Дороги, которые по-прежнему нас выбирают

Mitrofanov Sergey

Издревле люди полагали правильным воспроизводство своего образа жизни в грядущем, хотя, как правило, никогда не были удовлетворены настоящим положением вещей. И не потому, что таким образом они хотели подложить свинью потомкам, заставляя их наступать на старые грабли, а потому что так устроено общество. Ибо общество на самом деле есть всего лишь множественность отдельных людей. Хотя и разделенных социальными статусами и по личностным характеристикам, но крепко спаянных тем не менее эгоистическим стремлением сохранить этот порядок. Поскольку только порядок, и желательно как можно более строгий порядок, открывает им возможность улучшать социальные статусы, двигаться по карьерной лестнице, заключать выгодные браки, устраивать мезальянсы, коррумпироваться, готовить заговоры, осуществлять перевороты, декларировать иные порядки.

При этом мы должны заметить, что любой установленный порядок никогда не держится только на насилии, армии, полицейской и судебной машинах, хотя на них он, безусловно, и держится. Но в еще большей степени порядок держится на некоем неформальном консенсусе, когда элита как бы кулуарно договаривается о неких приоритетах. То ли о Божественной или Исторической силе, что позволяет утвердить идеологию и установить иерархию идеологических работников, то ли о каких-то специфических преимуществах отдельных семей, якобы полученных ими по праву наследования. При этом сам порядок, закрепляющий это положение вещей, очень часто начинает восприниматься обществом как некий общественный идеал, требующий своего продления в веках, не важно, говорим ли мы об эпохе царей, ленинском социализме или путинской демократии.

С одной стороны, возникающая тема преемственности тут естественный атрибут установленного порядка. С другой стороны, разве не наиболее интенсивно она дебатируется как раз именно тогда, когда в порядке возникает некая порча, он начинает пробуксовывать, требовать дополнительной легитимации, сам находится в кризисе, возможно, накануне слома, возникновения нового порядка?

Возьмем сегодняшний день, когда сомнений в победе "партии власти" при официально декларированном лидерстве Владимира Путина вроде бы ни у кого не возникает. Не возникает сомнений и преемственность курса после выборов. В том, что он будет сохранен, клянутся лучшие люди страны. Губернаторы, лидеры думских партий, некогда непримиримая оппозиция в лице Проханова. Никита Михалков и "более 65 000 художников, живописцев, скульпторов, графиков, мастеров декоративно-прикладного, театрально-декорационного, народного искусства". Новые патриции - от Сергея Маркова до Михаила Леонтьева. Но в то же время то тут, то там элита страны впадает в необъяснимую панику, как бы стараясь обезопасить себя от напастей, тем более страшных, что необъяснимых. Идущих неизвестно откуда.

* * *

Я уже писал о странной боязни нашего ЦИК международных наблюдателей и не буду повторяться в аудитории, безусловно поддерживающей Григорьева и Чадаева, которые, явно принимая огонь на себя, обратились к главе ЦИК РФ В.Е.Чурову с предложением вообще упразднить (!) институт международного наблюдения в России. Забавно не то, что эти общественные деятели в своем "мы" (с которого начинается это обращение) объединили и себя, и государство, которому, во всяком случае, еще рано тешить себя иллюзией демократической традиции. Обосновывая свою позицию, Григорьев (а он только что учредил Фонд исследования демократии и презентовал свою новую книгу "Fake-структуры"), в частности, сказал, что международных наблюдателей не пускают на выборы и в некоторых других странах.

"Почему мы должны быть более демократичными, чем они?!" - вскричал этот исследователь демократии.

Хороший вопрос, имеющий прямое отношение к нашей теме преемственности. Действительно, почему? Почему Афины были демократией тогда, когда во всем остальном мире правили цари, а России не было даже в проекте - ее просторы бороздили не оставившие следов культуры кочевники, сиречь бандиты? Почему, несовершенная, но равно и уникальная, она всегда возникала именно как акт, прерывающий преемственность тирании, когда к этому не было объективных причин? Я предполагаю, что в проблеме преемственности самое главное - ее разумная рационализация. Ведь ни у МИДа, ни у ЦИКа, ни у Чадаева с Григорьевым, очевидно, не было навыков обращения именно с российской моделью демократии. Никто из них не знает, что станет с российской демократией через год. Однако вышеперечисленные акторы поступили так, как считали нужным, уповая на то, что их инициатива не повлияет катастрофическим образом на объективный ход событий.

Но посмотрим все же, как появилась демократия в Древнем Риме и как она потом потерпела крах. Предание гласит, что около 510 года до н.э. дерзкое насилие, совершенное сыном жестокого царя Тарквиния Гордого над благородной римлянкой, то есть, в общем-то, ничтожное событие по нашим меркам, послужило поводом к восстанию, которое в один день (!) покончило с правлением царей и обратило римскую общину в свободное государство - в республику. Хотя правление царей, несомненно, было освящено и многовековой традицией, и покровительством могущественных богов.

Тем не менее древние римляне посчитали целесообразным не зависеть от прихотей царственного садиста и... поменяли строй, сохраняя преемственность экономики и культуры, тем самым рационализировав свой исторический выбор.

Справедливости ради следует признать, что и сама демократия пала в диссонансе сильных и слабых личностей (Юлия Цезаря и сенаторов Рима) при формальном соблюдении, казалось бы, уже отработанных демократических процедур как раз тогда, когда уже достаточно долгая ее история позволяла говорить о преемственности демократических традиций.

* * *

О преемственности хорошо рассуждать в границах одной биографии, когда прошлое, фальсифицированное историками, и будущее, фальсифицированное идеологами, кажутся калькой настоящего с поправкой на технические достижения человечества. В семидесятые годы прошлого века советский коммунизм казался нам незыблемым на веки вечные. О нем даже говорили, что он на триста лет, как татаро-монгольское иго, хотя и триста лет для истории срок ничтожный. Когда Борис Пастернак опубликовал своего "Доктора Живаго", я все не мог понять, каким образом он сумел написать эту книгу на практически мертвом языке исчезнувшей интеллигенции? Понял только недавно - Борис Пастернак жил в этой Атлантиде! А между прочим, и моя бабушка, оказывается, была взрослой девушкой, когда видела царя Николая I. Семнадцать ее лет прошло при режиме, который мне невозможно представить, а ушла из жизни после августовской революции. Мне самому довелось увидеть крах коммунизма и прожить половинные куски жизни в двух взаимоотрицательных реальностях социализма и капитализма. Теперь моему сыну кажется, что все то, что у нас называется "суверенной демократией", - это не подвергаемая сомнению данность его жизни, данность жизни его родителей и данность жизни его собственных детей, хотя это, очевидно, не так. Но таков эффект ангажированного наблюдателя, которому массмедиа внушают мифы преемственности.

* * *

Между тем вся история "от Руси до России" если и свидетельствует о преемственности, то, скорее, о преемственности чудовищной разобщенности, чудовищной нелюбви живущих на восточноевропейском пространстве людей к самим себе, друг к другу и к ареалу своего обитания. Только не посчитайте это рассуждение за русофобию, русофобия - сильное чувство, а я же тепл. Я вспоминаю не иконы Рублева, а то, что иконописцев, бывало, слепили свои же князья, дабы повысить стоимость приобретенных шедевров. Страшно, что русская история абсолютно импотентна к морализаторству, окромя известного "Кто с мечом к нам придет...", что, безусловно, нельзя использовать на все случаи жизни. Если отвлечься от по-прежнему закрытого для экскурсий Кремля, мы лишь поразимся тому, как от многих веков русской истории не осталось практически никаких следов - ни памятников архитектуры, ни книг, ни мыслей. Эти века съела ненависть, междоусобица, братоубийство, предательство. В копилку мировой цивилизации старый русский мир не внес практически ничего.

* * *

Действительно, истории Русского государства принято датировать тысячелетним периодом православия, историки знают, что до Куликовской битвы (а это уже конец XIV века, совсем недалеко!) ни политического, ни этнического единства русских не существовало. Политические центры - Тверь, Рязань, Смоленск, Нижний Новгород, Москва - сражались друг с другом, часто жестоко.

Другая славная веха, которую современное Российское государство постановило считать мерой своей легитимности, - выход из Смутного времени, - случилась всего лишь через двести лет. Не будем вдаваться в подробности этого очень непростого периода, из которого и выйти-то можно по-разному, однако мы должны заметить: для того чтобы из Смутного времени выйти, в него надо было сначала войти... Трагично, что, став суверенными, протороссияне посчитали экономически целесообразным рабство (крепостное право). Что, в качестве утверждения, не более цинично, чем современный патриотический учебник истории, который пятилетки сталинского террора, ГУЛАГ, опять оправдал экономическим соревнованием с Западом и необходимостью быстрой индустриализации.

В 17-м году прошлого века Россия вообще канула в небытие. Развал был колоссальный, а последствия его ощущаются до сих пор. Более того, рискну утверждать, что сегодня они, может быть, даже виднее и понятнее, чем тогда, когда Гражданская война, а потом и чекистский террор сжирали лучших людей страны. Парадоксально (в самом плохом смысле этого слова), но современным россиянам вроде бы ничего не мешает сегодня установить лучший государственный порядок, использовать просторы страны и богатства недр для цивилизационного рывка и солидарного общежития.

Ничего, кроме... негативной человеческой селекции, произошедшей в первой половине прошлого века, и архетипов сознания, сформировавшихся в периоды русского рабства. И этого оказалось достаточно.

* * *

Новые времена - новая преемственность. Семьдесят лет советского коммунизма, которым грезят современные коммунисты, кажутся внутренне цельным периодом, уж наверняка позволяющим говорить о преемственности внутри себя, хотя и это далеко не так. Внутри, казалось бы, одного политического режима рождались и умирали невидимые обывателю субрежимы. Сменялись уклады, реальная власть переходила от военных к партократам, от партократов к чекистам, от чекистов к хозяйственникам и снова к партократам, менялись политические и экономические приоритеты. Достаточно вспомнить драматическую историю ликвидации коммун, парадоксальным образом вступивших в противоречие с коммунистической же, быстро обуржуазивавшейся бюрократией, что на языке коммунистического шифра мотивировалось тем, что "марксизм-ленинизм выступает как против левацко-анархического отрицания культуры прошлого, так и некритического отношения к ней" (БСЭ, как раз к слову "преемственность").

По сути, эти семьдесят лет были одной времянкой, о которой советский писатель Платонов, не имея в виду ничего плохого, неожиданно заметил: "Русский человек любит разнообразие: даже свои деревни он иногда сознательно строил непрочно и не навечно, дабы не жалко их было переменить на другие, когда они погорят... ("О Советском солдате, 1944").

Перемены не заставили себя ждать, когда Советский Союз неожиданно "погорел", но тем самым вдруг открыл перспективы для первой русской парламентской демократии, совершенно не имеющий аналогов в прошлом русской истории. Однако и этот уникальный двадцатилетний цикл фактически распадается на два периода - до 2000 года, когда страна якобы "лежала в руинах" в результате пришествия либералов-западников, и после, когда патриотический гений Владимира Путина якобы вывел ее на тропу новой государственности и возрождения. Парадокс этого восприятия заключается в том, что оно формируется в рамках одного поколения элиты, лично ответственного и за первый период и за второй...

* * *

Что мы можем вынести из этого очерка - что любая преемственность мифологична? Конечно же, нет. Из века в век поколения реально транслируют последующим поколениям свой опыт, свои предрассудки, груз обязательств служения определенным идеям. Стих Маяковского не зря напоминает нам, что водопровод в нашем доме сработан был еще рабами Рима. Однако вряд ли следует слишком уповать на трансферт из прошлого - кран течет, и ситуация никогда не повторяется досконально и, тем более, не воспроизводится автоматически.

Вот самое главное, что я хочу сказать: все хорошее требует усилий, отладки, самопожертвования, все плохое приходит само. Это вы тоже назовете русофобией?

Автоматически воспроизводятся лишь хаос, диктатура, тирания, разобщенность, бедность, ксенофобия, чекизм. Демократия и прогресс требуют сознательного служения им, приверженности определенному моральному императиву. Общества, решившие поспать на лаврах, очень быстро теряют демократические права и разваливают свои социальные службы. Сегодня Россия кичлива неожиданно свалившимся нефтяным благополучием, но и окончательно запуталась, испив и тоталитаризма, и несовершенной демократии, и административно-командного социализма, и "свободного рынка", разочаровавшись во всем.

Триумфальные марши отнюдь не заглушают страх сегодняшних "победителей". Куда двигаться дальше - назад к монархии, снова повторить весь цикл? Возможно, в парадигме преемственности и много истинного смысла, но разговоры о ней в России уж точно сугубо конъюнктурны. В панике элита хватается то за один, то за другой атрибут комикса своей истории. Гимн - от Сталина, герб - от царя, национальный праздник - от темных обстоятельств 1612 года. Брат олигарха и не в последнюю очередь в силу этого обстоятельства известный историк Игорь Чубайс популяризирует теорию необходимости теоретического прыжка через весь советский период к истокам прежней Руси, с тем чтобы выправить дорогу развития.

Но выбираем ли мы эту дорогу? Может быть, дороги по-прежнему выбирают нас...

       
Print version Распечатать