Наука об ошибках

Рецензия на:

Б.З. Букчина, И.К. Сазонова, Л.К. Чельцова. Орфографический словарь русского языка. М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. 1288 с.

А.А. Зализняк. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение. М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. 794 с.

И.Л. Резниченко. Словарь ударений русского языка. М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. 943 с.

Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / Отв. ред. В.Н. Телия. М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. 782 с.

* * *

Филология, как и многие другие науки, совершенно не нужна среднестатистическому гражданину в повседневной жизни. Он не задается актуальными вопросами фоносемантики, не ищет разницы между пропозицией и пресуппозицией, теория концепта ему чужда. Родным языком пользуется без лишней рефлексии, по мере надобности, и ничего плохого в этом нет. Плохое начинается тогда, когда гражданин вдруг споткнется на управлении слова «аффилированный», правописании слова «ретейл» или, чего доброго, задумается над уместностью выражения «другая альтернатива». Последовательно перебрав яндекс, википедию, эрудированного соседа и словарь Ожегова 1952 года издания, но не получив сколь-нибудь определенного ответа, он констатирует деградацию русского языка. А еще бывает, что гражданин напишет что-нибудь эдакое на заборе, а правоохранительные органы, усмотрев в надписи речевое преступление, обращаются к лингвисту-эксперту, чтобы подтвердить свою догадку. Эксперт тоже, не будь дураком, немедленно лезет в яндекс, википедию, хватает словарь Ожегова и начинает в нем рыться, как в священной книге. Но источники эти обманчивы, морочат голову гражданину, вводят в заблуждение эксперта, и потому на свет появляется, например, небезызвестное заключение о том, что призыв «Убивай хача!» невозможно однозначно охарактеризовать как националистический, да и вообще толкование этого призыва зависит от коммуникативной ситуации, в которой его произносили нападавшие на человека с фамилией Керимов. Об авторе этого заключения, эксперте Елене Кирюхиной, в официальных данных сообщалось скромно: «…имеет высшее филологическое образование по специальности „Русский язык и литература“ и высшее образование по специальности „Психология“». Зато от души высказались о ней — и заодно обо всех филологах — СМИ, причем основным мотивом было: это же лингвист, она так видит, что тут поделаешь. Лапидарнее всех был Эдуард Лимонов: «Эксперты — остолопы, какой с них спрос?»

Похоже на диагноз, поставленный всей филологии. Общественный вердикт, вынесенный в каком-то смысле по заслугам: если гуманитарная наука не может ответить на простые человеческие вопросы, то зачем она нужна? Именно таков сейчас статус филологической науки в общественном сознании: основная задача русской филологии — отвечать на вопросы «как правильно» и «как нельзя». Можно или нельзя употреблять заимствованные слова в таком количестве? Можно или нельзя публично использовать обсценную лексику? Какие именно слова на телевидении следует перекрывать специальным звуковым сигналом? Правильно или неправильно говорить «доброго времени суток»? Отвечать следует не колеблясь, однозначно, да еще так, чтобы каждый носитель языка с ответом согласился. Именно этого русская филология и не может. И вряд ли сможет в обозримом будущем. Причин тому много, но о них чуть позже.

Имидж «науки об ошибках» во многом поддерживают сами филологи, регулярно публикующие для широкой аудитории справочники по культуре речи, в которых культура речи сводится к соблюдению языковых норм. В то время как любому здравомыслящему человеку очевидно, что правильность речи вовсе не гарантирует ее уместности и эффективности. Еще филологи пристально следят за речью журналистов, и как только им удается поймать журналиста на ошибке или оговорке, так они сразу печатают об этом статью в каком-нибудь благосклонном к филологии издании или выступают на радио. Таким образом, большинство обращений филологов к массам действительно содержит благое намерение упорядочить речевую практику. Но стремление носителя русского языка выяснить, как же все-таки правильно, запрограммировано не только этим. Обеспокоенность граждан нормой объясняется недостоверным о ней представлением. Вариативность нормы (то есть возможность сосуществования равноправных вариантов произнесения или употребления слова) в лингвистике отмечена как сущностное свойство. Но обществу нужны не варианты, а ясность рекомендаций. Идея о том, что в одних обстоятельствах будет уместен один вариант, а в других — другой, требует слишком больших усилий: это же надо оценить обстоятельства и выбрать адекватный способ выражения. Куда проще запомнить что-то одно на все случаи жизни. И многие люди готовы просто поубивать друг друга, споря о единственно верной правильности в тех случаях, когда варианты равноправны.

Восприятие русского языка как жестко регламентированной системы обусловлено школьным образованием, в котором на фундаментальные теоретические вопросы даются упрощенные однозначные ответы. Русский язык в школе существенно отличается от русского языка в действительности. Специально подобранные учебные тексты содержат определенный набор орфографических и пунктуационных задач, которые можно решить только одним способом. В ЕГЭ каждый вопрос требует одного ответа. Идея языковой вариативности из школьного образования практически исключена.

Иными словами, от школьника требуется лишь запомнить, как правильно. Именно такое отношение к языку выносят из школы люди, которые в дальнейшем не сталкиваются с филологией. Нечто похожее, впрочем, происходит и с работниками телевидения и радио, которые, попав в редакцию, немедленно забывают о своем филологическом образовании и начинают в языковом отношении мыслить единообразно. Ведь предназначенные для них профессиональные словари и справочники безвариантны, потому что речь на радио и на телевидении должна звучать по возможности упорядоченно. То есть даже при наличии двух равноправных ударений в слове «одновременно», диктор обязан воспользоваться вариантом «одновре`менно», внесенным в справочник. И если гость программы попытается сказать «одновреме`нно», его как-нибудь поправят, полагая этот вариант не просто ошибочным, но недопустимым.

Закономерно, что первым панику по поводу мнимого изменения языковых норм сейчас поднимает именно телевидение, которое общество привыкло считать источником эталонной речи, арбитром изящной словесности. В первый раз — в 2000 – 2001 годах, когда вся страна обсуждала некую реформу русской орфографии, заключавшуюся, как следовало из новостей, в изменении правописания слова «парашют» на «парашут», а «жюри» на «жури». Во второй раз — в сентябре 2009 года, когда вся страна снова сплотилась против новых норм русского языка, в частности навязываемого министерством образования среднего рода слова «кофе» и ударения «до`говор» вместо «догово`р». В обоих случаях общественная дискуссия разворачивалась вокруг изначально неверно интерпретированного события.

Так, в 2000 году Орфографическая комиссия Академии наук под председательством В.В. Лопатина всего лишь подготовила проект поправок и дополнений к действующему своду Правил русской орфографии и пунктуации. Ни о какой реформе речь не шла. Речь шла только о назревшей потребности усовершенствовать правила, принятые Академией наук СССР еще в 1956 году. Фактически именно этот свод правил и по сей день остается единственным легальным документом, упорядочивающим русскую орфографию и пунктуацию. Появлявшиеся в разные годы справочники по правописанию и литературной правке носят сугубо рекомендательный характер, поскольку ни один из них не был утвержден в каком-то ином качестве. Справочники Д.Э. Розенталя, которыми на протяжении многих лет пользовались все редакторы и корректоры, дополняли и объясняли правила 1956 года, но при этом юридически оставались лишь частным мнением частного исследователя. Меж тем правила 1956 года на некоторые вопросы не отвечают совсем, а на некоторые — уже не совсем адекватно. Так, устаревшей выглядит идеологически обусловленная рекомендация писать названия иностранных компаний кириллицей: например, Юнайтед фрут компани. Точно так же идеологически обусловлена рекомендация писать слово «бог» везде с маленькой буквы. Современная речевая практика скорректировала это представление уже на основании другой идеологической системы, ну а формирующаяся заново церковная орфография (то есть орфография религиозных текстов) требует принципиально иного отношения к использованию прописных и строчных букв, а следовательно — создания специализированных справочников и словарей.

Орфографическая комиссия предложила около 20 незначительных поправок и дополнений к действующим правилам. Это, безусловно, нельзя назвать реформой. Реформой орфографии можно было бы счесть, скажем, замену морфологического принципа на фонетический, то есть если бы мы перестали писать и «вода», и «водный», а начали писать как слышится, то есть «вада», но «водный». Такие попытки, кстати говоря, происходили на протяжении всего ХХ века: эксперименты Щербы по фонетическому письму в 1930 – 1940 годы, анекдотический хрущевский «заец» 1960-х, да и, в конце концов, недавняя распространившаяся в Интернете игра под названием «албанский язык». Недаром орфографисты с энтузиазмом принялись исследовать ресурсы типа udaff.com. Искажение графического облика слова в албанском языке строится как раз на обыгрывании морфологического и фонетического принципов орфографии, тем самым выявляя проблемные точки современного правописания.

Поправки 2000 года полностью одобрены не были. Замена «ликеро-водочного» на «ликероводочный» прошла безболезненно, но общество споткнулось на «жури» и «парашуте». В результате русская орфография и пунктуация все еще остаются в 1956 году, а потребность в новом своде правил становится все более острой. Новизна в данном случае не обозначает полную замену старых норм на новые, измышленные Орфографической комиссией, имеется в виду модернизация правил в соответствии с потребностями современного языка.

Впрочем, по мотивам тех поправок был издан Русский орфографический словарь под редакцией того же В.В. Лопатина, самый полный на данный момент (в нем 180 тысяч слов), но содержащий некоторые спорные образцы написания: скажем, слово «считаный» с одной «н» или наречие «неразлейвода» в слитном варианте. Как следует поступать школьной учительнице, обнаружившей в сочинении подобную экспериментальную орфографию, не вполне понятно. То ли считать ошибкой — ведь в стандартных изданиях орфографических словарей ничего такого нет, то ли считать свидетельством продвинутости ученика — все-таки словарь принадлежит председателю Орфографической комиссии, а не безвестному кандидату наук. Тем более непонятно, как следует относиться к подобным словам с измененным написанием при включении в ЕГЭ.

Что же в таком случае произошло в сентябре 2009 года? Как ни странно, ничего. Точнее, журналисты (а с их помощью и массовая аудитория) узнали о существовании словарей, которые содержат вариативное представление о некоторых произносительных нормах. Но это событие случилось в ментальном пространстве неподготовленной части аудитории. Для специалиста эти «новые» словари новыми были 15, а то и 20 лет назад. Таким образом, суть произошедшего вовсе не в изменении норм. Слово «кофе» допустимо употреблять как в мужском, так и в среднем роде уже более 10 лет. И это разрешение дал отнюдь не министр Фурсенко. Такова речевая практика общества. Все больше людей в определенной ситуации скажут о кофе в среднем роде. И составители словарей не могут полностью игнорировать этот факт. Они включают этот вариант в словарь как допустимый (в разговорном общении). При этом составители опираются не только на речевую практику (как говорит большинство), но и на представление о закономерностях развития языка (мужской род является своего рода языковым атавизмом, воспоминанием о форме «кофий»). Таким образом, демократический механизм при составлении словаря всегда скорректирован участием экспертов.

Безусловно, в документе или научной работе не следует употреблять слово «кофе» в среднем роде. Но сказать так в бытовом разговоре — можно. При этом мужской род остается доминирующим и рекомендованным. И миф о том, что теперь всех будут заставлять говорить «до`говор» и «йогу`рт» — это как раз результат единообразного языкового мышления, которое не понимает и не принимает вариантов, а видит только традиционную школьно-телевизионную обязаловку. Для того чтобы удостовериться в сказанном, достаточно открыть любой из словарей, попавших в министерский список (который, к слову, еще может пополниться и другими справочными изданиями). С русским языком ничего не произошло. Он прекрасно себя чувствует, развивается по своим внутренним законам и еще переживет многих борцов за свою чистоту.

Вот и причина, объясняющая, почему филология далеко не всегда может ответить на вопрос «как правильно». Во-первых, «правильность» меняется с течением времени, норма обладает свойством вариативности, во-вторых, представление о правильности должна разделять группа экспертов, а им трудно прийти к единому мнению, а в-третьих, сейчас подобная фундаментальная работа чаще всего остается незаконченной, не до конца одобренной, да и механизмы этого одобрения не вполне ясны, а следовательно, рекомендации специалистов не обретают юридического статуса по закону о государственном языке, который декларирует следующее: «Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации».

Таким образом, суть произошедшего в том, что министерство образования наконец взялось за полезное дело: отделить авторитетные, заслуживающие доверия словари от словарей случайных, коммерческих, изданных неизвестными творческими коллективами. Для этого был создан министерский список, в который могло войти любое словарно-справочное издание, получившее одобрение экспертной комиссии. Механизм вполне логичный, и если бы еще сама процедура была более публичной, ее результат не оказался бы таким неожиданным для большинства.

Впрочем, для большинства практически вся языковая информация оказывается неожиданностью, поскольку большинство людей просто не знает о достоверных ее источниках. Прагматическое отношение к речи (как сказал, так и поймут, а не поймут — переспросят) сменяется редкими периодами интереса к тому, как надо говорить, чтобы все-таки поняли. И в эти периоды люди в лучшем случае начинают читать словарь Даля, а в худшем — обращаются к тренингам по технике речи или НЛП , которые под видом риторики предлагают типовой набор психологических уловок.

Словари и разного рода справочники — это главный источник информации о языке и, следовательно, о внеязыковых представлениях носителя языка в ту или иную историческую эпоху. Языковая картина мира реализуется на всех уровнях языковой системы. Толковый словарь или грамматический справочник сообщают информацию не только о значении слова или наличии грамматической формы, они еще свидетельствуют об определенной маркированности тех или иных слов или форм.

Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия мира. Представления, формирующие картину мира, входят в значения слов в неявном виде; человек принимает их на веру, не задумываясь. Пользуясь словами, содержащими неявные смыслы, человек, сам того не замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир. Конфигурации идей, заключенные в значении слов родного языка, воспринимаются говорящим как нечто само собой разумеющееся.

Ни один словарь не может быть полностью свободен от системы ценностей общества, которое его сформировало. Словарь фиксирует актуальное воплощение языковой картины мира, включая или исключая определенные элементы, трактуя так или иначе определенные языковые единицы. Таким образом, составление словаря всегда опирается на определенное мировоззрение, на определенную систему ценностей, и потому по сути является не только лингвистической, но и идеологической работой. В первую очередь это относится к толковым словарям, которые наиболее часто обнаруживаются на полках у большинства населения, в отличие, скажем от Грамматического словаря русского языка А. А. Зализняка, который большой популярностью не пользуется хотя бы потому, что слова в нем расположены в инверсионном алфавитном порядке.

Толковый словарь содержит информацию о значении слов и об особенностях их употребления в контексте. Иллюстративная часть толкования слова состоит из некоторого количества примеров его возможного употребления. Кроме того, толковый словарь содержит стилистические пометы, которые характеризуют сферу возможного употребления слова (книжное, разговорное, просторечное) или его эмоциональную окраску (ироническое, вульгарное, грубое). Сведения о правильном произношении и правильном написании слова из толкового словаря получить тоже можно, однако лучше в этом случае обратиться к специализированным орфоэпическим и орфографическим словарям, для которых это основная, а не второстепенная информация.

Самый распространенный толковый словарь — это однотомный словарь русского языка С.И. Ожегова или (в более поздних изданиях) С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой. Он содержит около 80 тысяч слов и с 1949 года регулярно переиздается с изменениями и дополнениями. Именно этот словарь с необъяснимым упорством избирают в качестве наиболее достоверного источника информации школьные учителя, корректоры, лингвисты-эксперты. Значительная часть лингвистических экспертиз основывается на толковании значений слов, содержащихся в словаре Ожегова. Однако в связи с небольшим объемом и давней историей этот словарь не содержит очень многих недавно вошедших в язык слов, предлагает неполные и не всегда корректные описания значений, в нем также сокращена иллюстративная часть (мало примеров употребления того или иного слова), что, конечно, не предназначает этот словарь для профессионального использования.

Вторым по популярности (и по упоминаемости в интернет-дискуссиях о правильной речи) неожиданно оказывается четырехтомный толковый словарь Д.Н. Ушакова, первый том которого вышел в 1935 году. Словарь, содержащий около 200 тысяч слов, называют образцовым с точки зрения описания семантики слова и точности дефиниций. Этот словарь послужил основой для однотомного словаря Ожегова. Этот же словарь стал объектом исследования в работе Н.А. Купиной «Тоталитарный язык». Исследование наглядно продемонстрировало дихотомичность картины мира, представленной Ушаковым, разделение смыслов по ряду бинарных идеологических оппозиций: белое — красное, коммунистическое — капиталистическое (буржуазное), идеальное — материалистическое. Во многих случаях дефиниции понятий намеренно упрощены, примитивизированы, очень часто в словарную дефиницию включена открытая идеологическая оценка, что для общеупотребительного словаря недопустимо. Например, фрейдизм трактуется у Ушакова как «идеалистическая буржуазная теория в психологии и психопатологии, считающая главным двигателем человеческого поведения биологические инстинкты и игнорирующая социальные, классовые условия жизни людей», а ревизионизм как «буржуазное извращение, фальсификация марксизма, заключающаяся в ревизии (см. ревизия во 2 знач.) революционных экономических взглядов». То есть, с одной стороны, этот словарь содержит информацию о состоянии русского языка в начале ХХ века, с другой — не менее ценную информацию о состоянии идеологической речи того же периода. Ушаков ставил перед собой задачу создать нормативный словарь — то есть словарь, содержащий рекомендации о том, как правильно. Но отсылки к словарю Ушакова при оценке правильности современной речи, конечно, нецелесообразны.

На третьем месте Словарь живого великорусского языка В.И. Даля, вышедший в 1863 – 1866 годах, переиздававшийся в начале ХХ и XXI веков. Это дескриптивный словарь. Даль не стремился насаждать языковую норму, его целью было как можно более полное описание живой речи, включающее и диалектные, и просторечные, и ошибочные варианты словоупотребления. Он собрал около 200 тысяч слов и около 30 тысяч пословиц и поговорок, создав настоящий памятник русской языковой картине мира. Это источник информации о состоянии русской речи в первой половине XIX века, и одновременно — источник сведений о языковой категоризации мира для исследователя, например, концептов. Пользоваться этим словарем при оценке современного текста невозможно, да и ссылаться, как это часто делают, на Даля в поисках подлинного исконного значения того или иного слова тоже не вполне правильно. Значения слов имеют тенденцию меняться, расширяться с течением времени, но это вовсе не значит, что слова портятся, утрачивают свой истинный смысл.

По неясным причинам незаслуженно забытыми оказались два объемных нормативных словаря с развернутой иллюстративной частью: Большой академический словарь (в 17 томах, издание завершено в 1965 году) и Малый академический словарь (в 4 томах, второе издание 1981 – 1984). В основном ими пользуются специалисты — при анализе художественного текста, при оценке возможностей сочетаемости того или иного слова, в том числе и в рамках лингвистической экспертизы. Эти словари создавались в первую очередь как профессиональные, предназначенные для филолога. Современного состояния языка они, впрочем, тоже не отражают полностью. Большие словари готовят к публикации в течение многих лет, и в ситуации активно происходящих языковых изменений редакционный коллектив физически не успевает обрабатывать новые данные. Поэтому для более оперативного представления языковой динамики издаются так называемые словари языковых изменений, в которых отмечаются недавно вошедшие в язык слова или актуализировавшиеся в последнее время в новом значении. Но, конечно, для носителя языка, привыкшего к другой скорости обновления информации, этого уже мало. Поэтому в Интернете появляются разнообразные редактируемые пользователями справочно-информационные проекты, такие как wikipedia или lurkmore. Последний любопытен тем, что стихийно сочетает в себе подходы энциклопедического и толкового словарей в описании речевой практики Интернета.

В продолжение линии нормативных толковых словарей — БАСа и МАСа — в 1998 году Институт лингвистических исследований РАН выпустил однотомный толковый словарь русского языка (БТС под редакцией С.А. Кузнецова). Из всего, что сейчас присутствует на полках книжных магазинов, словарь Кузнецова в наибольшей степени соответствует потребностям современного человека при интерпретации современного текста. В словарь вошло очень много новых слов, в первую очередь разнообразных заимствованных терминов. В словарь провидчески включили даже слово «фьючерс», хотя в 1998 году оно еще не было таким частотным, как сейчас. Некоторая небрежность в дефинициях и ряд технических ошибок не позволяют назвать этот словарь образцовым, однако очевидной альтернативы пока нет.

Все вышеназванные словари (за исключением словаря Даля) описывают и упорядочивают литературный русский язык. Нелитературный язык тоже подлежит исследованию, однако словари жаргона, диалекта или обсценной лексики по определению не могут быть нормативными, то есть предписывающими. Они дескриптивны. Описывают объект во всем многообразии его проявлений и во всех вариантах словоупотребления, не пытаясь указать, как правильно и как неправильно (ну в самом деле, на каком основании выбрать один из вариантов: «отполировать коньяком» или «заполировать коньяком»? на какую норму, на какой источник сослаться?). Так, в Словаре русского мата Алексея Плуцера-Сарно каждому матерному слову отводится отдельный том (пока вышло только два тома

из пяти запланированных), основным содержанием которого является истолкование контекстуальных значений слова, которое употребляется во множестве контекстов и практически каждый раз в новом смысле. При всей ценности этого исследования вряд ли министерство образования сочтет возможным включить словарь Плуцера-Сарно в свой список. Использование матерных или жаргонных слов не поддается кодификации по определению, а в министерском списке, скорее всего, акцент должен быть сделан именно на нормативные словари.

Нередко рекомендации даже признанных профессиональным сообществом словарей противоречат друг другу. Скажем, московские и петербургские орфоэпические словари будут отличаться по ряду параметров, в частности они не согласятся друг с другом в том, как правильно произносить сочетание «чн», а также насколько необходимо смягчать согласные перед «е» в словах типа «менеджмент» или «термин» (петербургское произношение находится под влиянием северных говоров, потому тяготеет к большей твердости согласных и меньшей редукции гласных, чем московское). Отличаться будут и толковые словари разных школ, что совершенно не говорит об их дефектности. Только общество выбирает, какую именно норму считать более престижной в тот или иной исторический период.

Но несознательные граждане не хотят ответственно относиться к норме и взвешивать на весах рекомендации разных филологов. Они все еще наивно хотят получить простой ответ на проклятый вопрос: так как же правильно-то?! Именно для них неспециализированные издательства налаживают практически подпольное производство словарей силами безымянных составителей. В одном из таких издательств сейчас готовится к печати книга под названием: «Словарь по русскому языку. Все словари под одной обложкой». По-моему, это первый кандидат на попадание в список запрещенной литературы — за нарушение закона о государственном языке, лингвистическую порнографию и разжигание межнациональной розни по языковому признаку. Признанные экстремистскими брошюра «Русский народ и Конституция РФ» или книга «Сквозь призму ислама» померкнут на этом фоне.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67