Бытует мнение, что коррупционные отношения опираются на разветвленные иерархические структуры, спаянные взаимными обязательствами. Поддерживаемые доходами от нелегальных услуг, они позволяют воспроизводить системные и хорошо отлаженные механизмы распределения поступающих денежных средств и возникающих при этом рисков. Круговая порука, взаимные обязательства, покровительство начальства и т.д. воссоздают типичный дискурс о коррупционности власти и тотальном разложении общества. Описывать коррупцию как системное и хорошо отлаженное явление, составляющее теневую опору социального порядка, удобно, поскольку это объясняет тотальность и распространенность нелегальных сделок, проходящих вне законодательно закрепленной системы бухгалтерского учета. Коррупция как система – типичный и непроблематизируемый образ, представленный как в средствах массовой информации, так и в академических изданиях:

Рядовой налоговый инспектор, конечно, «кормится» от контролируемых им объектов, но далеко не все «откупные» теневого бизнеса достаются ему лично. Значительная доля уходит вверх. На более высоких этажах решаются более серьезные проблемы бизнеса, соответственно, цена вопроса растет. И опять происходит дележ с верхом. Все уровни властной иерархии вносят свой вклад в этот поток. Так формируется коррупционная пирамида. При этом вряд ли кто из «пайщиков» понимает конечный размер, маршрут и, главное, назначение отправляемых наверх средств. Но каждый понимает, что его место в системе зависит от неукоснительного соблюдения заведенного порядка [Барсукова, 2009, с. 293-294].

Учитывая, что коррупция представляет собой многоликое и системное общественное явление, следует сказать, что и в борьбе с ней необходимы системные решения, требующие как изменений в законодательстве, так и структурных, функциональных изменений в органах власти, а также изменений социально-психологических стереотипов и отношений к этому явлению всего общества и каждого человека в отдельности [Тарасян, 2011].

Вместе с тем можно перечислить ряд существенных затруднений, связанных с системным представлением коррупции. Во-первых, за последние двадцать лет ни разу не были выявлены разветвленные сети коррупционеров. Как правило, уголовные дела ограничиваются единичными актами передачи денежных средств, за редким исключением затрагивающие нескольких должностных лиц. Так, в 2011 году из почти 50 тыс. предварительно расследованных за 9 месяцев преступлений коррупционной направленности совершены организованными группами только один процент [Егоров, 2011]. Причем по обозначенным делам в среднем проходило не более двух – трех человек. Объясняется такая ситуация хорошей защищенностью коррупции верхнего уровня от любых процессуальных действий. Однако при иерархической организации коррупционных сделок должны хотя бы изредка выявляться несколько уровней товарно-денежных потоков, основанных на услугах теневого характера. Кроме того, системный характер отношений предполагает разветвленную сеть горизонтальных отношений, информация о которых также отсутствует. Во-вторых, в разговорах с участниками коррупционных сделок, инициируемых в рамках этнографических исследований теневой экономики, представление о системном характере последней ни разу не подтверждалось. С одной стороны, информанты ссылались на тотальность теневых отношений, безальтернативность вхождения в них, с другой – конкретные описания коррупционных схем, как правило, ограничивались локальными, единичными случаями [Жарков, Рогозин, 2012]. Они объединялись лишь по содержательному подобию, но никак не были связаны в некоторую единую структуру или сеть. В третьих, исследователи коррупции ни разу не задались вопросом о проблематичности ее системного характера. Представления о разветвленном характере коррупционных сетей скорее служат основанием для дальнейших теоретических построений, нежели подвергаются критическому разбору. По всей видимости, заключение об иерархическом строении коррупционных отношений исходит из наиболее частого обнаружения последней в бюрократических структурах. Однако изоморфизм среды бытования и внутренней структуры коррупции весьма проблематичен и требует дополнительной аргументации. Первая причина затрагивает правовую область, вторая – практическую и третья – теоретическую. Ни в одной из них внимательный читатель не обнаружит каких-либо следов аргументированного представления о системных коррупционных отношениях.

Коррупция, в отличие от бюрократических структур, на которых она паразитирует, не опирается на эксплицированные порядки, не воспроизводит рациональные схемы и не раскладывается до элементов предзаданной иерархической сети. Если бюрократия представляет персонифицированные сообщества, с четко фиксированным разделением круга полномочий и обязательств, коррупционные образования анонимны, а коррупция как таковая вовсе не укладывается в понятие сообщества. Скорее следует вести речь об агрегациях, или объединениях заинтересованных сторон, сформированных под воздействием неблагоприятных факторов внешней институциональной среды или восприятия последних в качестве неблагоприятных. И.А. Шмерлина в качестве примера агрегации в человеческой популяции приводит толпу:

В качестве человеческого примера (но, безусловно, не аналога) агрегации можно назвать толпу. Конечно, в данном случае корректно говорить только о контактных видах людских объединений. Стоит, однако, обратить внимание на то, что рассеянная публика, являющая собой чисто духовную общность, возникает в человеческой истории сравнительно поздно. Г. Тард связывал формирование подобной рассредоточенной общности с появлением газет как средства массовой коммуникации нового времени [Шмерлина, 2003a].

Коррупция не является разновидностью толпы. Это иная форма агрегации, основанная на теневом освоении неподатливой для прямых и открытых интервенций институциональной среды. Как стайки головастиков собираются в подогретых солнцем местах водоема [Зорина, Полетаева, Резникова, 1999, с. 98], так и склонные или спровоцированные к наживе индивиды концентрируется в местах благоприятных для скрытого присвоения материальных благ.

Казалось бы, предельно персонифицированные отношения между участниками коррупционных схем на деле поддерживаются анонимными формами взаимодействия. Локальные коррупционные сообщества, в которых реализуются те или иные схемы кормления (откаты или распилы), держатся на демонстративном умолчании не только об участниках транзакций, но и правил их проведения. Кооперация в проведении теневой сделки опирается на механизмы изоляции, способствующие обособленности отдельных коррупционных образований и блокированию рискованных информационных или денежных потоков. «Все всё знают» ‑ универсальная формула коррупционных взаимодействий, позволяющая сохранять устойчивость и надежность иначе весьма рискованных операций. Демонстративная анонимность есть ауторегуляртор, поддерживающий институт коррупции, как набор правил, задающих и определяющих особенности индивидуальных обменов. Как в колониях прокариот ауторегуляторы поддерживают дистантную химическую коммуникацию между пространственно разделенными в масштабах колонии клетками [Олескин, 2009, с. 227], так и в коорупционных культурах (популяциях) умолчания и отсутствие протоколируемых договоренностей задают паттерны коммуникативных практик, формирующих дистантные сетевые взаимодействия при фактическом отсутствии сети.

Изоляция популяций друг от друга – отражение избирательности афилиации между микробными клетками. Она проявляется в явлении «неслияния колоний» микроорганизмов, растущих на одной чашке Петри. Как уже отмечалось, именно такая взаимная изоляция, являясь аналогом феномена «избегания чужака» у различных животных (и в человеческом обществе), способствует структурированности и обособленности микробных биосоциальных систем [Олескин, 2009, с. 226-227].

Оперативно-розыскные мероприятия не могут привести к желаемым результатам по раскрытию коррупционной сети. В привычном общественному сознанию формате последней попросту не существует. С одной стороны, внешняя институциональная среда создает условия для воспроизводства диффузных, но подчиненных единым правилам и нормам агрегаций. С другой – локальные объединения, связанные уже тесными контрактными отношениями, формально воспроизводят анонимные схемы взаимодействия. Как агрегационная среда, так и особенности индивидуальных коррупционных отношений создают условия для надежного сокрытия реальных участников сделок и невозможности локализации коррупционной среды, исходя из обнаруженных отдельных элементов. Аморфная, построенная на слабых и неочевидных связях агрегация не может быть разрушена исходя из схематического поиска сетевых, иерархически устроенных сообществ. Более того, усилия по разработке бюрократически опосредованных процедур борьбы с коррупцией, создают дополнительное обрамление, рамку ее воспроизводства. Иными словами, коррупция и борьба с ней – явления одного порядка, поддерживающие развитие и укрепление теневых популяционных практик. Если первая образует среду их бытования, вторая конституирует границы этой среды, не позволяя размываться смыслам, поддерживающим неформальные взаимодействия. Коррупция паразитирует на формальных бюрократических структурах и практиках, в том числе направленных и на борьбу с ней.

Поскольку коррупция поддерживает два важнейших свойства организованных существ – питание и воспроизводство (по А. Эспинасу), этологический подход к ее изучению представляется одним из наиболее плодотворных (обзор основных направлений см.: [Панов, 2011]). Выделение индивида (коррупционер) и его частных форм взаимодействия (откаты, распилы, взятки) не достаточно для объяснения феномена коррупции. Последняя представляет реальность надындивидуального порядка, в которой единицами наблюдения должны выступать коррупционные общности, локализованные в определенных теневых агрегациях. Удивительная стабильность и устойчивость во времени коррупционных отношений, реконструированная А. Кирпичниковым от Древней Руси до наших дней [Кирпичников, 1997], указывает на недостаточность лишь социологических или экономических описаний коррупции.

Возможно, стабильность и длительность существования действительно могут служить универсальными этологическими критериями социальной целостности. Такая постановка проблемы звучит несколько неожиданно для социолога, который в силу заданности «первоначальных условий» теоретизирования вообще не склонен задумываться о критериях «истинной» социальности. Более уместно здесь было бы вспомнить историко-философскую традицию, рассматривающую рождение, развитие и деградацию социальных объединений как естественноисторический процесс [Шмерлина, 2003b, c. 176].

Этологическая исследовательская программа позволяет избавиться от рудиментов обыденных представлений о социальном, приводящим к навязыванию шаблонных системных описаний гораздо более сложному и разветвленному образованию, эволюционирующему уже многие столетия. Объяснение коррупции через индивидуальные выборы, ограничение миром современных модернизированных обществ и групповых взаимодействий приводит к формированию странных и весьма далеких от реальности объяснительных схем.

Литература

1. Барсукова, С.Ю. Неформальная экономика. М.: Изд-кий дом ГУ-ВШЭ, 2009.

2. Жарков, В.П., Рогозин, Д.М. Разговоры о коррупции с очевидцами // Отечественные записки. 2012. № 2 (в печати).

3. Зорина, З.А., Полетаева, И.И., Резникова, Ж.И. Основы этологии и генетики поведения. М.: Изд-во МГУ, 1999.

4. Егоров, И. Взятка от вора: криминальные авторитеты стали все чаще подкупать чиновников // Российская газета. 2011. 26 декабря. № 5667 (291).

5. Кирпичников, А. Взятка и коррупция в России. СПб.: Изд-во «Альфа», 1997.

6. Олескин, А.В. Биосоциальность одноклеточных: на материале исследований прокариот // Журнал общей биологии. 2009. Т. 70. № 3. С. 225-238.

7. Панов, Е.Н. Роль этологии в изучении внутрипопуляционной организации: формирование современных взглядов (второе изд.; первая публикация в 1984) // Русский орнитологический журнал. 2011. Т. 20. № 650. С. 783-804.

8. Тарасян, А.Г. Сравнительный анализ динамики коррупции до и после принятия Федерального закона «О противодействии коррупции» // Наука и образование: хозяйство и экономика; предпринимательство; право и управление. 2011. № 5. С. 110-113.

9. Шмерлина, И.А. «Физика» социальности // Вестник Российской академии наук. 2003a. Т. 73. № 6. С. 521-532.

10. Шмерлина, И.А. [Рец.] Научно-популярная биосоциология, или о пользе дилетантского прочтения: Панов, Е.Н. Бегство от одиночества. Индивидуальное и коллективное в природе и в человеческом обществе. М.: Лазурь, 2001 // Социологический журнал. 2003. № 1. С. 166-179.