). Хотя все составляющие элементы для создания железных дорог имелись задолго до 1825-го года: перевозка грузовых тележек по рельсам в угольных шахтах использовалась в Германии уже в конце XV века, в 1776-м году были построены первые две паровые машины конструкции Джеймса Уатта? Тем не менее, первые железные дороги предназначались исключительно для перевозки пассажиров, но не грузов; грузы начнут перевозить по железным дорогам лишь в 1859-м году. (И, кстати, Анна Каренина бросится под колеса именно грузового состава.) Таким образом, по мнению известного современного социолога П. Друкера, именно конечное потребление революционизировало производство, сделав его потенциально инновационным.

Впрочем, что такое "потенциально инновационное", мир узнает лишь лет через сто. Но вот, пожалуй, именно к периоду описываемых в романе Толстого событий развитие железнодорожной сети приобрело характер взрывной, экспоненциальный. В 1860 году в России протяженность железных дорог составляла всего 1488 верст; в 1871-м - 10 202 верст; в 1881-м - 21 155 верст(3).

Поражает, насколько синхронизированы были в то время процессы технологической экспансии в странах, разделенных и географически, и политически, и идеологически. Так, если в 1830 году в США длина железных дорог составляла всего 7,3 мили, то через десять лет, в 1840 году, железных дорог было построено уже 3326 миль. В России в 1840 году имелось 27 км железных дорог(4).

Надо заметить, что как раз в этот период происходит изменение онтологического статуса путешественника как такового. Я могу здесь сослаться на замечательное исследование отечественного географа и культуролога Дмитрия Замятина. Анализируя, как изменялись в конце XIX - начале XX века классические стратегии человеческого наблюдения окружающего мира, Замятин отмечает: "Наблюдатель стал постепенно растворяться со своей субъектностью, а его тело становилось лишь частью репрезентируемых и интерпретируемых им образов... Стоит задуматься над тем, насколько этот принципиально важный геокультурный переход изменил и идеологию путешествий, бывших весьма традиционным средством накопления культурных впечатлений и эффективным способом интерпретации географических образов. Передвижения с высокой скоростью, все более и более становившиеся нормой в XIX-XX веках, привели к тому, что сам путешественник стал восприниматься в терминах баллистики, преобразившись в простое физическое тело, как бы окутанное облаком расширяющихся и растворяющих его географических образов"(5) (c. 116-117).

Сравните приведенный выше отрывок, где Анна Аркадьевна Каренина читает в поезде английский роман карманного формата, и эпизод, в котором молодой еще, отставной дипломат Львов, муж Натали, сестры Кити, встречает пришедшего к нему Левина. "Львов в длинном сюртуке с поясом и замшевых ботинках сидел на кресле и в pince-nez с синими стеклами читал книгу, стоявшую на пюпитре, осторожно на отлете держа красивою рукою до половины испеплившуюся сигару" (с. 787). Еще один пример читательской практики, но уже, так сказать, практики стационарного чтения, виртуозно выписанный Толстым, дает нам почувствовать, что значит воспринимать путешествующих людей в терминах баллистики: роман, взятый из дамской сумочки, VS книга, стоящая на пюпитре для чтения.

У Толстого же находим и подтверждение изменению "идеологии путешествий, бывших весьма традиционным средством накопления культурных впечатлений", о котором пишет Дмитрий Замятин. Вот - о Вронском в Италии: "Осматривание достопримечательностей, не говоря о том, что все уже было видено, не имело для него, как для русского и умного человека, той необъяснимой значительности, которую имеют приписывать этому делу англичане" (с. 546).

Возможно, замечание Толстого об англичанах чересчур субъективно. "В Европе XVII и XVIII веков считалось, что книги следует читать в помещении, за надежными стенами частной или публичной библиотеки, - пишет известный современный издатель и переводчик Альберто Мангуэль. (В романе Толстого именно такой тактики чтения и придерживаются и Львов, и Каренин: "Алексей Александрович велел подать чай в кабинет и, играя массивным ножом, пошел к креслу, у которого была приготовлена лампа и начатая книга о евгюбических надписях" (с. 345). - А.В.) - Теперь же издатели предлагали книги для улицы, книги, созданные специально для путешествий. В Англии XIX века появление праздной буржуазии и строительство новых железных дорог привели к взрыву популярности долгих путешествий, а образованные путешественники осознали, что нуждаются в материалах для чтения особой формы и содержания"(6) (с. 171).

И они, эти "материалы для чтения особой формы и содержания", появляются с железной - железнодорожной! - необходимостью. И среди них были маленькие шедевры. Так, в 1874 году опубликован путеводитель "Прогулки по Флоренции. Заметки о христианской культуре для английских путешественников" знаменитого английского же историка искусств Джона Рескина. Передо мной - современное русское издание этого путеводителя, формата в 1/32 листа, в твердом переплете (М.: Азбука-классика, 2007. - 248 с. / Серия "Художник и знаток"). И оно действительно, что называется, просится в руку: плотненький томик, удобно располагающийся в ладони, с прекрасной цветной иллюстрацией флорентийской фрески XIV века на обложке. "Мне представляется, что мое звание профессора Оксфордского университета обязывает меня не только читать лекции в Оксфорде, но и руководить, насколько это возможно, путешественниками в Италии", - этими словами Рескин начинает свое предисловие к путеводителю.

И опять - путешествия! Ну что ж, Рескина можно понять...

К 1838 году протяженность английской железнодорожной сети составляла всего лишь около 800 км. Но уже в 1843 году - 3000 км, в 1848 году - 8000 км(7) (с. 145). Ничего удивительного, что как раз в 1848 году компания "У.Г.Смит и Сын" открыла на Юстонском вокзале в Лондоне первый железнодорожный книжный ларек. Выбор книжного товара был обширен: серии "Железнодорожная библиотечка Рутледжа", "Библиотека путешественника", "Библиотека "Читай в дороге", "Иллюстрированные романы и знаменитые сочинения"... Это были уже в чистом виде издания для путешествующих, карманные книги - чаще всего в формате ин-октаво (то есть сложенный три раза печатный лист). Впрочем, некоторые книги, как, например, "Рождественские повести" Диккенса, были изданы в формате деми-октаво и переплетены картоном.

Да и в России в XIX веке большое распространение получают миниатюрные книги(8) - словари, сборники различных советов, путеводители... Вспомним: жалкий в своей отчаянной попытке сохранить статус-кво после измены жены, Алексей Александрович Каренин, вернувшись от Долли Облонской в номер своей московской гостиницы, "велел себе подать чаю, сел к столу и, взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия" (с. 484). (Попутно: Каренин, похоже, вообще не представлял себе процесс чтения, поглощения текстов без процесса поглощения жидкости: опять - стакан чая; в другом месте: Анна стоит у двери его кабинета, "где уже были приготовлены ему абажур на свече и графин воды у кресла") (с. 148). А Фрум - это не что иное, как путеводитель пассажирских железнодорожных и пароходных сообщений по России и Европе ("Froom?s railway Guide for Russie and the continent of Europe". М., 1870).

Заметим, что в 1913 году в России издавалось 17 журналов и газет, посвященных железнодорожной тематике(9).

Вполне можно сформулировать Первый "баллистический" закон для литературы (ниже будет и второй): с возрастанием скорости физического передвижения читателей в пространстве уменьшается и физический формат книг, которые он берет с собой в путешествия.

2

Конечно, миниатюрная книга существует уже несколько столетий, а то и тысячелетий, если начать отсчет от глиняных табличек, изготовленных в Вавилоне более четырех тысяч лет тому назад. Чаще всего они были квадратной, реже - прямоугольной формы, ширина - около трех дюймов, чтобы их удобно было держать в руке. Плиний Старший в своей "Естественной истории" упоминает гомеровскую "Илиаду", текст которой из 15 686 стихов написан на свитке пергамента, который умещался... в ореховой скорлупе. Но мы будем говорить все-таки о книгах печатной эры.

Уже в 1468 году Петер Шеффер, ученик Иоганна Гуттенберга, выпустил первую печатную миниатюрную книгу - "Diurnale Magnitinum" ("Майнцский Диурналий"); набранная готическим шрифтом, она имела формат 65х94 мм. В России первой печатной миниатюрой считаются "Святцы", изданные в 1639 году: семнадцать 8-листных тетрадей форматом 71х97 мм. Первая светская российская мини-книга - "Искусство быть забавным в беседах", 1788 год.

И опять мы видим, почти сразу же, как размер книги связан с передвижением читателей в физическом пространстве. Известно, например, что Наполеон всегда брал с собою во все поездки и экспедиции походную библиотеку миниатюрных книг, размещавшуюся в кожаном сундучке. Кстати, эта история с походными сундучками имела своеобразное продолжение в России.

Антон Чехов, отправляясь в свою северную экспедицию, взял с собой очень добротный немецкий чемодан в форме куба. Но оказалось, что этот куб плохо вписывается в российские пространства: чемодан был чрезвычайно неудобен. Антон Павлович мучился с ним, но терпел. Терпения хватило до Томска; в Томске он не выдержал - поменял чемодан на мягкую сумку. "Отсюда можно сделать вывод, что в России пространство только до Томска, дальше - бездна (бездна не пространство, но это и не пустота), - отмечал на Международной научной конференции "Россия: воображение пространства / пространство воображения" в марте 2008 года архитектор Андрей Балдин. - А он явно ехал цивилизатором, человек порядка, "немецкий писатель Чехов"; Пржевальский был его кумиром - это известно. У нас есть проект - довезти "кубик Чехова" до Владивостока. Как бы символически поместить куб в центр сферы".

Но и это еще не вся история. Потому как История, по-видимому, любит повторять свои избранные сюжеты, смакуя их под разными приправами.

За 800 лет до Наполеона, с его кожаным походным сундучком для библиотеки, и за 900 - до Чехова с его немецким кубо-чемоданом, в X веке в Персии жил Великий визирь Абдул Кассем Исмаил. Судя по всему, это был даже не библиофил, а библиоман: отправляясь в путешествие и будучи не в силах расстаться со своим собранием книг в 117 тысяч томов, он распорядился снарядить специальный караван верблюдов, нагруженный книгами. Причем, чтобы не нарушить стройность систематизации своей библиотеки, верблюдов обучили следовать в алфавитном порядке(10). По подсчетам Р.В.Бюлье, груз на одного верблюда мог составлять до 1500 книг(11) (с. 82). То есть книголюбивый визирь Абдул Кассем Исмаил не пожалел гонять для удовлетворения своей страсти караван примерно из 80 кораблей пустыни. Грандиозное, наверное, было зрелище!

Интересное обобщение, касающейся этой темы, делает выдающийся современный медиевист и знаток истории книг Умберто Эко. "Древнееврейская культура опиралась на книгу, потому что древние евреи кочевали, - пишет Эко. - Египтяне могли себе позволить высекать свою историю на обелисках, а Моисей не мог. Кто хочет идти через Красное море, может взять с собой свою премудрость только в форме свитка, никак не обелиска. Кстати, другая кочевая цивилизация, арабская, тоже опиралась на книгу и тоже предпочитала письмена рисунку"(12) (с. 279).

...Но все-таки эти примеры (их можно было бы и продолжить) не говорят о массовой тенденции. И в античности, и на протяжении почти всего Средневековья книги карманного формата, удобные в путешествиях и при переноске, - исключение, произведение не столько литературы, сколько ювелирного и полиграфического искусства. (Можно вспомнить изумительный часослов, подаренный на свадьбу Анне Бретонской в 1490 году; размером с ее ладонь, он снабжен поражающими воображение по содержанию и технике исполнения иллюстрациями, которые и до сих пор полностью не объяснены.)

Еще в XIV веке максимальный размер бумажного листа составлял 600х400 мм. Достаточно взглянуть на любую средневековую гравюру с изображением книгохранилища, чтобы убедиться: стоящие на полках тома имеют высоту чуть ли не в треть человеческого роста, а то и больше!

Даже Библия Гуттенберга (1454), которая должна была заменить огромные тома, сделанные вручную, имела размеры 30-40 см. Причем она продавалась отдельными тетрадями, которые покупатели сами собирали в книги - кварты (формат ин-кварто, то есть два раза сложенный печатный лист), предназначавшиеся для установки на кафедре. (Вспомним еще раз пюпитр Львова из "Анны Карениной".) Кстати, для Библии такого размера из пергамента потребовались бы шкуры более двухсот овец. (Ради справедливости стоит заметить, что идея карманной Библии появилась еще в XII веке в Парижском университете. Впрочем, пределов этого учебного заведения эта идея, так и не покинула.)(13) (с. 46).

О масштабах публикации крупноформатных книг в XIX веке дает представление тот факт, что Гюстав Доре даже нарисовал карикатуру, на которой бедняга клерк в Национальной библиотеке Парижа пытается сдвинуть с места один из этих огромных томов.

Такая живучесть крупного формата - ин-фолио, ин-кварто - имеет очень глубокие корни. Ведь современная форма книги в виде сброшюрованных тетрадок - кодекс ( codex) - изобретение вполне историческое.

Существовавшая до эпохи кодекса форма книги - свиток ( volumen) - и сейчас еще иногда используется в ритуальных целях (грамоты, торжественные послания, сувениры и т.п.). Свиток не подразумевал разбиение печатных знаков на слова; для него не было разницы между прописными и строчными буквами; не нужны ему были и знаки препинания. Свиток был идеально предназначен для чтения вслух и требовал участия не только глаз и губ, но и обеих рук чтеца. Ухо слушателя производило всю работу по вычленению отдельных слов из того, что выглядело как отдельная строка.

Непрерывность Ойкумены, непрерывность смысла были так

важны для мировосприятия Античности, что афиняне поставили памятник некоему Филатию - изобретателю клея для соединения свитков в еще более длинный рулон. Цель - бесконечный текст в пределе.

Вроде бы первым, кто догадался разделить свиток на страницы, был Юлий Цезарь. По крайней мере, так сообщает Светоний. Цезарю эта процедура понадобилась из вполне прагматических соображений: так легче было раздавать пропагандистские материалы своим солдатам. Но тут же первые христиане на ура, что называется, подхватили эту инновацию: так было гораздо проще прятать священные тексты, запрещенные римскими властями. Это была революция. Революция и в прямом, и в переносном смысле. По крайней мере, некоторые исследователи считают, что уже к 400 году н.э. свиток был окончательно вытеснен кодексом. Впрочем, это обсуждается.

"...Раньше всего и в самом массовом порядке кодекс вытесняет свиток в христианских общинах, - подчеркивает крупнейший современный французский историк Роже Шартье. - Все обнаруженные на сегодняшний день манускрипты Библии II века н.э. - это писанные на папирусе кодексы; 90% библейских и 70% литургических и агиографических текстов II-IV веков, которые дошли до нас, имеют форму кодекса... тексты светские, литературные или научные, перенимают новую форму книги значительно позже: только в III-IV веках число содержащих их кодексов сравнивается с числом свитков. Даже если датировка папирусов с библейскими текстами является спорной (иногда их относят к III веку н.э.), наличие прочной связи между христианством и книгой в форме кодекса не подлежит сомнению"(14) (с. 33).

В принципе, не видно никаких препятствий, почему бы еще античным "издателям" (в кавычках, потому что масштабы издательской деятельности были весьма скромные; известно, например, что оратор Демосфен, большой библиофил, семь раз лично переписывал труд Фукидида; фактически - семь изданий просто ради того, чтобы порадовать себя) не создавать книги карманного формата (pocket books). Но тут вступает в силу еще одно технологическое ограничение.

Согласно современной статистике, шестая часть человечества страдает близорукостью; среди читателей этот показатель еще выше - до 24%. Можно предположить, что и в античности, и тем более в Средневековье это соотношение было примерно таким же. "До изобретения очков примерно четверти всех читателей приходилось читать тексты, написанные огромными буквами", - замечает Альберто Мангуэль (с. 349). Аристотель, Лютер, Шопенгауэр, Гете, Шиллер, Китс, Теннисон, Александр Поуп, Данте, Киплинг, Йейтс, Унамуно, Рабиндранат Тагор, Джеймс Джойс - все имели слабое зрение. Гомер, Мильтон, Хорхе Луис Борхес - те и вовсе ослепли к старости. Так что до поры до времени покетбуки и не могли появиться: их просто невозможно да и некому было бы читать.

Ситуация начала меняться к середине XIII века. В 1268 году англичанин Роджер Бэкон писал: "Если посмотреть на буквы или иные мелкие объекты через стеклянную или хрустальную линзу в форме меньшего сегмента сферы, обратив ее выпуклой стороной к глазу, буквы будут казаться больше и видны четче. Такой инструмент полезен каждому". Слово "очки" Бэкон еще не использует. Впрочем, дата первого публичного упоминания этого замечательного изобретения, облегчившего жизнь многим поколениям читателей, известна точно: 23 февраля 1306 года с кафедры собора Сана Мария Новелла во Флоренции Джордано да Ривалто Пизанский в своей проповеди напомнил, что очки - "одно из полезнейших приспособлений в этом мире". Мало того. "Я видел человека, который ранее прочих изобрел и смастерил очки, и я говорил с ним", - подчеркнул Джордано.

Как отмечает уже не раз упоминавшийся здесь Альберто Мангуэль, "вполне возможно, что распространение очков и улучшение их качества привело к увеличению количества читателей, которые стали покупать больше книг, - и в результате очки стали ассоциироваться с интеллектуалами, библиотекарями, учеными" (с. 352). И это не выглядит преувеличением, если сопоставить дату появления изобретения Гуттенберга (1454 год) и появления мастерских по изготовлению очков: 1466 год - Страсбург; 1478 год - Нюрнберг; 1540 год - Франкфурт.

В общем, все, что было необходимо для появления покетбуков, сошлось в точку примерно в одно и то же время: определенный уровень техники граверных работ (древнейшая сохранившаяся граверная модель датируется 1379 годом - "Доска Прота"), появление приспособления для чтения мелкого шрифта - очков и, наконец, собственно изобретение Иоганна Гуттенберга - книгопечатный процесс (1454).

3

По большому счету, книгопечатание и началось-то именно как мягкообложечное. Сначала книги выпускались на рынок в виде комплекта несброшюрованных тетрадей. Переплетали их уже читатели, если хотели и могли себе позволить это недешевое удовольствие. Первым, кто ввел в издательскую практику так называемый издательский переплет, был знаменитый немецкий типограф Эрхард Ратдольт (1447-1524): часть тиража своих изданий он переплетал еще в типографии. Он же придумал обложку и суперобложку.

Другой великий типограф, Альд Мануций, уже в 1501 году выпустил серию "карманных" книг формата ин-октаво - вполовину меньше, чем ин-кварто. Чтобы снизить себестоимость, Альд печатал их сразу большими тиражами - по тысяче экземпляров. Он же первый использовал специ­альный шрифт italic , разработанный знаменитым гравером-пуансонистом из Болоньи Франческо Гриффо. Книги постепенно, но необратимо становились носителем, прежде всего, четко отпечатанного текста, а уж потом - красивой и дорогой ювелирной вещицей.

В XVII веке бродячие торговцы продавали маленькие буклеты и сборники - дешевое издание народных сказок, преданий, баллад. Эти книги получили название chap - books (Скорее всего, слово это происходит от названия странствующего торговца "chapmen", который продавал эти книги.) Наибольшей популярностью пользовался формат ин-октаво, поскольку из одного листа получался буклет из шестнадцати страниц. В XVIII веке листы стали складывать двенадцать раз, и появились буклеты, состоящие из двадцати четырех страниц. Классическая серия в этом формате, выпускавшаяся голландским издательством Эльзевира, была так популярна среди не самых обеспеченных читателей, что граф Честерфилд однажды снобистски заметил: "Если у вас в кармане лежит классика от Эльзевира, никогда не показывайте этого и не упоминайте об этом".

А тут еще подоспела и революция в моде. В конце XVIII века в женской и мужской одежде появились карманы, изготовленные вместе с одеждой как неотъемлемый элемент костюма или платья. И что явилось причиной, а что следствием - карманы ли приспособились под появление книг, удобно помещавшихся в них, либо типографы подогнали формат книг под новое модное изобретение, - сказать трудно. Да это и не важно. Важно другое. Появилось такое уникальное социальное изобретение, как карманная книга в мягкой обложке (paperback).

Не случайно, что примерно в это же время (1822 год) для переплетов начали использовать ткань вместо дорогой кожи (пер­вым это сделал английский издатель Пикеринг в своей серии "Бриллиантовая классика" в 1822 году). Почти сразу же на тканевых переплетах стали печатать рекламные объявления. (Хотя книжный переплет возник с появлением кодекса, во II-IV веках. Тогда же переплеты начали украшать. На коже, которой обтягивали деревянные доски, служившие в качестве обложек, вырезали различные орнаменты, фигуры.) "Объект, который теперь попадал в руки читателю, - популярный роман или учебник в удобном формате октаво, в обложке из синей ткани, иногда защищенной еще и бумажной суперобложкой, на которой тоже иногда печатали рекламу, - очень сильно отличался от переплетенных сафьяном томов прошлого века. Книга стала менее аристократичной, менее запретной, менее величественной. Она давала читателю некое изящество среднего класса..." - отмечает Альберто Мангуэль (с. 170).

Для равновесия мнений тут нельзя не вспомнить ядовитое замечание Владимира Набокова: "Ибо в мире пошлости не книга становится триумфом ее создателя, а триумф устраивает читающая публика, проглатывая книгу вместе с рекламой на обложке".

Как бы там ни было, в 1841 году Кристиан Бернард Таухниц из Лейпцига начал выпуск одной из самых амбициозных серий книг в бумажной обложке; за первые сто лет ее существования, с периодичностью в среднем раз в неделю, было выпущено более пяти тысяч томов. Общий тираж составил около 60 млн экземпля­ров. Правда, форма книг этой серии плохо была приспособлена под карман: книги были почти квадратные, напечатаны очень мелким шрифтом, в одинаковых типографских обложках. Вложить квадратную книгу в карман, конечно, мудрено.

Не случайно современные справочники дают такое определение покетбукам: "КАРМАННОЕ ИЗДАНИЕ - издание малого или небольшого среднего формата, которое свободно умещается в кармане пальто или пиджака. Если книга среднего или большого формата в переплете пользуется спросом, то в зарубежной изд. практике ее часто выпускают в виде К. и. в обложке и на дешевой бумаге, чтобы расширить круг покупателей, сделать ее доступной широкой публике благодаря относительно низкой цене. За таким К. и. в западной изд. деле закрепилось название "paperback" (" пейпербек", букв. - " бумажный переплет")".

Или более общее: "МАЛОФОРМАТНОЕ ИЗДАНИЕ - издание, ширина блока которого чуть больше 10 см, а высота не превышает 16,5 см. Самое крупное из российских стандартных М. и. - издание формата 70×901/32 (107×165 мм), самое небольшое - 60×901/64 (70×102 мм). Границы эти, впрочем, весьма условны"(15).

"Массовое распространение таких малоформатных изданий, которые французский социолог Робер Эскарпи посчитал основной приметой декларированной им "революции в мире книг", - одно из примечательных достижений XX столетия, - подчеркивает один из ведущих отечественных знатоков истории книги и печатного дела Евгений Немировский. - В терминологии в англоязычных странах упор делают именно на бумажные обложки, именуя такие книги "paperbacks". Толковый словарь английского языка "Collins English Language Dictionary" дает такой книге следующее определение: "A printed book wich has a thin cardboard cover", то есть "Печатная книга, которая имеет переплет из тонкого картонажа". Впрочем, термин "paperbacks" давно уже стал нарицательным, и с материалом, из которого изготовляется обложка, он прямой связи не имеет. В немецкоязычных странах, напротив, при конструировании нового термина за основу были приняты не материал переплета, а размеры издания. Здесь такие книги именуют "Taschenbuch", то есть "Карманная книга"(16).

Таким образом, не всякий "пейпербек" можно отнести к "покетбукам". Скорее всего, Анна Каренина читала в поезде как раз покетбук, но еще не пейпербек. На это указывает и такая деталь, что вместе с книжкой она достала из своей дамской сумочки ножик для разрезания бумаг: классический покетбук в мягкой обложке вряд ли, по определению, нуждался в процедуре разделения страниц. А такие издания к моменту событий, которые описаны в "Анне Карениной", уже существовали.

История "настоящих" карманных книг в бумажных обложках начинается в ноябре 1867 года, когда лейпцигский книготорговец и типограф Антон Реклам (1807-1896) выпустил первые томики массовой "Универсальной библиотеки" ("Universal-Bibliothek"). Стоимость томика - два гроша. В первом томе была напечатана первая часть "Фауста" Иоганна Вольфганга Гете. В дальнейшем она неоднократно переиздавалась, и ее общий тираж в "Универсальной библиотеке" к 1942 году составил 89 млн экземпляров. Аналогичные издательские серии выпускались и в других странах (в том числе и в России). "В XIX веке никакой "революции в мире книг" они не вызвали, - резонно заключает Немировский. - Дело, следовательно, не в форме и в размере книги, а в повышенном спросе на книжную продукцию, который был вызван к жизни научно-технической революцией".

А мягкообложечную революцию карманного формата произвело английское издательство "Penguin Books Ltd" ("Пингвин"), которое было основано в 1935 году Алленом Лейном (1902-1970). "Издательство "Пингвин" своевременно заметило увеличение спроса и постаралось его удовлетворить", - пишет Евгений Немировский. Первые десять "пингвинов" были выпущены в продажу 30 июля 1935 года - по шесть пенсов за книгу. По расчетам Лейна, затраты должны были окупиться, если будет продано 17 тыс. экземпляров, но первые продажи составили всего семь тысяч. Дальше в историю вмешалась женщина.

"Он <Лейн> встретился с закупщиком большой сети магазинов "Уордсворт" мистером Клиффордом Прескоттом, который колебался: мысль о том, чтобы продавать книги вместе со всеми прочими товарами первой необходимости, вроде носков и жестянок с чаем, показалась ему смешной. И в этот момент в кабинет мужа случайно зашла миссис Прескотт. Ее спросили, что она думает на этот счет, и она откликнулась с огром&shy;ным энтузиазмом. "А почему нет? - поинтересовалась она. - Почему книги нельзя продавать вместе с носками и чаем?" Благодаря миссис Прескотт сделка была заключена". Так, в описании нашего незаменимого Мангуэля, решалась судьба "мягкой обложки" (c. 174).

За первые 25 лет своего существования издательство "Penguin Books Ltd" выпустило 3250 названий книг общим тиражом более 250 млн экземпляров. "Одиссея" Гомера, изданная в серии "Пингвин" в 1946 году, до 1960 года была продана в количестве более 1 млн экземпляров. Но постепенно Лейн стал разнообразить свой репертуар. В аналогичном исполнении стали выходить научно-популярные (non-fiction) (серия "Pelicans") и детские (серия "Puffins") книги.

Дело оказалось заразительным. В США аналогичную серию, "Pocket Books", начал издавать в 1939 году Роберт де Грааф. СССР, кстати, тоже не отставал.

У меня в коллекции, например, есть четыре советских покетбука, изданных в серии "Жизнь замечательных людей": З.Цейтлин. Галилей / М.: 1935; М.Лесников. Джемс Уатт / М.: 1935; В.Никольский. Фультон / М.: 1937; П.Забаринский. Стефенсон / М.: 1937. Правда, книги эти немного "вылезают" за малоформатный канон - 72х105/32. Но и канон-то этот, как было сказано выше, весьма условен. А возможно, просто карманы в одежде советских читателей были чуть-чуть больше: "У советских - собственная гордость!" - как сказал Маяковский. Не зря же он доставал "из широких штанин" именно "паспортину", а не банальный паспорт.

4

Пожалуй, как и обещал, теперь можно сформулировать и Второй "баллистический" закон для литературы : с возрастанием скорости физического передвижения читателей в пространстве книга тяготеет не только к уменьшению формата, но и к своей исходной, первородной, мягкообложечной форме.

Согласно опубликованному в декабре 2006 года исследованию "Левада-Центра", если раньше жители России отдавали предпочтение толстым романам в твердом переплете, сегодня они склонны покупать покетбуки в мягких обложках. Одна из главных тенденций - ориентация издательств на серийно-типовую литературу. Как правило, это дешевые книги в бумажном переплете.

Из тех, кто читает постоянно, 24% увлекаются женскими детективами, 19% - женской прозой, 18% предпочитают "российский боевик", 16% - историко-приключенческую классику, 14% - современную историческую прозу, 11% - русскую советскую классику. В нехудожественной литературе лидируют книги о здоровье (25%), издания по кулинарии (20%), книги по специальности (20%)(17).

Таков он, контент русского "мягкого переплета".

Утешиться можно тем обстоятельством, что бумажный переплет - это тоже очень важный признак демократии. "Дело не только в том, что мягкая обложка скорее тактильная, а не визуальная упаковка, но и в том, что такая книга одинаково легко может быть посвящена как глубоким вопросам, так и пустому вздору, - подчеркивал Маршалл Маклюэн(18) (с. 373). Я, пожалуй, продолжу эту цитату культового канадского социолога: "В Америке издание книг в мягкой обложке, особенно в высоколобой их форме, было опробовано в 20-е годы, потом в 30-е и 40-е. Но только в 1953 году они вдруг были встречены доброжелательно. Ни один издатель не знает толком, почему это произошло... Сама мягкая обложка стала обширным мозаичным глубинным миром, выразившим изменившуюся чувственную жизнь американцев, для которых глубинный опыт в словах, как и в физике, стал в полной мере приемлемым и даже желанным".

(В качестве небольшого отступления и иллюстрации к сказанному: первое американское издание романа Владимира Набокова "Память, говори" (1960) в мягкой обложке на одном из недавних букинистических аукционов предлагалось за 60 тыс. долларов(19)) (с. 119).

Так что же случилось в 50-е годы с Соединенными Штатами, что они так полюбили покетбуки? Ничего особенного. Считается, что американцы начали воспринимать свою страну как единое пространство после начала строительства скоростных автомагистралей - без пересечений, без светофоров. Этот образ активно эксплуатируется Голливудом. В той же набоковской "Лолите" на этом построена фабула всего романа.

В 1895 году в США было 4 автомобиля. Дальше следите внимательно: в 1930-м в США - 23 млн авто (в остальных странах мира - 6,9 млн); в 1940-м - 27,5 и 9,7 млн соответственно; в 1950-м - 40,3 и 9,7; в 1960-м - 61,7 и 36,6 млн автомобилей(20).

Такой тотальный гаджет, естественно, не мог не повлиять на поведение и образ жизни миллиардов людей на планете.

В 1956 году президент США Дуайт Д.Эйзенхауэр с гордостью подчеркивал: "Площадь всего дорожного покрытия такова, что на ней могут уместиться две трети всех автомобилей США. Из бетона, пошедшего на строительство дорог, можно... проложить 6 пешеходных дорог до Луны".

Но автомобиль (и это, возможно, самое главное) "перелопатил" не только пейзаж США. Он перепрограммировал мозги американцев, а заодно и значительной части остального населения мира. По данным социологического исследования 60-х годов прошлого века, почти 40% предложений о браке в США были сделаны в автомобиле. 90% американских семей проводят свой отпуск на колесах; к 1964 году суммарное количество автотуристов за всю историю страны составило 5 млрд человек. Им же надо что-то читать и в дороге, и в придорожных мотелях! Ну хотя бы путеводители. (Опять на ум приходит набоковская "Лолита".)

Социологи давно уже отметили, что взрывное распространение покетбуков и в Европе, и в США связано с тотальной автомобилизацией. Карманные издания идеально вписываются в салон автомобиля - брошенные ли на кресло, заткнутые ли в "бардачок", забытые ли перед задним стеклом. Их дизайн - автомобиля и покетбука - как бы комплиментарен. Условно говоря, "чем больше скорость, тем мягче мягкий переплет!"

Но и в этом социальные стратегии потребления печатной продукции в России ничем не отличаются от остального цивилизованного мира. По масштабам автомобилизации Россия намного опережает Эфиопию (соответственно 122 и 1 личный автомобиль на 1000 жителей), хотя пока и отстает от Германии и Италии (более 500 автомобилей на 1000 жителей)(21). В Японии этот показатель составляет около 600, а в США - около 800 автомобилей. Но это - отставание в разы, а не на порядки... И, как следствие, отечественный рынок книжной продукции если и не перенасыщен изданиями в мягкой обложке, то уж, по крайней мере, абсолютно недефицитен.

Все разговоры - вот, мол, все книжные прилавки заполонила мягкообложечная "макулатура", поэтому и нет места "серьезной литературе", поэтому и упал так низко престиж чтения как такового в общественном сознании, - разговоры эти, по крайней мере, наивны. В тех же США в 60-70-е годы прошлого века суммарный тираж "научно-популярных" комиксов только одного автора, Стэна Ли (создатель знаменитого образа человека-паука), составил 134 млн экземпляров. А ведь это был период, когда успешно осуществлялась программа высадки американских астронавтов на Луну.

Точно так же не мешает засилье комиксов сегодня и японцам занимать второе место в мире после тех же США - по количеству регистрируемых патентов. И это при том, что распространение и, соответственно, потребление комиксов ( manga - так называется эта разновидность печатной продукции в Японии) приобрело характер социальной эпидемии: 40% изданий в Стране восходящего солнца - комиксы, 30% доходов издательств - от комиксов(22) (с. 52).

Та же картина и в одной из наиболее экономически развитых европейских стран - Германии. По данным Евгения Немировского, если в 1961 году выпуск карманных изданий в бумажных обложках составил 4,6% от общего числа изданий, то в 1989 году - 16,5%.

Франция, в которой книги карманного формата начали выпускать в 50-е годы, сегодня делает основную ставку в издательском бизнесе именно на "мягкую обложку": в карманном формате сейчас издается 25% книг страны. Добавьте к этому тот факт, что 11% продаж всей издательской продукции приходится на комиксы (которые, кстати, могут быть очень высокого литературного качества; в этой жанровой адаптации вышли, в частности, произведения Пруста)(23).

Покетбук, как видим, действительно объект демократичный.

Еще один признак демократичности покетбука как формы книги - положение этих изданий на книжных полках. Обратите внимание, очень часто (если не сказать - в подавляющем большинстве случаев) карманные издания располагают горизонтально. Они смиренно лежат в стопочку, занимая пространство, остающееся свободным между их "твердокорешковыми" собратьями и верхней полкой. И, кажется, им там комфортно. Они как будто специально придуманы, чтобы распихивать их по самым укромным щелям книжных шкафов, тем самым повышая КПД использования полезного пространства библиотек. Их "слепые" корешки, часто без типографских знаков, образуют разноцветные зебры наших книжных хранилищ. Впрочем, генезис такого способа заполнения пространства книгохранилищ можно проследить как минимум на тысячу лет назад.

Так, некто Аль-Мукаддаси описывает устройство библиотеки в Ширазе, виденной им не позднее 990 года. Огромный сводчатый зал. Вдоль стен - стеллажи из дерева высотой около 70 см (три пяди), оборудованные дверцами и разделенные перегородками. Книги в стеллажах складывали плашмя, стопками, в маленькие пирамиды по уменьшению формата (с. 74, см. сноску 11).

С подобной же пирамидой из книг (скорее всего, не столь геометрически структурированной, как в средневековой исламской библиотеке) мы встречаемся в знаменитой седьмой главе пушкинского "Евгения Онегина", XIX строфа:

Татьяна взором умиленным
Вокруг себя на все глядит,
И все ей кажется бесценным,
Все душу томную живит
Полумучительной отрадой:
И стол с померкшею лампадой,
И груда книг, и под окном
Кровать, покрытая ковром <...>.

Другой, несколько варварский, но не менее демократичный способ использования мягкой обложки - в качестве подпорки под те же прогибающиеся книжные полки, а то и под ножку стола, книжного шкафа, тумбочки и пр.

Но при этом покетбук - книга хоть и в мягкой обложке карманного формата, но с характером твердым. Вернее, упругим. Покетбук не оставишь лежать открытым на какой-либо странице. Его мягкий клееный корешок, практическое отсутствие полей вокруг текста - все это работает, как пружина: покетбук упорно всегда стремится вернуться в исходное состояние. Поэтому, кстати, карманную книгу чрезвычайно тяжело отсканировать, по крайней мере, не сломав ей "хребет" - клееный корешок. Если понадобилось скопировать часть текста из покетбука, придется напрячься - выписать (или набрать на компьютере) интересующий тебя фрагмент.

В наш век, когда люди еще вполне цветущего возраста живут уже бок о бок с поколением, рожденным нажимать на клавиши и скачивать любую информацию из интернета, такую социальную роль книги в мягкой обложке надо благодарно принимать.

Примечания:

1. Здесь и далее цитаты даются по изданию: Толстой Л.Н. Анна Каренина: Роман. - М.: Изд-во "Эксмо", 2006. - 960 с. - (Библиотека Всемирной Литературы).

2. Набоков В.В. Лекции по русской литературе / Пер. с англ. Предисловие Ив.Толстого. - М.: "Независимая газета", 1996. - 440 с. (с. 304).

3.Рязанов В.Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX-XX вв. - СПб.: Наука, 1998. - 796 с. (с. 39).

4.Иголкин А.А. Источники энергии - экономическая история (до начала ХХ века) . М.: Ин-т рос. ист. РАН, 2001. - 212 с. (с. 122, 172).

5.Замятин Д.Н. Культура и пространство: Моделирование географических образов . - М.: Знак, 2006. - 488 с.

6. Здесь и далее ссылки на Альберто Мангуэля даются по изданию: Мангуэль А. История чтения / Пер. с англ. М.Юнгер. - Екатеринбург У-Фактория, 2008. - 381 с.

7.Лилли С. Люди, машины и история. История орудий труда и машин в ее связи с общественным прогрессом / Пер. с англ. В.А.Алексеева. - М.: Прогресс, 1970. - 430 с.

8. Миниатюрной книгой в СССР, а теперь и в России считается издание (в обложке или в переплетной крышке), максимальный размер блока которого не превышает 100 мм ( Библиофилы России: Альманах. - Т. 1. - М.: Любимая Россия, 2004. - 560 с. (с. 343).

9. Источник: "Статистика произведений печати, вышедших в России в 1913 г.". СПб., 1915. С. 111-113. Цит. по: "Россия накануне Первой мировой войны (Статистико-документальный справочник)". - М.: Самотека, 2008. - 432 с. (с. 373-374).

10.Edward G. Browne. А Literary History of Persia, 4 vols. (London, 1902 - 1924). Цит. по: Мангуэль А. История чтения / Альберто Мангуэль; пер. с англ. М.Юнгер. - Екатеринбург У-Фактория, 2008. С. 230.

11.Поларстон Л. Книги в огне / Пер. с фр. - М.: Текст, 2007. - 397 с.

12. Эко Умберто. От Интернета к Гуттенбергу / в Общество и книга: от Гуттенберга до Интернета. - М.: Традиция, 2000. - 280 с.

13.Словарь средневековой культуры / Под ред. А.Я.Гуревича. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: РОССПЭН, 2007. - 624 с. (Серия "Summa culturologia")

14. Шартье P. Письменная культура и общество / Пер. с фр. и послесл. И.К.Стаф

М.: Новое издательство, 2006. - 272 с. - (Серия А).

15.Мильчин А.Э. Издательский словарь-справочник . - Изд. 3-е, испр. и доп., электронное - М.: ОЛМА-Пресс, 2006. http://slovari.yandex.ru/dict/milchin

16.Немировский Евгений. " Подводя итоги XX столетия: книгоиздание" / КомьюАрт, #1, 2000, http://www.compuart.ru/article.aspx?id=15400&iid=732.

17.http://www.biblio-globus.ru/inter_analytics.aspx

18.Маклюэн Г.М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека / Пер. с англ. В.Николаевой. - М., Жуковский, "КАНОН-пресс-Ц", "Кучково поле", 2003. - 464 с.

19. Империя N. Набоков и наследники / Сб. статей, ред. Ю.Левинг, Е.Сошкин. М.: НЛО, 2006. - 544 с.

20.Ергин Д. Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть / Пер. с англ. - М.: Изд-во "ДеНово", 1999. - 968 с.

21.Клюев Н.Н. "Россия на экологической карте мира" / Вестник Российской академии наук, т. 72, # 8, 2002. С. 698-705 (с. 701).

22. Лессиг Л. Свободная культура / Пер. с англ. - М.: Прагматика культуры, 2007. - 272 с.

23.Надя Хури-Дагер. Французы и любовь к книге / Lable France, # 69, I квартал 2008. С. 12-13.

На фото: холодное утро парижского букиниста.

       
Print version Распечатать