RiLi – французский кузен «Пушкина»

«Международному обозрению книг и идей» исполнился год. Может быть, пришло время ответить на вопросы, которые задавали себе и мы сами и которые нам адресовали наши читатели и друзья. Начнем с вопросов технических, а затем перейдем к более политическим. Мы увидим, что отказ от издательской модели «mags» (модных журналов) связан с определенной концепцией работы мысли и письма и с ее критическим и политическим значением.

* * *

Вопрос: Не является ли ваш журнальный проект чересчур рискованным с коммерческой точки зрения? Сколько он еще проживет без рекламы? Каково ваше положение сейчас, больше чем через год после первого номера?

Ответ: Мы не купаемся в золоте, это факт. Но мы работаем над рецептом превращения свинца в золото! Раве не в этом конечная цель любого издателя? Шутки в сторону. Опора на Editions Amsterdam и бесценная поддержка региона Иль-де-Франс придают нам уверенности в завтрашнем дне. Мы замыслили долговременный проект. Можно точно сказать, что наша экономическая модель сильно отличается от журналов без особо оригинального содержания, ставящих в первую очередь на всякого рода трюки, только благодаря которым иногда набираются читатели: реклама, промоакции и «подарки», порой даже в нарушение закона Ланга об общей цене на книги. Мы не собираемся получать прибыль, а просто намерены достичь порога рентабельности. Но это не значит, что мы полностью отказываемся от рекламы в журнале (мы уже ее даем, в рамках обмена с другими издателями и органами печати). Мы просто хотим ограничить количество этой рекламы. Поэтому с точки зрения экономической и коммерческой нет ничего безрассудного в надежде на то, что журнал проживет еще долго. Надо подчеркнуть, что в этом плане наша главная опора — поддержка наших подписчиков. Она позволяет сохранить журнал независимо от розничной продажи. Это для нас своеобразная страховка.

Если когда-нибудь журнал перестанет выходить по финансовым причинам, мы все равно будем счастливы от осознания того, что сделали свое дело. Однако сейчас так вопрос не стоит: продажи последних номеров (более 8 000 экземпляров, если считать продажи в книжных магазинах, киосках и по подписке) весьма обнадеживают. И есть тенденция к росту. Эти продажи опровергают пессимистические прогнозы некоторых профессионалов, с которыми мы обсуждали наш проект перед тем, как начать издание, и которые советовали нам либо забыть об этой затее, либо, что по сути то же, следовать модели «mags», которыми завалены все киоски. В прессе очень часто правит принцип: чем меньше скажешь, тем больше будет читателей. Нужно обращаться ко всем, то есть ни к кому, чтобы расширить свою потенциальную аудиторию. Не нужно писать длинно. Нужно писать «просто». Надо говорить обо всем, кроме того, что беспокоит читателя. Нужно развлекать, льстить, но никогда не противоречить. В результате чаще всего получается нечто быстрое и красочное, однако достаточно скучное и быстро забывающееся. По нашему же мнению, довольно большое число профессионалов в печати проецируют свою посредственность на читателя. Это не наш путь. Мы не проводили никаких маркетологических исследований. Мы исходили из собственной неудовлетворенности и желания сделать такой журнал, который нам самим захотелось бы читать. Зная, что мы не являемся чем-то исключительным, мы сказали себе: возможно, нашу неудовлетворенность и наше желание разделяет кто-то еще. Такой подход, безусловно, был не столь реалистичным, как широкомасштабное изучение рынка. Но он учитывал прежде всего тот факт, что все «новое», то, у чего еще не было своего места на земле, трансформирует мир, в котором оно появляется — и поэтому никакой опрос общественного мнения не сможет определить каков будет результат его появления. И, конечно, мы льстили себя надеждой, что выпустим на поле франкоязычной печати достаточно новый объект. Если бы не жульнические методы и купеческое высокомерие некоторых прощелыг, нас бы сильно позабавило, что сегодня они то и дело продают толпе свою низкосортную дрянь, порой даже бесстыдно заимствуя формулу «о книгах и идеях».

В.: Однако и на вас повлияли предшественники, такие как New York Review of Books?

О.: У нас также был перед глазами пример блистательного «Другого журнала» (Autre Journal) Мишеля Бютеля или Liber Пьера Бурдье, но, конечно, больше всего вдохновляли New York Review of Books, London Review of Book, Times Literary Supplement, Bookforum… Мы регулярно переводим и публикуем статьи, сначала появившиеся в этих журналах или каких-то других, с которыми мы установили неформальное партнерство. У этих журналов мы прежде всего взяли формат (RiLi — это «таблоид» на приличной бумаге, который продается не только в книжных магазинах, но и киосках) и идею устраивать столкновение мнений и идей через критические рецензии. Статьи, опубликованные в NYRB, LRB или Bookforum, — это развернутая критика книг, а порой и настоящие эссе. Этого не найти в большинстве ежедневных литературных приложений или журналах, которые, увы, слишком часто путают эссе с памфлетом и плохой рекламой! У RiLi, однако, есть оригинальность и отличия от своих предшественников и образцов. Оно отличается в первую очередь стилем и некоторыми другими важными чертами: наши рецензии более точны (в них обычно предлагается подробный пересказ содержания книг); мы сильнее проявляем свою международную ориентацию (часто рецензируемые книги не доступны на французском, и значительная часть авторов не пишет на этом языке); мы в большей степени политизированы (стараемся быть «перекрестком левой критики»); мы больше места уделяем художественной литературе, поэзии и литературному эксперименту (чему способствуют дружеские связи с Пьером Ле Пиллуэром (Le Pillouer), который ведет сайт www.sitaudis.com, «первый сайт сравнительной поэзии»); мы заботимся о дизайне и отказываемся от поверхностного иллюстративного ряда (иллюстративный ряд RiLi сам по себе представляет «эссе»).

В.: Согласно RiLi, мир говорит по-английски?

О.: Наше стремление не ограничиваться материалами одной только отечественной интеллектуальной и издательской жизни вызвало интерес и симпатию. Однако некоторые читатели призывали нас не ограничиваться только англоязычным миром — этого можно было опасаться при взгляде на содержание самого первого номера. Действительно, первый номер RiLi по большей части был англоцентричным. Но можно заметить, что тексты Фредерика Нейрата об Аржуне Аппадурайе и Майке Дэвисе, Дэвида Лайтина о Георгии Дерлугьяне и Кавказе, Сандрин Лефранк о Жане Хатцфельде и Руанде, Филипа Минара о Джеке Гуди или Ива Ситтона о Яне Потоцком образуют особую совокупность, своего рода коллективное (критическое) размышление о глобализации и англо/европоцентризме. Правда и то, что сила притяжения крупных британских, а еще больше, американских университетов просто затягивает интеллигенцию со всей планеты в эти центры. Мигрировавшие туда начинают писать по-английски: проблема не столь велика, но издание, которое стремится осведомлять своего читателя о современных книгах и идеях, не может ее не затронуть. Как бы там ни было, с тех пор мы старались расширить и децентрализировать нашу точку зрения. В нашем желании подчеркнуть богатство интеллектуальной продукции на английском языке нет ничего исключительного, и его следует воспринимать как отправной пункт для исследования современного международного литературного творчества в теоретической и политической областях. Сейчас мы заняты налаживанием связей с Восточной и Южной Европой, Латинской Америкой, Индией и Китаем.

В.: Изображения, которые публикуются в журнале, не иллюстрируют статьи, они живут своей жизнью и весьма художественны: как вы производите отбор, как выстраиваете дизайн номера?

О.: Идея в том, что иконография должна быть целиком и полностью вписана в журнал: нам не нужен изобразительный ряд для затыкания дыр в тексте, как украшение или как примитивные иллюстрации. Тот же принцип касается и поэтических текстов, публикуемых в RiLi. В данный момент мы пытаемся усилить эту часть. Начиная с 6-го номера, мы принимаем в три раза меньше иллюстраций по сравнению с предыдущими номерами, для того чтобы образы проявились в полную силу. Наш выбор стал осмысленнее, зрелее. Место для иллюстраций определяется сначала, а потом уже место для рецензий.

С другой стороны, важно помнить, что мы не журнал по искусству. Наличие в RiLi изображений не является заявкой на место в поле современного искусства. Насколько это возможно в условиях той бомбардировки образами и словами, которая в благо или во вред постоянно ведется по всем нам, — мы занимаем относительно внешнюю позицию к художественной среде. Критериев отбора иллюстраций у нас много, и в той мере, в какой они осознанны, они касаются не только нашей оценки «художественных» или даже эстетических достоинств привлекаемых изображений, тем более что часто они и не производились с художественной целью.

Наши мотивы могут быть просто «нечистыми» или «наивными» с точки зрения правил конкуренции, действующих в сегодняшнем поле искусства. Так или иначе, эти изображения привлекли наше внимание, чем-то нас поразили, заставили нас задуматься, оказались чем-то нам созвучны, и нам захотелось перенести их в журнал. Конечно, это не означает, что эстетика, этика или политика образов и их представление нас не интересуют, как раз наоборот.

В.: Как работает редколлегия?

О.: Редколлегии в обычном смысле слова нет. Команда RiLi располагается в точке пересечения различных сетей информаторов, участников, авторов, издателей и т. д. Мы стараемся быть в курсе дела и обращаемся к нужным авторам. Многие люди «подключены» к журналу, они делятся с нами информацией, своими идеями, проектами, предлагают нам то или иное. Мы используем также обильную критику, которой порой подвергаемся. В конечном итоге происходит составление номера, и этим занят маленький комитет, из четырех-пяти человек («официальная» команда RiLi), исходя из имеющихся материалов, и это порой напоминает жонглирование. Конечное единство номера удивляет нас самих, учитывая бриколаж и произвольность выбора, царящие при его создании! Мы осознанно играем роль фильтров и катализаторов.

Впрочем, таково было наше изначальное решение: не создавать «научной» редакции, работать более неформально. Мы, естественно, не всеведущи, и не претендуем на невозможную полноту и исчерпанность. У нас случаются свои перекосы и «осечки». Неизбежно, какая-то часть рецензий, публикуемых в RiLi, оказывается менее точной и менее сильной, чем другая. Мы работаем над тем, чтобы сгладить эти ошибки и просчеты. Но в целом, мы полагаем, что нам удается из номера в номер объединять авторов и материал достаточно высокого качества: многие критические материалы, опубликованные в RiLi, имеют собственную ценность, порой даже превосходящую ценность рецензируемых книг! — что является скорее исключением в ситуации, где запоминающаяся критика встречается редко.

В.: Вы по большей части философы и политики?

О.: Никто из нас не называет себя философом. Впрочем, никто из нас не знает, что. это значит и что такое «философия». Вообще, этот вопрос стал жизненно важным для многих профессиональных «философов», начиная еще с XIX века. Кажется, ответу на него некоторые современные философы посвящают большую часть своего времени. Это, конечно, один из результатов трансформации пространства знания и его институционализации. Как бы то ни было, некоторые из нашей небольшой команды вообще не считают этот вопрос таким уж первостепенно важным, не очень интересуются поисками ответа на него, разве только косвенным образом, мимоходом. Мы по большей части прошли университетский курс на факультетах философии и истории, встретившись по дороге еще и с антропологией, социологией и психоанализом, если упоминать самое важное. Некоторые из нас участвуют в различных политических движениях (в движении безработных и неимущих, движении «нелегалов», движении в поддержку работников сексуальной сферы, в борьбе за равноправие иммигрантов из постколониальных стран и т. д.). Можно сказать, что политическое измерение письма и мысли затрагивает нас всех — но тут нужно обязательно прибавить, что наше восприятие политического выходит за границы институциональной политики, того, что обычно политикой и называется.

Здесь нелишним будет уточнить, что, по нашему мнению, соединяет знание и политику. Интеллектуальные или «ученые» дисциплины и их дискурс не являются сами по себе, абстрактно говоря, «политическими» и должны оцениваться сами по себе. Но мы полагаем, что так бывает не всегда. По крайней мере, история, гуманитарные и общественные науки — и, тем более, философия — не всегда пребывают в области «чистой» объективности или позитивности, в том числе когда требования к дисциплинарной и аргументативной строгости максимально высоки. Конечно, мы в RiLi весьма осторожны, когда речь заходит о стихийно позитивистской идеологии многих профессиональных ученых. Мы думаем, что использование для описания пространства «науки» метафор, которые предполагают пределы, границы (которые следует защищать), определенные изнутри и снаружи, является упрощением и идеализацией, которые могут помешать необходимой критике производства знания — и различных видов узлов между знанием и властью, — но при этом оправдывают эпистемологические мечты некоторых интеллектуалов и исследователей. Больше всего такое использование затушевывает комплексную циркуляцию и реальное распределение произведенного знания в социальном мире в его совокупности и параллельно затрудняет понимание и критику не менее реальных форм монополизации этого производства и этой циркуляции. Таковы вопросы, в проблематизации которых мы в RiLi особенно хотим принять участие еще и потому, что они тесно связаны с насущной демократической потребностью, носителем которой нам хотелось бы быть.

Но, конечно, речь не идет о том, чтобы подчинить производство знания политическому императиву или какой-либо догме, тем более что в области теории или политики, которые нас интересуют, речь идет об обнаружении и разработке проблем, «серых» пятен знания и практики, где наша уверенность теряется, где социальные и политические очевидности ставятся под вопрос и вынуждены трансформироваться. Именно такой смысл мы придаем слову «критика». И осуществить это не так уж и просто!

Перевод с французского Андрея Лазарева

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67