Его хочется цитировать

Вслед за смертями Ельцина и Гайдара смерть Виктора Степановича Черномырдина – это то, что окончательно переводит для нас политическую эпоху 1990-х в историческую. Теперь эта эпоха окончательно ушла в прошлое – не только «физически», но и психологически.

Черномырдин возглавил правительство в декабре 1992 года, и в тогдашнем калейдоскопе назначений и отставок никто не воспринимал его как человека, который фактически определит (собой и своей политикой) 90-е – десятилетие самой бурной общественной трансформации на нашей памяти. Никто не ожидал, что он продержится на своем посту долго, он воспринимался скорее как временная компромиссная фигура. Между тем Черномырдин проработал на посту премьера до марта 1998 года, и еще в августе того же года, после разразившегося финансового кризиса и последующей отставки правительства Кириенко был назначен исполняющим обязанности председателя правительства – хотя и не поддержан Думой.

Конечно, в политическом смысле 90-е – это была прежде всего ельцинская (и, как ни странно, во многом гайдаровская) эпоха, чем черномырдинская. Черномырдин – с его практическим умом и здравым смыслом – скорее выполнял роль своеобразного стабилизатора от слишком резких движений и метаний, которых тогда можно было ожидать едва ли не каждую секунду, на каждой исторической развилке. Но эта роль в то насыщенное событиями время оказалась довольно востребованной – еще более резкие импровизации, чем те, что тогда происходили, система просто могла не выдержать.

Высшим пиком политической самостоятельности Виктора Степановича, пожалуй, было то короткое историческое мгновение (в ноябре 1996 года), когда Ельцин почти на сутки, на время операции по аортокоронарному шунтированию передал Черномырдину президентские полномочия. Конечно, это было чисто формальным актом, важным разве что с чисто психологической точки зрения – едва придя в сознание, Ельцин, как говорят, прохрипел «Указ!» (о возвращении ему всей полноты власти) – и Черномырдин перестал быть и. о. президента. Но все же на это короткое время власть была передана именно ему, а это в то время, с его большим дефицитом доверия различных сил в политической системе, было не так чтобы очень тривиально.

Черномырдин пользовался доверием Ельцина, и в целом оправдывал это доверие. Если Ельцин брал на себя ответственность своеобразно – так что иногда казалось, что лучше бы и не брал – то Черномырдин все-таки справлялся с решением проблем не всегда удачным, но и не провальным образом. Это особенно было заметно в острые моменты, как в 1995 году, когда Черномырдин возглавил политическое движение «Наш дом – Россия» (очередная, столь же неуспешная, как и предыдущие, попытка создать «партию власти» в новой России) или во время телефонных переговоров с террористами, захватившими больницу в Буденновске. Не то чтобы Виктора Степановича после этого не в чем было упрекнуть – вал критики, и во многом справедливой, раздавался тогда со всех сторон – но и не очень понятно было, что принципе в рамках его возможностей можно было тогда сделать лучше.

Некоторым парадоксом представляется, что годы, на которые пришлось правление Черномырдина, оказались худшими годами в отношении нефтяной и газовой конъюнктуры. Черномырдин всегда воспринимался как представитель нефтегазового комплекса в правительстве России, что и неудивительно – еще в советские времена он, как принято выражаться, «прошел путь» от слесаря на нефтеперерабатывающем заводе до министра газовой промышленности СССР – путь в самом деле немалый. Позже это министерство было фактически переименовано (поначалу без каких-либо структурных изменений) в концерн «Газпром», и произошло это при непосредственном участии Черномырдина, который и стал его первым председателем правления. «Что хорошо для "Газпрома", то хорошо и для России», сказал однажды Черномырдин, перефразируя известное американское выражение – но реализован был этот слоган уже в 2000-е, когда «Газпром» превратился едва ли не в становой хребет нашей государственности. При низких ценах на нефть и газ в 90-е это было еще невозможно.

Отставка Черномырдина весной 1998 года грянула как гром среди ясного неба – как раз тогда, когда все уже начали привыкать к мысли, что Виктор Степанович во главе правительства – это почти навсегда. Как обычно, объяснено при этом ничего не было, и только позже стало понятно, что Ельцин задумался о поиске преемника, и решил осуществить этот поиск самым радикальным экспериментальным образом – через смену молодых политиков на посту премьера и проверку всех в деле. В 1998 году это было еще мало кому понятно – и Черномырдину в том числе. Память сохранила политическую карикатуру того времени – выставляемый из кабинета политик и в качестве прощального жеста – орден ему на спину, президентской рукой. Обида на отставку в таком стиле сохранилась у Черномырдина после этого, видимо, на долгие годы, но Ельцин, похоже, просто не умел иначе. Обычной манерой для любых отставок у него было – поставить подпись под документом, после чего человек для него просто переставал существовать.

Опыт Черномырдина уже не был после этого востребован в полном объеме, он сменил сферу деятельности и занялся международными отношениями, что было для него явно периферийной сферой. При этом, однако, и в урегулировании кризиса на Балканах в 1999 году, и в течение многих лет работы в должности посла на Украине он проявил себя по-прежнему ярко, его деятельность привлекала внимание и запоминалась. Дело дошло даже до того, что в феврале прошлого года МИД Украины вынес ему предупреждение – что «согласно Венской конвенции о дипломатических сношениях», он может быть объявлен персоной нон грата. Поводом для этого послужили следующие высказывания (в интервью «Комсомольской правде»): «С этим украинским руководством договориться нельзя. Придут другие люди – посмотрим... Обязательно трезвые придут, нормальные». Виктор Ющенко, по его словам: «Он же не с неба свалился. С виду-то вроде нормальный мужик. Он такого склада – рисует, черепки собирает. Он может вокруг какого-то пенька часа три ходить, рассматривать его, фантазировать. Дома он там такое понасобирал – мельницы, жернова, до огромных! Ветряных мельниц в Киеве понаставил...» Видимо, эти характеристики показались оранжевому руководству страны слишком уж свободными и вольными. Угроза объявления посла персоной нон грата, впрочем, не слишком подействовала на Виктора Степановича, как он выразился тогда: «Напугали бабу туфлями с высоким каблуком. Меня это не волнует, я не в том ранге, чтобы меня пугать».

Образный язык Черномырдина – это тема, пожалуй, для отдельного филологического исследования. Ни у одного другого русского политика и государственного деятеля юмор не был так органично вплавлен в языковую ткань. Ни один некролог сейчас не обойдется без знаменитых черномырдинских афоризмов, которые смешат нас, каким бы ни был грустным повод, по которому мы их вспоминаем: «А кто попытается мешать – о них знаем мы в лицо! Правда там не назовешь это лицом!» Или: «Были, есть и будем. Только этим и занимаемся сейчас» (в ответ на вопрос, не собирается ли движение НДР самораспуститься в связи с плохими прогнозами на выборах в Госдуму). «В Югославии катастрофа. Катастрофа – это всегда плохо!» «Все говорят, что недовольны итогами приватизации, и я недоволен, и не говорю». «Впервые за многие годы отмечено сокращение сброса поголовья скота». «Да и я вон, в своем седле премьерском – только ветер в ушах». «Зюганов, выступая где-то в воскресенье на каком-то собрании или совещании, он же допустил недопустимое». «На любом языке я умею говорить со всеми, но этим инструментом я стараюсь не пользоваться». «Отродясь такого не видали, и вот опять!» Виктора Степановича хочется цитировать бесконечно.

Этот своеобразный юмор в тяжелые для всех – и для народа, и для правительства – времена 90-х вносил совершенно особую ноту в тогдашнее восприятие власти – из уст Гайдара или Ельцина это представить себе было невозможно. И об этом сохранится живая народная память – когда многое другое забудется. Пусть этот юмор был близок к такому специфическому «хирургическому» черному юмору – ну так властям тогда и пришлось делать хирургическую операцию, причем без наркоза. Заменителем этого наркоза юмор Черномырдина быть, конечно, не мог – но все-таки с ним было как-то легче.

       
Print version Распечатать