Второй консервативный модерн

Рецензия на книгу: Михаил Ремизов. Опыт консервативной критики. М.: Фонд «Прагматика культуры», 2002. 111 с.

* * *

Михаилу Ремизову было 24 года, когда вышел в свет этот сборник его статей. И был замечен интеллектуальной средой. Молодой выпускник философского факультета МГУ заявлял себя в серии статей, как консервативный public philosopher нового поколения. В дальнейшем Ремизов в течение десятилетия писал нечасто. Но его репутация в среде «младоконсерваторов» остается очень высокой. В 2002 – 2004 году он был редактором отдела политики «Русского журнала». В то время вокруг ФЭПа клубилась одна из младоконсервативных групп. В 2004 – 2008 годах Ремизов перешел от Павловского и Белковскому. Здесь — на базе сайта «Агентство политических новостей» и Института национальной стратегии Ремизов — выступая в качестве интеллектуального менеджера — инициировал или принимал активное участие в целой группе проектов периода расцвета движения младоконсерваторов (Консервативный пресс-клуб, Консервативное совещание, рабочая группа по подготовке доклада «Контрреформация», подготовка материалов по конституционной реформе). В 2009 году окончательно завершился и период его сотрудничества с Белковским. Сейчас, по слухам, Ремизов создает новый think tank.

В нулевые годы Ремизов принадлежал тому крылу младоконсерваторов, которые не ждали никаких бонусов от сотрудничества с «консерватизмом Путина», а резко критиковали его справа. Довольно мутный, «розовый» либерал-консерватизм «Единой России» в нулевые исключал для Ремизова и подобных ему теоретиков сотрудничество с партией власти. Среди младоконсерваторов во второй половине нулевых оформился отчетливый раскол на тех, кто сотрудничал с путинской администрацией, и тех, кто считал, что «Путин — это волк в овечьей шкуре» (т. е. либерал, использующий консервативную риторику). В любом случае и те и другие сегодня окончательно разочарованы результатами путинской десятилетки. С их точки зрения, Путин не смог воспользоваться довольно значительным консервативным низовым потенциалом, на который следовало бы опереться для того, чтобы построить в России новое национальное государство.

Надо напомнить, что в начале нулевых была большая дискуссия о консерватизме (либерал-консерватизме, социал-консерватизме и т. д.) применительно к путинскому политическому курсу. В частности, Глеб Павловский выдвинул ряд объяснительных мемов, которые интерпретировали смысл «путинского политического поворота». Он тогда создавал образ путинизма как закономерной «контрреволюции», некоего «термидора», который необходим для того, чтобы революционная энергия ельцинских 1990‑х окончательно остыла и приняла формы «регулярного государства». Ремизов уже тогда возражал: «Идеологическая претензия путинского режима вполне может быть описана именно в логике прагматического освоения „завоеваний революции“. Но поскольку никаких «завоеваний» и никакой мобилизованной политической субъектности просто не было, «термидориански» вообразившая себя власть осталась, увы, в рамках длящегося опыта освоения «имперского наследства». В этом смысле пути новейшей смуты все еще открыты, и ее судьбы событийно не завершены» (с. 32).

В дальнейшем Ремизов последовательно критиковал путинизм за отказ от более жесткой антилиберальной мобилизации, от намерения построить новое национальное государство по лекалам так называемого корпоративного государства. Главная претензия младоконсерваторов в целом и в том числе Ремизова заключена в том, что Путин и siloviks создали муляж корпоративного государства, муляж «вертикали власти», при этом отказавшись от создания новой русской элиты в качестве ядра государственной и общественной иерархии. В 2004 – 2010 годах Ремизов опубликовал несколько заметных текстов. Среди них — «Десять заповедей нового строя» (это конституционный манифест младоконсерваторов), «Консерватизм сегодня: аналитический обзор» (здесь он не только дал подробный обзор современного российского консерватизма и его тематики, но и предложил пять базовых тематических блоков для политической организации). В 2010 году он опубликовал большое эссе о суверенитете, в котором с позиций современной консервативной политической философии рассматривается тематика легитимации власти («суверенитет», «представительство», «верховенство», «делегирование» и др.).

В целом история «младоконсерваторов» подробно описана в статье Михаила Диунова [1] и в последовавших за ней полемических публикациях участников кружка (Солозобов, Межуев, Володихин и др.) В сухом остатке: младоконсерваторы воспринимают себя невостребованными в должной мере на втором сроке Путина, они разочарованы. Часть из них сдалась на милость «Единой России», другая часть — напротив — развивает концепт «оккупационной власти» применительно к нынешнему политическому режиму.

БОРЬБА ЗА «МЕТАЯЗЫК»

Каков нынешний контекст «младоконсерватизма»? Он связан с отстройкой от словарей других больших политических идеологий.

Например, есть люди, которые считают, что коммунизм был не просто девиацией политического метаязыка социал-либерализма, идущего от Просвещения, а был самостоятельным конкурентным метаязыком. Возможно, это и было так, например, в 1920‑е годы. В 1970‑е, когда мы застали уже угасание этой интеллектуальной претензии, этот дискурс — как тающий айсберг — уже плавно погружался в контекст «хельсинских соглашений», «вечного мира иммануила канта». Коротко говоря, он не состоялся как проект «второго модерна». Мировой тендер на тему «Как нам завершить эпоху Просвещения?» завершился победой метаязыка англосаксонского либерализма, поддержанного всей старой Европой. Коммунизм — как «второй модерн» — этот исторический раунд проиграл.

Но был, как известно, и еще один замес. Идущий от Ницше — к «консервативной революции». Есть люди, которые считают, что если бы Гитлер «все не опошлил», то мог бы осуществиться другой сценарий завершения всего Модерна (т. е. всей современности от Французской революции и до сего дня). И сейчас мы бы вступали в «третий модерн» (первый «модерн» — XVIII — вторая пол. XIX в., «второй модерн» — конец XIX — 60‑е годы ХХ в., третий модерн — 1970‑е — начало XXI в.) с совершенно другой картиной социальности, с другим политическим метаязыком. Не было бы ни «нормативной демократии», которой послевоенные США изводили другие народы, ни однополых браков, ни англиканских женщин-епископов, ни сексуальной революции, ни этой глобальной унификации потребления, диктуемой транснациональными корпорациями — список ужасов, которых бы не было, — можно продолжать долго.

Понятно, что «консервативная революция», как и коммунизм, потерпела оглушительное поражение в период «второго модерна». Поскольку «историю пишут победители», то успехи «консервативной революции» до Первой мировой, а затем и между двумя мировыми войнами, теперь микшируются. Понятно, что после Второй мировой войны все хотели записаться в коалицию «демократия против варварства». И мало кто хотел вспоминать о том, что в межвоенные годы во многих странах доминирующим политическим языком элиты был как раз «консервативный модерн». Консервативные революционеры после 1945 года — так или иначе — казались пособниками нацистов. Затевать разговор о том, что они считали гитлеризм извращением «консервативного модерна», было уже бесполезно. Метаязык «консервативной революции» во второй половине ХХ в. был полностью скомпрометирован.

В конце концов в начале 1990‑х годов один политический англосаксонский теоретик японского происхождения — накануне вступления в «третий модерн» — написал со всей прямотой: «второй модерн» завершился полной и безоговорочной победой либерализма, история окончательно «остыла», гегелевский дух полностью «саморазвился» в истории, все население земного шара включено в метаполитическую рамку либерализма. И — ура! Ему потом нехотя возражали. Мол, а вот, мол, пробуждается «горячий ислам» и «конфликт цивилизаций» (Хантингтон). Или, мол, не все так гладко, и много еще пока в мире «нелиберальных демократий» (Закария). Особенно активно возражали муниципальные депутаты различных стран, не попавших в «белый список». Правда, они возражали без «метаязыка», а просто всхлипывали: «Америка, иди вон!».

Но вся эта критика «мирового порядка» — как справа, так и слева («закат Запада» по Бьюкенену), левые (Бодрийяр с погружением в смерть и неразличимость), постфрейдисты, экологи-язычники и даже эти «страшные салафиты») — к радости англосаксонского теоретика с японской фамилией — ведется с цитаделью либерального метаязыка — НА НЕМ ЖЕ. Что еще раз доказывает его победу в текущем раунде мировой истории.

Сторонники других «концепций модерна» — и консервативные, и левые революционеры — требуют признания своих прав в тех же судах, в рамках той же юриспруденции, апеллируют к правам человека, требуют «равенства возможностей» по Джону Ролзу, взывают к совести «золотого миллиарда» на языке Руссо и отцов-основателей США. И несмотря на «обнадеживающие» (для революционеров) свидетельства, что эпоха Просвещения вместе с либерализмом, «неолиберализмом», с «новым мировым порядком», «американской гегемонией» — вот-вот уже рухнет окончательно и навсегда, секулярный либерализм продолжает оставаться фундаментальной рамкой евроцивилизации. Он критичен в отношении себя самого и постоянно производит критическую рефлексию на своем собственном метаязыке. В него «зашита» машинка постоянного самопересмотра. «Первый модерн» — как метаязык — возникал из богатой почвы религиозных войн Европы, из интеллектуального самосознания просвещенных княжеских дворов, из консенсусных практик Ватикана, из протестантского евангельского универсализма, из нового самосознания сословий. В результате — весь «второй модерн» прошел по коридору, созданному Кантом. Две мировые войны сильно тряхнули «кантовский коридор». И даже казалось — в какой‑то момент — что он развалился от Освенцима и бомбардировок Дрездена. Но — нет.

МЕЧТА О НАРОДНОМ (КОРПОРАТИВНОМ) ГОСУДАРСТВЕ

Вчитавшись в тексты Ремизова, я все‑таки остался в недоумении. Общий пафос «консервативной революции» мне понятен: шпенглеровское представление о «холодной» и «горячей» истории, о месте-судьбе для каждого народа, стилистически изысканная критика либерализма как некоего метаязыка. Мне так же понятна и идеология дугинцев и других «изоляционистов» различных толков (в России много разных изводов автаркических идеологий). Но вот концепция «альтернативного модерна» мне непонятна. Конституционный проект Ремизова (=ИНС=младоконсерваторов) по существу воспроизводит политико-философское обоснование «народного государства» времен Салазара в Португалии. Существенных отличий не видно.

Теперь представим себе, что гитлеризма не было. Можно ли считать, что европейская цивилизация после 1920 года в целом пошла бы в направлении «салазаровщины без гитлеризма» и в результате мы бы получили всемирное окончание эпохи Просвещения в виде некоего расширенного до границ ойкумены «тройственного союза» (Германия, Италия, Япония)? Причем не в виде военных захватов. А именно в результате осмысленной эволюции европейской традиции, политической философии и консенсуса европейских элит того времени? Так, чтобы к 1970 году в Европе осуществлялась бы не евроинтеграция, а некий совершенно другой, лишь гипотетически мыслимый проект. Это была бы и другая всемирная политика в отношении миграции, в отношении ислама, в отношении старой европейской аристократии. Это была бы другая система политического представительства с другим институциональным дизайном.

Честно говоря, представить себе это невозможно. Да, корпоративистский консерватизм может быть локальной идеологией для отдельной политии на какое‑то время. Но он не может быть таким же политическим метаязыком как так называемый либерализм. Трагедия младоконсерваторов уже однажды сыграна в начале ХХ века. Философские романтики (в том числе и такие одаренные, как Ремизов) искренне ищут альтернативный универсалистский нелиберальный язык. Целостный, способный повернуть весь ход истории. Но результатом этой романтической попытки — в практической плоскости — как и в первой половине ХХ века — оказывается не всемирно-историческое шествие альтернативной концепции модерна. А всего-навсего самоубийственный жизненный проект отдельно взятой трайбалистской элиты в отдельно взятом самоизолировавшемся государстве.

Примечание:

1. Михаил Диунов. Младоконсерватизм. Его история, его значение. Русский журнал. 12 мая 2009. http://www.russ.ru/pole/Mladokonservatizm.‑Ego-istoriya-ego-znachenie

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67