Человек вершин

Написание статьи о человеке, чью музыку ты пытаешься слушать с 12 лет, не может обойтись без сугубо личных воспоминаний и впечатлений. В обычных школах английский язык начинали изучать с пятого класса. В нём было много запоминающихся на всю жизнь слов из трёх букв. Солнечные лучи сквозь пыльные стёкла лестничного окна освещают матовые прямоугольники фотобумаги. Старшеклассник, тасующий фотокарточки западных ансамблей, знает, как будет по-русски только одно название: The Who — «Кто». Его клиент, мальчик пионерского возраста, перебирая в кармане мелочь и медиаторы, смотрит с недоверием — нелепое название. Эту неопределённость он пронесёт через всю жизнь, так и не сумев до конца разобраться, зачем ему эти коренные, не очень фотогеничные англичане.

В Советском Союзе The Who недопонимали и полуненавидели чуть-чуть меньше, чем Beach Boys (ещё одних, внешне не самых обаятельных, реформаторов поп-музыки), но выражалось это только в одном: в адрес The Who, как правило, не осмеливались проявлять открытую неприязнь. Представим себе запертую в тумбочке рукописную исповедь «За что я ненавидел The Who». Хулителей The Who отпугивал не совсем ясный статус этой группы на Западе. «Лучшие из лучших». Об этом время от времени напоминали заметки в «Ровеснике», иногда сопровождаемые чёрно-белым кадриком с концерта. С Beatles всё ясно — естественный шарм, приятные мелодии. Но The Who? За какие такие заслуги? И спросить, как всегда, не у кого.

Посторонний соглядатай, наблюдая деловую встречу двух школьников в подъезде, решил бы, что они разглядывают порнографию. Как в песенке тех же The Who «Портретики Лили». Отрок страдает бессонницей, и отец подсовывает ему открытки, полюбовавшись которыми, отрок забывается невинным сном. В конце песни папа сообщает мальчику, что Лили умерла в 1929 году. Но мальчик не прекращает свой роман с покойницей. В старину таких женщин называли суккубами. Прототипом девицы на открытке послужила некая Лили Бейлис, действительно умершая в 1929 году. Короткое соло на валторне, имитирующее конвульсии прогреваемого мотора, как бы живописует патологические отношения ребёнка и суккуба — с одной стороны. Но с другой — это всего лишь ещё одна песня о детстве. «Взгляд идиота» — реакция молодой дамы на крупное фото анфас Роджера Долтри. Идеалом этой дамы был, конечно, Олег Даль. «Дебильноватый вид» — реплика другой дамы в адрес Питера Таунсенда. О музыкальных достоинствах ни слова…Духовный учитель Таунсенда — Мехер Баба — тоже хранил безмолвие 44 года (с 10 июля 1925 года до самой смерти в 1969 году).

Недостаток информации вызывает к жизни вялые, болезненные домыслы. Услышав композицию Armenia, City in The Sky (автор — подозрительно рано умерший Спиди Кин), один молодой человек убедил себя в армянском происхождении Пита Таунсенда и, по слухам, продолжает говорить об этом по сей день. Что ж, у каждого есть своя Лили Бейлис на картиночке от папы. В кургузом комбинезоне, с месячной щетиной на впалых щеках Таунсенд действительно чем-то напоминал обитателя космической станции. Свихнувшийся учёный, черпающий замыслы в океане безмолвия Мехер Бабы. Поступки, симпатии, увлечения, присущие художнику, сами по себе не интересны. Любопытно выяснить, как они воздействуют на его творчество, какой отпечаток накладывают на произведения. Питер Таунсенд вращает правой рукой (не забывая вовремя ударить по струнам) — сводящий с ума Дон Кихота человек-мельница. Питер Таунсенд, поджав ноги в прыжке, то ли падает вниз («Армения — град небесный»), то ли уносится ввысь, подхваченный незримым для профанов магнитом. Питер Таунсенд громит аппаратуру, усугубляя дискомфорт и непонимание, зачем из года в год разыгрывать эту вульгарную гибель богов, ломая дорогие гитары? Бетонный блок на склоне холма в потёках человеческой мочи скорей озадачивал, нежели шокировал. Силуэты молодых людей, застёгивающих неновые джинсы в сумерках, напоминают не рок-звёзд, а работяг, заглянувших на пустырь, чтобы бухнуть после смены.

Но под обложкой с «обоссанным каменюгой» скрывался набор композиций, чьё совершенство не оставляет будущим рок-музыкантам ничего, кроме заимствования. Впереди только «большое никуда», Teenage Wasteland (подростковая пустошь) неизлечимого несовершенства, непреодолимого неведения. Who’s Next — семь дней творения всех дальнейших направлений рока… А ведь, в сущности, перед нами художественный долгострой. Нагромождение незавершённых проектов, обретших благородство доисторических руин именно в самый момент незавершения. Таунсенд стремился сочинить грандиозный метафизический мюзикл, а выходили лишь какие-то скалы из папье-маше, бутафорские, но крайне убедительные, гнетущие ландшафты. С виду я совсем белый, Но мой батя был блэк. С виду я молод и симпатичен, Но это только по паспорту. Это незамысловатый, но очень меткий текст песни Substitute («Замена»). Естественно, ради Америки «блэка» убрали, записав изменённый вариант. «Замена» есть «Замена». В ней с поразительным для 22-летнего лондонского пролетария чутьём и точностью показано наступление эпохи ложных специалистов («политологов» и «культурологов»), готовых формировать вкусы и мораль тех, чьи «западные окна смотрят на Восток» и наоборот. Впрочем, автор текста и музыки Питер Таунсенд уверял в одном интервью, что и Substitute — «песня ни о чём. В ней нет никакого скрытого смысла».

Сейчас это уже не играет особой роли. Поскольку все усилия The Who и других великих современников были лишь удобрением для наших доморощенных «субститутов». Следует отметить, что мистический флёр сатанизма не омрачал репутацию The Who. Их почти не упрекали в растлении малолетних, а несчастные случаи на концертах (раздавленные в проходах зрители и т.п.) были «техногенного» свойства. Сценические «накладки» с летальным исходом, не более того. В репертуаре The Who есть весьма помпезные арии (одна только The Song is Over могла бы украсить репертуар Барбры Страйзенд, соперничая мастерством с работами таких гениев Бродвея, как, скажем, Стивен Сондхайм), но при этом практически отсутствует любовная лирика (за исключением блистательно перепетой в начале пути классики чёрного соула и ритм-энд-блюза). У них нет ничего похожего на Yesterday или Michelle, а тем более на сопливую Angie Стоунзов периода упадка. Оттого и любовь к The Who у нас, как правило, ещё более условная и фальшивая, чем к Rolling Stones. Отсутствие эротических сигналов и поплавков — это смертельный приговор. Слушатель (тем более в относительно пуританском СССР) такого не прощал. Таких артистов он «в лоб целовал и брезгливо плевал»…

Баллада Behind Blue Eyes обдаёт ледниковым холодом. Это глаза сверхчеловека, глядящие сквозь толщу застывшей воды… Чужие и жестокие. Некоторые композиции The Who действительно делают слушателя невольным соглядатаем мрачного ритуала где-то в горах. Почему-то непременно в скалистой местности, куда ведёт извилистая дорога, посреди нависающих глыб (The Bargain). Слушатель это чувствует. И шарахается в сторону. Нормальная картина?— Лучше не ходи.— А как же «детям до шестнадцати»?— Это они таким образом зрителя заманивают. Несмотря на вышеупомянутое влияние афроамериканской музыки (Смоки Робинсон, Бо Диддли, Джеймс Браун, Джон Ли Хукер), The Who так и не подарили нам ни одного задумчиво-истеричного блюза (в духе Since I’ve Been Lovin’ You) с налётом цыганщины (ибо другие блюзы не так «цепляют» за душу). Ни одной танцевальной вариации в ритме «7’40» (по типу Mother's Little Helper или Monkberry Moon Delight). Точней, такие композиции у The Who имеются (Waltz for The Pig, Cobwebs & Strange), но они отталкивают своим откровенным глумлением над пляшущим простонародьем.

Эволюция отношения к The Who такова: доверие, настороженность, горечь (репутация и авторитет группы исключает отступничество), далее — лживое восхищение до гробовой доски. Итак, под музыку The Who особо не потанцуешь, ею вряд ли кого соблазнишь, эту группу нельзя любить. Остаётся ненавидеть. И бояться. От безрассудных нападок The Who обороняла богатырская исполнительская мощь. Но лабухи недоумевают: почему The Who при таком владении инструментами брезгуют джаз-роком. Не импровизируют, выпячивая мастерство, как будто его и нет. Мне лично доводилось беседовать с отступниками, теми, кто отрёкся от The Who, но не отрёкся от страха перед последствиями отречения. По-стариковски вырядившись в цветастый секонд-хенд, один из них сдавливал загоревшую на огороде лысину грязными пальцами, торчащими из малиновых «брабантских» манжет, пока играла восхитительная версия Bucket T. — дань уважения The Who своим калифорнийским коллегами по изысканному безумию, дуэту Jan & Dean. Бескровно-холодные, фригидные ступени Behind Blue Eyes ведут к площадке с вырубленным из камня жертвенным алтарём. Майское солнце бьёт сквозь пыльное стекло подъезда в вопрошающе-безумные глаза Кита Муна на самодельном фото. Их всегда воображаешь где-нибудь «на верхотуре». Они взирают сверху вниз, а ты вытягиваешь детскую шею: I’m a Boy! I’m a Boy! But by Mother won’t admit it!

Роджер Долтри балансирует на мостике корабля-призрака. Выщёлкивает молниеносные зигзаги зловещих радиопрограмм мрачный Джон Энтуисл, потягивая дорогой бренди с вермутом из велосипедных фляжек на высоченной стойке. Басист-истязатель на допросе третьей степени. Неистовый громовержец Кит Мун утопает в апофеозе грохота, словно многорукий Хрущёв с ботинками. Таунсенд прыжками отрабатывает вертикальный взлёт в открытый космос. В нём действительно есть нечто от альпиниста-разрядника с гитарой, скачущего по горному плато. Перед нами — Человек вершин. Которому сегодня, в День пионерии, исполняется 65 лет. Столько же было XX веку, когда The Who записывали свой первый альбом «Моё поколение». Вот оно, вечное возвращение. Оно уже не радует (по-родственному «Здравствуй, мама, разве не узнала своего любимого сынка»?), но продолжает беспокоить (как гитарный скрежет-сигнал в Out in The Street), как неизлечимая зависимость, о которой ты большую часть жизни не подозревал. Пусть покорённые им вершины маячат в отдаляющемся прошлом. Но Человек вершин всё ещё среди нас. Who’s Next?

       
Print version Распечатать