"Россия превращается в сырьевой придаток Запада! Избежим этой участи - возродим другие отрасли российской промышленности после краха начала 90-х!" - таков был лейтмотив критики правительства России со стороны "прогрессивно мыслящих" экономистов середины 90-х. Прошло десять лет, и Россия, словно пользуясь психологическим приемом трансформации проблемы в преимущество, заявила о себе как об "энергетической державе" - незаменимом и потому очень влиятельном игроке на поле мировой политики. Страх оказаться "придатком" был трансформирован в представление о "взаимозависимости" между Россией как экспортером углеводородов и ее "клиентами" - импортерами сырья.

В силу географической близости самой прочной эта взаимозависимость оказалась в отношениях России с Европейским союзом, получающим из РФ более четверти потребляемых нефти и газа. В такой ситуации РФ и ЕС стали, по их собственному признанию, "прагматичными партнерами", которые решают на основе разумного компромисса (более циничные наблюдатели сказали бы торга) возникающие по ходу отношений проблемы. В обмен на согласие Москвы распространить действие соглашения о партнерстве и сотрудничестве между ЕС и Россией на страны, вступившие в ЕС в 2004 году, Брюссель снял свои возражения против вступления России в ВТО. В подобном же ключе были решены проблемы транзита из основной части России в Калининград через ставшую членом ЕС Литву.

На фоне роста цен на энергоносители на мировых рынках за последние шесть лет Европейский союз снизил накал критики в адрес российской политики в Чечне и политической системы России. Казалось, стороны открыли для себя магию прагматичного диалога, построенного на равноправии и взаимоуважении. Саммит "Россия - ЕС" в Хельсинки стал "холодным душем" для тех, кто думал, что прагматизм и прогресс - вещи вполне совместимые. Однако этот же саммит нисколько не встревожил тех, кто полагал, что прагматизм не может стать причиной кризиса в отношениях: ему просто свойственно иногда переходить в новую, более глубокую стадию.

На что надеялись?

Ожидания, которые связывались обеими сторонами с саммитом, не выходили за пределы традиционной повестки дня отношений России и ЕС. Предполагалось обсудить актуальные вопросы международной безопасности. Представители ЕС и европейские журналисты должны были поставить перед российским руководством обычные вопросы о состоянии российской демократии и, возможно, о громких криминальных событиях последних недель.

Более оживленный характер приняли бы дискуссии об условиях сотрудничества в области энергетики. Европейский союз продолжил бы настаивать на ратификации Россией Договора к Европейской энергетической хартии и Транзитного протокола к нему. По их условиям страна-участница предоставляет иностранным компаниям доступ на весьма либеральных условиях к своей нефтегазовой отрасли и трубопроводной инфраструктуре. По вопросу о трубопроводах Россия всегда занимала бескомпромиссную позицию - по закону, принятому летом этого года, "Газпром" получил монопольное право экспорта российского газа, а практически все нефтепроводы на территории России находятся в собственности компании "Транснефть", на 75 процентов принадлежащей государству. Минимальные условия, на которых российское правительство было бы готово расширить допуск иностранных компаний к добыче энергетического сырья, - это беспрепятственный доступ "Газпрома" к газораспределительной системе западноевропейских стран ЕС.

Сознавая, что Россия не пойдет на прямую ратификацию Договора к Энергетической хартии и Транзитного протокола, а также стремясь, по оценкам некоторых наблюдателей, расширить свои собственные прерогативы, Комиссия Европейских сообществ предложила включить энергетические положения в новый масштабный договор между Россией и ЕС. Брюссель имел в виду заинтересованность Москвы в обновлении договорной базы российских отношений с Евросоюзом. Срок действия существующего соглашения о партнерстве и сотрудничестве истекает в 2007 году, и Россия предлагала придать новому документу более высокую значимость и громкое название - Договор о стратегическом партнерстве. Начать переговоры о нем предполагалось на хельсинкском саммите.

Впрочем, российские дипломаты, скорее всего, не согласились бы и на такой вариант. Свои интересы в энергетическом диалоге с ЕС Москва более эффективно защищает, обходя Комиссию, не имеющую четкого мандата на ведение переговоров об импорте энергоносителей. Россия традиционно делала упор на двусторонние связи с теми европейскими "тяжеловесами", которые были более других заинтересованы в крупных долгосрочных поставках российского газа.

Подобного рода двусторонние контакты, казалось, создавали гарантию против неприятностей, которые стремились причинить российско-европейским отношениям малые страны Восточной Европы - давние оппоненты Москвы. "Мы не обязаны иметь дело с малыми и средними странами - их, если что, "поставят на место" гранды "старой Европы", для которых наш газ - все равно что кислород для человека", - наверняка думали многие представители российской политической и углеводородной бизнес-элиты.

В Хельсинки - через Варшаву и Брюссель

Тревожный звонок для России прозвучал в октябре, когда Берлин и Париж отвергли предложение президента Путина о масштабных поставках газа со Штокмановского месторождения в Баренцевом море через Североевропейский газопровод (СЕГ) в Германию, а затем и во Францию. Канцлер ФРГ Меркель и президент Франции Ширак предложили России строить свое взаимодействие с ЕС в газовой сфере на основе Европейской энергетической хартии, а не пытаться раскалывать Евросоюз при помощи двусторонних сделок.

Ответ немцев и французов был неприятным уколом для российского руководства и компании "Газпром", незадолго до этого решившей разрабатывать Штокмановское месторождение в одиночку, без привлечения иностранных соинвесторов. Москва рассчитывала на поддержку Берлина в реализации проекта СЕГ, который вызывает ожесточенное сопротивление со стороны "обойденных по морю" Польши и стран Балтии. Противодействуют строительству СЕГ и скандинавы, озабоченные возможным экологическим ущербом от прокладки подводной газовой трубы.

Помимо СЕГ, Варшава уже в течение года добивалась от Москвы снятия запрета на импорт в Россию польских мясных продуктов. Сдержанная позиция Германии в отношении предложенной "сепаратной" сделки по штокмановскому газу и российские ожидания начала переговоров по новому договору о стратегическом партнерстве с ЕС придали Польше достаточно смелости, чтобы сыграть собственную "партию" в преддверии российско-европейского саммита.

Варшава заблокировала мандат Комиссии Европейских сообществ на ведение с Россией переговоров о новом соглашении. Попытки найти компромисс за несколько дней, остававшихся до саммита, результата не дали, так что переговоры между ЕС и Россией о новом политико-правовом формате сотрудничества после 2007 года так и не были открыты. Этот случай продемонстрировал, что взаимозависимость России и стран ЕС в сфере энергопоставок не страхует Москву от неприятных неожиданностей, связанных с позицией малых и средних членов Евросоюза, имеющих свои особые претензии к "энергетической державе".

Романтичный или циничный прагматизм

Неудачный старт переговоров об обновлении главного документа, регулирующего отношения России с ЕС, конечно, стал горькой пилюлей, которую пришлось проглотить российскому политическому руководству и дипломатам. Однако нанесло ли это ущерб долгосрочным стратегическим интересам России? Ответ на этот вопрос зависит от того, к чему в своих отношениях с Евросоюзом стремится в долгосрочной перспективе российская сторона. Именно здесь расходятся взгляды двух групп прагматиков - циничных и не лишенных романтизма.

Прагматики циничные имеют все основания заключить: ничего страшного не произошло. Зачем России вообще нужен новый расширенный договор с ЕС взамен существующего, который будет автоматически пролонгирован? Чего еще хорошего в экономическом взаимодействии может предложить нам ЕС, если нас устраивает сложившаяся система "прагматической" торговли энергоносителями?

С точки зрения циничных прагматиков, зона свободной торговли, которую предлагает Евросоюз, - коварная ловушка. Российские нефть и газ импортными пошлинами никто не облагает. А наш бюджет при этом пополняется сборами за ввоз в Россию широкого спектра товаров массового потребления из Евросоюза (какая разница, что думают российские потребители о внутренних ценах, например, на автомобили или одежду?).

Стремиться к большей однородности политического и социоэкономического пространства с ЕС нам тоже не нужно - все равно перспектив вступления в Евросоюз у России нет. Не говоря о природных ресурсах, у нас есть еще много "воздуха", который мы можем продавать ЕС, постепенно уступая напору Брюсселя и заполняя тем самым повестку дня переговоров. Например, в Хельсинки мы согласились постепенно снижать плату за пролет самолетов европейских авиакомпаний над Сибирью (стоит заметить, что в России эти средства почему-то попадают в доход одной коммерческой компании).

Иными словами, с позиции циничного "нефтегазового" прагматизма результат хельсинкского саммита не является неудачным. Напротив, он заставит самих европейцев задуматься о том, как обуздать в своем стане "непокорных" - тех, кто мешает прагматичному диалогу между всем Евросоюзом (а значит, и отдельно Берлином, Парижем, Римом) и Москвой. Прагматизм иногда дает сбои, однако лекарством от этого является еще большая доза прагматизма.

Прагматики же, не чуждые "политическому романтизму", могли увидеть в результатах хельсинкского саммита как минимум одну тревожную тенденцию. Сегодняшний прагматизм России в отношениях с ЕС носит все более "защитный", реактивный характер, постоянно сужая наше пространства для маневра. Наши нефтегазовые козыри всегда с нами, но есть ли еще какие-то другие?

Энергетическая взаимозависимость России и Евросоюза, как известно, несколько однобока. Конечно, углеводородные энергоносители - критически важный для экономики любой страны товар. Однако Россия отправляет в ЕС свыше 60 процентов своих нефти и газа, которые во внешнеторговом обороте ЕС составляют лишь 3-4 процента. При этом Евросоюз активно ищет альтернативные источники углеводородов.

Например, одним из приоритетов деятельности Евросоюза в период председательствования Германии, которое начинается с 1 января 2007 года, станет налаживание отношений ЕС с Центральной Азией. Важнейшее место в этих отношениях будет принадлежать энергодиалогу. Брюссель и Берлин займутся активным лоббированием строительства транскаспийских нефте- и газопроводов "Центральная Азия - Закавказье". Через эти трубопроводы, в отношении которых Казахстан как главный игрок на центральноазиатском рынке энергоносителей пока занимает колеблющуюся позицию, часть казахских и туркменских углеводородов может быть направлена в страны ЕС в обход России через Закавказье и Турцию либо Черное море. Хуже того, "Газпром" потеряет существенную часть доходов, извлекаемых им из транспортировки центральноазиатского газа в Европу по российской территории.

"Романтики международной стратегии" также заметят, что на постсоветском пространстве ЕС стремится "мягко" вытеснить Россию из участия в разрешении конфликтов в Приднестровье и - в перспективе - в Грузии. Например, после вступления в ЕС Румынии с 1 января 2007 года паспорт гражданина Молдовы приобретет особую ценность - Бухарест проводит политику возвращения на родину своих "бессарабских соотечественников". А румынский паспорт уже практически прямой легальный пропуск на рынок труда ЕС. Это наверняка станет фактором притяжения жителей Приднестровья к правобережной Молдове.

Даже перед лицом крайне туманной и чрезвычайно отдаленной перспективы членства в ЕС Украина уже охладела к проекту Единого экономического пространства с Россией, Белоруссией и Казахстаном. Прагматизм российского энергетического ценового нажима на Белоруссию склоняет президента Лукашенко к попытке примкнуть к гуамовским проектам трубопроводного обхода России с юга и запада. Все эти действия с энтузиазмом поддерживаются Евросоюзом, который при этом, ни на секунду не задумавшись, охотно подтвердит любому желающему, что и с Россией его связывают "прагматические" и стратегические отношения партнерства.

Исходя из подобной оценки ситуации, "романтичный прагматик" может предположить, что тот статус-кво в отношениях с ЕС, который "циничные прагматики" обещают России, вовсе не будет для нас благоприятным в долгосрочной перспективе. Он будет ухудшаться по мере целенаправленных, пусть и не всегда точных и согласованных, действий ЕС и его отдельных стран-членов. Тогда и хельсинкский саммит предстанет не в виде "примера стойкости" российской стороны перед необоснованными требованиями Брюсселя, а в виде потерянной возможности конструктивно обсудить то, как Россия и Евросоюз могли бы сблизить позиции по стратегическим проблемам, которые будут определять будущее российско-европейских отношений за пределами нефтегазовых поставок.