Книжные покупки Модеста Колерова

Что мучило советских читателей в СССР за железным занавесом, когда они сличали образы мира и практики из двух основных доступных им источников – из советской пропаганды и пропаганды антисоветской? Их более всего мучило собственное существование вне контекста антисоветской пропаганды, непонимание всего того, что было вокруг витрины Запада, что исторически предопределяло антибуржуазность рок-музыки, в СССР воспринимавшейся как чистое искусство. Сейчас же бывший советский читатель, словно грязные мемуары третьего мужа известной гламурной девственницы, изучает общие очерки социально-культурной истории Запада 1950-х – 1980-х, – и только теперь понимает антибуржуазную прозу, видит между образами "кровавых зубов империализма" и "кисельных берегов свободного мира" – вполне себе трудную борьбу Запада за свою собственную, не экспортную, свободу и справедливость.

Что трогало юношу в присягании науке? Что разнообразные человеческие грехи, насилия и предательства, мелкие и крупные страсти тех, кто избрал науку полигоном для власти и самоутверждения, нисколько не подвергают сомнению высшую ценность науки-как-таковой. Церкви-как-таковой, государства-как-такового, музыки-как-таковой… "революции-как-таковой", – скажут штатные революционеры. Старческая правда, однако, состоит в постоянном обнаружении контекста, который плодит сомнения в историческом и крепит веру в вечное. Образцом святой внеисторической науки-как-таковой была в моей юности маленькая история из жизни византинистов в 1942 – 1943 гг. Некий искусствовед-медиевист посреди мировой войны опубликовал в швейцарском научном журнале заметку "К вопросу о…", а другой искусствовед полгода спустя посреди той же войны, с другой стороны океана, из Аргентины, отозвался полемикой "Еще раз к вопросу о…". Эта правда до сих приводит меня в трепет: как это мужественно и малотиражно, непредставимо с точки зрения почтовой связи и на деле успешно – войны давно уже нет, а перекличка жива. И все же. Годы спустя стало ясно, что, формально нейтральные, и Аргентина, и Швейцария равно были под гитлеровским колпаком. И именно этот гитлеровский колпак гарантировал почтовую связь свободной науке.

Консервативный до гитлеризма Карл Шмитт что-то формулирует научное на пике формы – в 1940 г., во всеоружии актуальной науки и мня в руках исторический пластилин. Но в оперируемой им библиографии и привлекаемом дискуссионном контексте есть какая-то невежливая фальшь. Ибо знаки интеллектуального горизонта гитлеровского лоялиста сужены гитлеровской войной до круга гитлеровских союзников: и последнее слово мировой науки в сносках Шмитта отчаянно изображают не виноватые ни в провинциальности, ни в самозванстве мыслители из Румынии, Италии, Португалии. Идущая Вторая мировая война уже не велит нацистской Германии числить среди живущих французскую, английскую, американскую мысль, снисходительно допускать в вечность австрийцев, чехов, поляков, русских. Такой инвалидный балет.

Поэтому моя повесть сегодня – о контексте науки.

* * *

А. А. Олейников. Атлас карт Украины XVII ст. французского инженера Гийома Левассера-де-Бо-плана. Киев, 2006. 22 с. Тираж не указан.

Чувствует сердце: факт публикации этих действительно важных карт, изданных первоначально в 1651 и 1687 гг. и отражающих политическую и географическую реальность Украины 1630 – 1647 гг. в составе Речи Посполитой, себе в отчеты записали несколько ведомств. На одного автора этого скрепленного канцелярской пружиной труда приходится целый коллектив политических пассажиров: посол России на Украине В. С. Черномырдин (написал предисловие о том, что атлас "будет способствовать объективному пониманию" истории Украины и др.), Украинская академия русистики, украинское представительство Росзарубежцентра при МИД России и пр.

И сердце не ошибается: бюрократические няньки в поисках исторической правды нарисовали что-то очень современное, но явно не то, что, наверное, хотелось бы видеть В. С. Черномырдину в качестве "конкретного примера российско-украинского сотрудничества в гуманитарной сфере". Дело в том, что изображенная Бопланом польская Украина XVII века путем простейших полиграфических методов (как то: цвет, равная географическая детализация, композиция) приращена за счет Крыма – ни к Польше, ни к Речи Посполитой, ни к тем более Украине до недавнего времени отношения не имевшего. Страшно представить, что вскоре издаст и снабдит предисловием о гуманитарном сотрудничестве, например, российский посол в Польше – где на его одинокую эрудицию придется уже не какая-нибудь киевская Академия русистики, а польский государственный Институт национальной памяти со штатной численностью сотрудников 2500 человек.

* * *

Андрей Мальгин. Партизанское движение Крыма и "татарский вопрос" 1941 – 1944 гг. Симферополь, 2008. 188 с. Тираж 1000 экз.

Крымские татары после освобождения Крыма от гитлеровских войск в 1944 году были обвинены в массовом сотрудничестве с врагом во время оккупации и полностью выселены в отдаленные районы СССР. Затем были реабилитированы и начали возвращаться. За это время умер СССР, а украинская националистическая власть начала искать в них союзника против русского влияния в Крыму. Эксплуатировать неистраченные исторические обиды устремились и политические бойцы турецкого влияния, террористическая инфраструктура с Северного Кавказа и т. п. Историческому зерну этих противоречий уже не суждено остаться академической темой. Известный крымский исследователь при поддержке лидера крымских коммунистов дает квалифицированный очерк событий, основывая его на архивных источниках и сопровождая детальными картами и документами.

Вот резюме: Татарский вопрос, несомненно, явился одним из важнейших факторов, серьезно повлиявших на партизанское движение в Крыму, особенно… в 1941 – 1942 гг. Это обуславливалось тем, что зона партизанской деятельности практически полностью находилась в окружении крымско-татарского населения… Разгром немецко-румынскими войсками партизанских баз, к которому активно привлекалось местное население, породил тяжелейший голод [среди партизан] … Еще большее значение имело создание для борьбы с партизанами добровольческих отрядов (общей численностью до 20 тыс. чел.) … Можно сказать, что при помощи этих подразделений к весне 1943 г. партизанское движение было почти полностью уничтожено. (…) В условиях наступления Красной Армии в конце 1943 – начале 1944 г. и нового размаха партизанского движения… с началом массового ухода в лес жителей сельских населенных пунктов, в результате которого состав партизанских отрядов вырос практически в 10 раз, роль крымско-татарских деревень как опорных антипартизанских пунктов была сведена к нулю. Они сами стали объектом партизанской пропаганды и источником снабжения партизанских отрядов продовольствием, информацией и пополнением. Именно поэтому немецкое командование постаралось…в декабре 1943 отселить население большой части этих деревень, а сами деревни сжечь. После освобождения Крыма, в мае 1945 г. по решению Сталина татары были высланы с полуострова.

* * *

Киммо Кильюнен. Государства и флаги: Энциклопедия. М., 2008. 571 с. Тираж 1500 экз.

Энциклопедии писать трудно, особенно одному. Издавать – еще труднее, особенно переводные. Все это вместе, посвященное современности, делать трудней втройне. На моей памяти единственным успешным русским проектом такого рода стала детская "Книга о языке" Франклина Фолсома (перевод: М., 1974). В ней переводчик революционно отказался мимикрировать под редактора, но и не выдержал дистанции – и нарастил авторский текст своими более чем уместными и не менее остроумными соображениями о том, как живут и придумываются языки: помнится, именно оттуда я узнал тогда еще совершенно бессмысленное слово "гугл".

Энциклопедия Киммо Кильюнена – еще одна бронеплита в фундаментальный танк гуманитарной финской науки, завоевывающей русский интеллектуальный рынок: поддержанные финским государством многочисленные русские переводы финских трудов по скандинавской и российской истории теперь укрепляются финской систематической картиной мира. Надо отдать должное: сбалансированная сдержанность и холодный историзм Кильюнена подкупает, его готовность видеть не только ООНовские государства, но и государства де-факто, флаги "наполовину освобожденных или восставших регионов", близка современному русскому человеку. Изображения флагов в их хронологической динамике он снабжает краткими очерками истории государств. Судя по тому, что первое издание труда вышло в свет в 2002 г., а перед нами – издание второе, дополненное, и что в тексте уже отражена независимость Черногории, состоявшаяся в июле 2006 г., а предисловие к русскому изданию подписано автором в январе 2007-го, у всех создателей труда было достаточно времени и желания соответствовать. Соответствовать – если не политической реальности, то, как минимум, своему неслучайному и продуманному взгляду на эту реальность.

Кильюнен анонсирует отделение Косово от Сербии – и редактор издательства РОССПЭН Л. Ю. Пантина не медлит и сообщает подстрочною сноской об объявлении независимости Косова в феврале 2008 года. С Л. Ю. Пантиной Кильюнену положительно повезло: ее нечеловеческая эрудиция неотступно следует за изложением энциклопедиста и иной раз оснащает его насыщенные фактурой очерки подстрочными примечаниями. Написал финн, что в 1833 г. на флаге у Греции появилось девять полос (по числу слогов в их девизе), а редактор тут как тут: "число девять было священным у греков, как, впрочем, и у других народов". Упомянул финн германского императора в связи с Мальтийским орденом – редактор не дремлет и строит в строку упоминание о мальтийских связях русских императоров Петра I и Павла I. Рассказал финн, что Румыния стала независимой в 1878 г. – редактор бдит и напоминает, что вскоре она стала королевством. Сообщил финн, что Вайра Вике-Фрейберга была избрана президентом Латвии (1999) редактор спешит с ценным дополнением, что та "вернулась в Латвию после восстановления независимости из Америки". Энциклопедическому редактору стоит учесть, что оная Америка в России часто синонимична США, а не терпящий суетолкований энциклопедизм требует указать, что вернулась Вике-Фрейберга все-таки из Канады.

К оригинальности финской политической географии стоит отнести особый взгляд на классификацию государств: в книге они сгруппированы либо по историческим, либо по географическим сообществам – "Балтия и Скандинавские страны", Европа, СНГ – бывший Советский Союз, Африка, Ближний Восток, Азия, Океания и Австралия, Америка. Куда теперь в новом, третьем издании автор внесет Грузию, вышедшую из СНГ, зависит от итогов юридического анализа: если она будет признана оккупированной Советским Союзом, то попадет, наверное, в Скандинавию, а если нет – то в Азию.

Энциклопедическая активность редактора замирает на пространстве бывшего СССР и почему-то именно там, где Кильюнену начинает изменять научная добросовестность. Дело как раз не в тонкостях географической классификации или какой-то особой ангажированности – отнюдь: внутри рубрикатора СНГ читатель без труда найдет краткие сведения о Нагорном Карабахе и его флаг (в статье об Армении), о Приднестровье и его флаг (в статье о Молдавии), беглое упоминание о самостоятельных Абхазии и Южной Осетии (без флагов, в статье о Грузии). Добросовестность изменяет финскому автору там, где его неукоснительная схема – транслировать, остужая, национальные мифы – требует чуть больше самостоятельных знаний.

Например, в целом здраво описывая недавнюю историю России, Кильюнен неуверенной рукой копирует чужие агитки, не очень, видимо, понимая, где можно ограничиться стилистической редактурой, а где простое остужение пропаганды лишь обнажает ее дохлый внутренний стержень. Вот пассаж о современной России: "внутри России по-прежнему тлеют национальные конфликты. В стране имеется 16 автономных республик, из которых некоторые прекратили платить налоги центральной власти, что, в частности, в 1994 г. привело к войне на территории Чечни… Подписание соглашения в Хасавюрте в 1997 г. положило конец первой чеченской войне. Чечне de facto предоставили самостоятельность… Кровь на Северном Кавказе льется до сих пор: хотя федеральные войска установили контроль над чеченской территорией, сопротивление им продолжается". Что тут сказать финскому энциклопедисту? Что 16 автономных республик были на территории РСФСР только во времена СССР, а сейчас в России 21 республика плюс одна автономная область и 4 автономных округа (было до объединения с соседями – 10)? Что отнюдь не налоги стали причиной войны в Чечне? Что в 2003 г. в Чечне состоялся референдум по новой республиканской конституции, вновь юридически включивший Чечню в состав России? Что Хасавюртовское соглашение было не в 1997, а в 1996 г. – при секретаре Совета безопасности

генерале Лебеде (в начале 2000-х Лебедь все еще возил с собой в портфеле текст этого соглашения и продолжал убеждать, что капитуляции в нем не было)? Скорбно не это пропагандистское бессилие – скорбна гробовая немота словоохотливого в иных местах редактора Л. Ю. Пантиной, с блеском поправляющей автора в вопросах административного деления Сан-Марино, но позорно молчащей о том, что касается элементарных сведений о России.

Смехоподобное избирательное невежество энциклопедистов к растущей тревоге читателя растет и углубляется в историческую даль. Особенно не повезло Средней Азии. Не секрет, что современная государственная идеология Узбекистана творчески возводит традиции своей государственности к Тимуру Тамерлану. Не проблема – на то они и традиции, чтобы вольно преодолевать времена, географию и этнические границы. Но финского-то энциклопедиста и его русского поводыря что толкает на заведомую

глупость – то есть на установление прямой, проиллюстрированной в статье об Узбекистане флагом Тамерлана, государственной преемственности одновременно с империей Тимура, Кокандским, Хивинским и Бухарским ханствами (республиками), Туркестанской советской республикой, хотя даже не очень энциклопедичным русским школам картографически известно "национально-территориальное размежевание" советского Туркестана в 1920-е, из колыбели которого равно вышли Туркмения, Таджикистан, Узбекистан, Киргизия и отчасти Казахстан. От какой такой нужды финн одному современному государственному мифу принес в жертву пять исторических правд – виноват: шесть, семь, ибо рядом же в описании генезиса азербайджанской символики финн называет принятую ею символику Тамерлана татарской. Конфликт интерпретаций в энциклопедиях неизбежен, но он становится смертельным, когда ангажированным интерпретатором становится сам энциклопедист. Тогда наружу со дна поднимается его ангажемент, опять ангажемент, – а потом уже глубинное невежество. Кильюнен много думал и много пишет о румынской языковой и этнической идентичности Румынии и Молдавии (Молдовы): может быть, скоро так оно и будет, но истина дороже. Кильюнен свою повесть начинает так: "Молдавское государство появилось на свет, когда его соседи Румыния и Россия не достигли согласия в вопросе собственности на эти территории". Но так и не сообщив, когда же это случилось (независимость Румынии он ведет с 1878 г.), напоминает: Валахия и Молдавия создались в начале XV в. (т. е. тогда, когда ни Румынии, ни России просто не было). И ставит нас, молдаван, в недоумение и тупик. Мы-то помним, что в 2009 г. будет праздноваться 650-летие молдавской государственности, что все эти века графикой молдавского языка была кириллица, а языком права – старославянский, что румынская латиница вместе с Румынией возникла лишь в середине XIX в. А добрый финн объясняет нам накануне 650-летия, что это не ранее как "в СССР не упускали возможности подчеркнуть, что молдаване являются особой этнической группой, хотя молдавский является диалектом румынского языка". Перед мысленным взором моим встает предисловие советских редакторов к переводу ГДРовской истории немецкой литературы (История немецкой литературы: в 3-х т. М., 1985), со сдержанным гневом упрекающее восточных немцев за включение в историю общей литературы – литературы столь отличных от немцев австрийцев и германо-швейцарцев. Осталось уверить самих австрийцев и германо-швейцарцев, что их придумали в СССР.

У меня, разумеется, есть предположение, из какого источника знаний автор черпает такую румынскую определенность: в преамбуле сказано, что кроме Финляндии, книга вышла в Румынии и Эстонии. Можно было бы подумать, что там, в Румынии, Кильюнен и получил необходимый языковой инструктаж. Но оказывается, за пределами простых идеологических оппозиций языковой инструктаж прошел мимо энциклопедиста. Именно в хрестоматийном румынско-молдавском имени представительного органа, провозгласившего в 1918 г. Молдавию, Сфатул Цэрий (Sfatul Ţării, Совет Страны) Кильюнен (и его эрудированный русский редактор) дважды на одной странице делают сеанс разоблачения энциклопедической магии – упорно называя его "Стафул Тарей".

После таких сеансов ставшее невольно более внимательным чтение изысков Кильюнена начинает приносить новые открытия. Восхитительно точно автор определяет годом создания Азербайджанской демократической республики 1918 г. Но ищущий глаз скользит выше – и упирается в новое открытие, оказывается, сделанное автором чуть раньше: "В начале ХХ в. Азербайджан являлся крупнейшей в мире страной по добыче нефти, в лучшие годы ее добыча там составляла половину от мировой". Ясно, что не являлся, не в начале, не крупнейшей, не страной и не Азербайджан (самого имени которого тогда еще не было). Нобелевских хозяев бакинской нефти Российской империи сегодня исправно помнят и в Баку, чтобы так примитивно вестись на энциклопедические заигрывания. По этой игровой логике, можно было бы написать, что Финляндия в ходе войны 1877 – 1878 гг. освободила Болгарию от турецкого ига (поскольку тогда Финляндия была частью Российской империи).

Рука, купившая сию энциклопедию для просвещения единокровных младенцев, повисла в недоумении. Оно, конечно, бронеплита. И вряд ли так уж испортятся младенческие мозги от прививок румыно-унионизма. Но тревожно не за мозги, а за, так сказать, культур-экологию той картины мира, которая окружит младенца независимо от повисания моей руки. Запоздалое, как всегда, чтение аннотации после оглавления, оглавления после библиографии и научного аппарата, как всегда сослужило недобрую службу. Надо было сразу, крупными буквами, желательно на обложке и на корешке, предупреждать, что сей Киммо Кильюнен – "бывший вице-председатель Парламентской ассамблеи по безопасности и сотрудничеству в Европе", т. е. поясним для издателей – ПА ОБСЕ. Секундный поиск в сети – обнаруживает одухотворенное лицо и мириады усилий лица по различным урегулированиям и наблюдениям на постсоветском пространстве. Врач, одним словом. Просвещенный патологоанатом с букварем.

* * *

Вестник русского христианского движения. Париж – Нью-Йорк – Москва. № 193. I – 2008. 344 с. Тираж 2000 экз.

Русская эмиграция никогда не превращается в диаспору этнически консолидированную. Язык и культура, объединяющие русских в России безотносительно их этнического происхождения, в следующем концентрическом кругу дополняется церковью. Внутренняя культурная и этническая открытость русскихв своей стране, составляющая их историческую силу, – вне страны, при отсутствии интенсивной обратной связи с родиной, превращается в их слабость перед быстрой ассимиляцией. Отрезанные от страны, когда в ней был СССР, наследники русской политической эмиграции ХХ века сохранились и выиграли как преемственное единство исключительно благодаря редкому для обычной русской национальной жизни совмещению православной церковности и повышенных стандартов культурного творчества и самоорганизации.

"Вестник РХД" непосредственно вырос из православной студенческой самоорганизации, освященной руководящим соучастием многих русских религиозных мыслителей, в том числе – первого ряда – С. Н. Булгакова, В. В. Зеньковского, Г. П. Федотова, Н. А. Бердяева, Б. П. Вышеславцева, А. В. Карташева (1875–1960), у которого прямо и лично унаследовал это дело его редактор-издатель, директор YMCA-Press Н. А. Струве. Сегодня такая преемственность – через голову не только коммунизма и СССР, но и России 1910-х и 1990-х, – к истокам идейно-политической дискуссии в России 1990-х гг., выглядит отчаянным подарком судьбы. Другое дело, что герметичность этого культурного самовыживания так и не преодолена и часто кажется, что, живи сейчас Булгаков и Карташев, они говорили бы на другом языке, нежели говорили перед своей смертью. Тогда их язык мыкался между инерционной, подавленной риторикой социализма и интенсивной, тотализирующей догматикой православия. После истории и перед Богом это естественно. Но в очередной раз Россия снова

жива. И в новом кризисе глобализирующих описаний зашкаливает адреналин, освобождаются суфлерские

будки, места в зале, забивается новыми полунемыми гамлетами сцена.

Безошибочен культурный жест Н. А. Струве, десятилетия ведущего "Вестник" как бесконечную иллюстрацию интернационального синтетического, религиозно-культурного (в недооценено меньшей степени – политического) русского мейнстрима, в простительном эмигрантско-сектантском самолюбовании назвавшего себя "ренессансом". Но чем дальше, тем больше разрыв между героическим самоутверждением себя как "ренессанса" – и его глухотой к окружающим переменам. Это измена. Православные русские мыслители, продегустировавшие в своей жизни почти все – от декаданса, гетерных радений и Пикассо до думской трибуны, терроризма, революции, ГУЛАГа и монастыря – старики встают из гробов, потрясая кулаками. Бегут за новостями. Они не вставали так отчаянно в парижском 1968-м, ибо пережили и отчасти преподали это. Они не торопились в московских 1991-м и 1993-м – пережили порадостней и похуже. Но теперь они в недоумении от своих учеников.

Ученический "Вестник" публикует их собственные недоговоренные и недоопубликованные слова, мучительно выясняющие причины революционной и собственной катастрофы – доныне недооцененного Григория Ландау Происхождение "великой смуты" (1923) и "Пореволюционные мысли" (1918) Бердяева. Мучительность эта не преодолена: если личная воля самозаконна и может противостоять большинству, то нет пределов ее произволу, если же большинство не излечится, пока не переболеет ГУЛАГом, то неизлечимой личной воле надо переболеть вместе со всеми – или исчезнуть. Если свобода требует правовых институтов для большинства, а большинство требует лагеря, то трудно удержаться и не вручить все свои надежды автократу. Путь этот давно описан, и новые публикации могли бы русской науке предоставить важные детали.

Но вот только культуртрегерский "Вестник" не интересуется русской наукой, в "ренессансной" наивности полагая, что национальная жизнь так и бьется в кабинете руководителя секты. Н. А. Струве, публикуя этот ревизионистский, почти впервые допускающий перспективу капитуляции перед большевиками, текст Бердяева, сопровождает его ремаркой: "По нашим сведениям, никогда до сих пор не печаталось". Для культуртрегера, ежегодно снабжающего российские регионы "ренессансной" литературой, это непростительно, но естественно. Разве важно для "ренессанса", что этот текст Бердяева уже дважды за последние 14 лет и не меньшим тиражом опубликован в России известной исследовательницей Е. В. Бронниковой? Не видят, не хотят, не понимают.

* * *

Алексей Миллер. Национализм и империя. М., 2005. 128 с. Тираж 3000 экз.

Серия карманных и тонких изданий "на злобу дня", исполненная интернет-ресурсом–клубом–кафе Полит.ру из прозвучавших на его площадках лекций, мне поначалу не глянулась. Сожалею. За несколько лет Алексей Миллер, начавший с украинского вопроса в Российской империи и втянувшийся в польский вопрос и реалии Австро-Венгрии, будившие галицийский национализм против имперского малороссийства, стал живым классиком. Тем временем проплакали свои психические болезни по телевизору витии, пересказали агитки в газетах витии с нервами покрепче, распузырили по издательствам зады чужих букварей просто розовощекие бездари. И сошли, как окрашенный на масленицу снег.

Остался Миллер. Смотрит этак на публику своими иностранными от иностранных архивов глазами, удивляется. Издатель выносит на обложку его признание в интервью: Когда"Светлана Сорокина (демократическая телезвезда в 1990-е гг. – М. К.) спрашивает присутствующих (на телевизионном ток-шоу – М. К.) после того, как гости в переднем ряду уже поговорили: „Вы что-нибудь поняли?“, хочется спросить: „А ты что-нибудь поняла? А если поняла, то почему думаешь, что во втором ряду сидят люди глупее тебя?“".

В собранных в брошюру устных выступлениях Миллера – двоякая судьба интеллектуала в телевизоре и, может быть, вообще в сфере публичного: в первой серии он говорит о своем, недемократично и всегда точно, во второй серии он говорит обо всем, о чем его спрашивают – и потому делает это всегда неточно и безалаберно, как блины для гостей.

О неточном писать не буду – Миллеру, наверно, самому неприятно будет читать все эти его приблизительности про Чубайса и Саакашвили. Полит.ру, как санитар леса, злостно собрало черепушки этих поверхностностей и заблуждений не для того, чтобы о них сейчас вспоминать. Но вот удивления исследователя имперских политик, имперских народов, больших и малых национализмов, абсолютное большинство которых пережило ХХ век с затаенной решимостью – существенны. Его заставляют следить за хронометражем, а он сомневается в самом смысле хронометража.

Особо убедителен Миллер в рассказе о том, как Александр I решил задружиться с польским дворянством за счет белорусских и малорусских крестьян, а Н. М. Карамзин, чувствуя неладное, принужден был формулировать, придумывать собственный, национальный проект для русского дворянства, чтобы Александр Благословенный окончательно не погрузился в шляхетские куры. Миллер резюмирует: "У русского национализма были хорошие, активные учителя. Прежде всего поляки. Очень мощный толчок пробуждению русского национализма дало восстание 1830 – 1831 годов". И далее веером показывает, как сложно было русскому национализму осваивать широты империи – Волгу, Крым, Сибирь. Как сложно ему было с русской монархией. Как пошл, добавлю, современный монархизм. Как тесен археологический национализм. Как естественен континентальный империализм.

Миллер – стихийный атеист и потому с внятной ясностью раскрывает силу индивидуальных усилий, строящих из индивидуальных воль воображаемое единство большинств, а из них – территориальные мифы империй. Помню яркое телевизионное впечатление 1990-х: улицы хорватского столичного Загреба заполнены народом – ему только что сообщили, что после кровавых боев сербы захватили пограничный хорватский город Вуковар. Улицы скандируют со слезами возмездия на глазах: "Ву-ко-вар". Вот эту реальность патриотизма (национализма, империализма) атеист Миллер не может до конца счесть реальностью. Он хорошо знает, как она создается, но не верит в то, что она живет и уже самостоятельно размножается.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67