Робер Кастель. Метаморфозы социального вопроса. Хроника наемного труда. СПб.: Алетейя, 2009. 574 с.
Возможно, это лучшее на русском языке на сегодняшний день исследование о том, как появилась и чем стала «социальная политика». Французы глубоко инфицированы «историей повседневности» как историческим методом, и потому они умеют как-то по-особому ярко показывать, как всякие институции возникали, в каком контексте. И как они меняли свой смысл. «Социальная археология».
Теоретическая социология во всей ее сегодняшней красе возникла из таблиц французской налоговой службы. Надо было как-то установить сетку налогов в казну. Самодеятельное население кормилось неизвестно с чего. Начали всех описывать, а потом по мере сил каталогизировать. Получилось то ли 35, то ли 135 страт. Сейчас – слава Богу – теоретической социологии проще стало: богатые – средний класс – low and marginal groops. Вот и вся наука. Но ведь это какой путь пришлось пройти!
Кастель начинает с тех незапамятных времен, когда французская и британская обедневшая аристократия взялась за «бизнес». А поскольку это были люди с воспитанием, т.е. с гуманистическим началом, то именно они впервые и задумались – а как надо обустроить жизнь рабочих на фабрике? В России в ХХ веке об этом писали под углом зрения «победы пролетариата». Поэтому постсоветская молодежь часто считает, что социальное государство на Западе возникло исключительно благодаря урокам СССР. Это, конечно, от недостатка сведений.
Кастель описал все, что происходило с «наемным трудом» за триста лет. От того момента, как владельцы фабрик инициировали создание касс, чтобы предотвратить мгновенное пропивание всей зарплаты французским рабочим, до современного понимания феномена «безработицы». Он показывает, как менялось понимание всего социального дизайна в разных эпохах. А эпохи - это ведь «эпохи ценностей», «эпохи жизненных философий».
Как и британец Зигмунт Бауман, Кастель очень чуткий социолог. Во второй части книги он много размышляет об «инклюзивизме» в современной западной политической мысли. То есть «включенности». Ведь в современном мире, согласно социологической догме, есть middle class (которым нас тут долго мучили, пока наконец Симон Кордонский не сказал слово правды). Так вот те, кто не попал в средний класс, как бы оказываются «исключены». А гуманизм требует «включать». И социальная политика социального государства создает десятки и десятки институций, направленных на «включение». Между тем, не успели европейские социалисты обжиться с идеей «включения», как эта практика начала давать тяжелые сбои. Эти сбои Кастель внимательно исследует. Вопрос о том, как соблюсти баланс между «мобильностью» и «защищенностью» – остается в повестке дня. И несмотря на то что Евросоюз принял Социальную хартию, Кастель фиксирует: единой социальной политики в Европе сегодня нет. Есть только поиски, «очаги».
Последние главы книги Робера Кастеля совсем не обнадеживают. Европейское представление о «труде» и его регулировании – находится в тупике. Хотя французские законодатели довольно энергично пытаются угнаться за изменениями в самой структуре рынка труда, в типах занятости.
Читать Кастеля надо обязательно. «Метафизика социального вопроса» вышла в 1995 году во Франции, переведена на кучу языков. Ну, вот наконец и у нас. Спасибо посольству Франции и французской книгоиздательской программе «Пушкин». Как было бы трогательно, если наше правительство решило бы потратить деньги на переводы современных русских книжек во Франции. А программу следовало бы назвать не «Великое евразийское наследие», а, допустим, «Рембо» (в целях деликатного подчеркивания моста между нашими народами).
У нас не так все плохо. Есть что перевести и не стыдно будет.
* * *
Турция накануне и после парламентских и президентских выборов 2007 г. М.: Институт востоковедения РАН, Институт Ближнего Востока, 2008.
Есть такой еще способ появления книжек. Приходишь на работу, а на столе коллеги лежит какая-то кучка. «А это откуда?» – «А это Петр Петрович ходил на какую-то конференцию и оттуда принес». И вот ты видишь книжечку, которую и не подарят, и не купишь, и вообще не встретишь никогда. Потому что этот «институтский сборник трудов».
А вот институтские страноведческие сборники очень и очень хороши. Раньше, в докапиталистические времена, у нас были телепередачи вроде «Международной панорамы», где иногда рассказывали про «израильскую военщину», про Сальвадор, про движение за мир с США. Теперь даже и в газетах редко прочтешь подробную статью о том, как там дело-то в Турции обстоит.
Между тем интересно. Турки ведь рядом с нами (геополитически), а временами и среди нас (строительный бум в Москве). А главное: много у нас общего. Турки, как и мы, наследники империи. Как и мы, они «при Европе». За спиной у них и своя «Святая Турь» с янычарами, а потом и жесткая секуляризация при Мустафе Кемале в 20-х годах прошлого века.
Но вот замечено, что в конце столетия всегда как-то корежит, крутит и мутит. Поэтому есть даже специальное слово «фин-де-секль». И вот турков крутит. Начался возврат к исламу. Думаешь: зачем им эти платки, когда они уже почти сто лет живут, можно сказать в Европе? А вот нет же – начались причуды постсекулярной эпохи.
Поколение, выросшее в семьях турецкой секулярной элиты, вдруг начинает требовать пересмотра Конституции в пользу политического ислама. Вот и у нас – нет-нет, а встретишь какого-нибудь молодого журналиста из атеистической семьи, который начнет так мечтательно говорить: «вот если бы митрополит Кирилл стал бы президентом РФ... Это ведь какой человечище, какого масштаба политик» и т. д.
Конечно, в страноведческом сборнике нет ответов на вопрос о том, отчего пошла эта «десекуляризация». Зато подробно и беспристрастно показаны основные вехи на этом пути.
Исламистская партия ПНС, с которой все и началось уже «по-взрослому», на выборах 1977 года получила 8,6%. Всего-навсего. Во время военного переворота 1980 года ее закрыли, как и все остальные. А надо заметить, что там, где у нас в России «партия власти», в Турции на этом месте армия, а где у нас АП – там у них Генштаб. Генштаб три года подмораживал ситуацию, а в 1983 году уже вернулся к многопартийности. ПНС к новым выборам 1987 года превратилась в Партию благоденствия и получила 7%. Она не прошла 10% барьер, но не сдалась и на местных выборах 1994 года получила 19%, а на всеобщих выборах 1995 – и вовсе 21%. В результате, как известно, у власти оказался происламский Эрбакан. Генштаб ответил по полной: начали закрывать курсы изучения Корана, мэра Стамбула посадили на 10 месяцев, компании бизнесменов, симпатизирующих исламистам, разгромили и в 1997 году Партию благоденствия (правящую) просто запретили решением Конституционного суда…
Дальнейшие события показали, что удержать нарастающую «десекуляризацию» турецкого общества Генштабу уже не удается. К выборам 2007 года турецкое общество подошло уже в состоянии «фифти-фифти». А в таких ситуациях все гораздо сложнее. И как-то двусмысленнее. Например, сторонники политического шариата начинают громко апеллировать к гражданским правам, к свободе слова. Ну, примерно как у нас - иногда читаешь какое-нибудь патриотическое заявление, а там сказано: «Правозащитник NN, известный своей вопиющей нетолерантностью к русскому национал-освободительному движению и т.д.». Вся концепция «языка вражды» мгновенно оборачивается против секуляристов и либералов. Сторонники шариата им говорят: «А почему вы с нами разговариваете на языке ненависти?». И что ж тут ответишь... Хабермас нервно курит в коридоре.
Этот сборник особенно интересно читать сейчас, когда Эрдоган со скандалом покинул Давос и был восторженно встречен дома. Мировой кризис сильно ослабил американский поводок, и то, на что статусные люди не решились бы раньше – теперь делается возможным.
Авторы сборника – люди академические – и они благодушно уверены, что турецкий лаицизм одержит исторический верх. Понятно, что специалисты в академическом институте не могут позволить впадать себе в кошмарные прогнозы о Халифате от Владивостока до Пириней.
А на самом деле, кто его знает... Ведь живем в эпоху пробуждения стихий. Нас ждет нечто страшное, чего мы еще не видели. Говорят, имя ему «новая глобальная архитектура».
* * *
Л.Г. Парфенов. Намедни. Наша эра. 1961-1970. М.: Колибри, 2009. 272 с.
Книги попадают в дом разными способами. И сам способ имеет значение. Вот, например, альбом «Намедни» Леонида Парфенова подарен на Новый год. Сам себе, конечно, вряд ли купишь такую книжищу за 800 руб., даже если с интересом и полистаешь в магазине.
«Бытование истории» в масс-медиа сегодня – одна из самых занятных вещей. Живем-то в условиях высокой скорости исторического времени. Хорошие крепкие ботинки служат в лучшем случае три года. Не удастся их достать из сундука и вручить внуку, мол, «сносу им нет»! Больше того: уже внутри одной человеческой жизни большинство вещей пятилетней давности превращается не просто в мусор, а в артефакт. Думаю, именно ускорение всего и является причиной массовой тяги к вещицам прошлого. В XIX столетии «вещица» – это чудесная колониальная штукенция, некая заморская «небывальщина». А в конце ХХ «вещица» – нечто из собственного детства, юности и даже буквально вчерашней зрелости. Любое визуальное свидетельство недавнего прошлого уже «диковинка».
В конечном счете, каждый человек хочет как-то картографировать свое прошлое. Парфенов собирается выпустить серию альбомов по мотивам своей известной телепередачи. Каждый том – одно десятилетие.
В 2008 году он выпустил – «советские 60-е годы». История у Парфенова начинается с года его рождения – 1961.
Проект у него хороший. Отношение к истории – аккуратное. Каждое событие, персона или вещь десятилетия показаны под одним углом зрения: как «культовые». Листаю и вижу – по тем же самым культовым кочкам проскакало и мое детство. В комнате у родителей крутилась пластинка с Робертино Лоретти, и помню, что мама говорила: да, вот какой чудесный мальчик, но теперь он вырос и потерял голос. В конечном счете, в одном жизненном пространстве оказались Гойко Митич и Александр Галич, нейлон (помню, как папа купил себе нейлоновый плащ, ох, это было событие!) и «самиздат» (пятая копия под копирку была уже совсем слепой)...
Чем хорош Парфенов – себя он берет за скобки. Никакой авторской позиции в отношении этой истории он не навязывает. Конечно, он «легкомысленный» в сравнении со Сванидзе или Млечиным с их сумрачными «историческими хрониками». Но в этом есть и свой огромный плюс. Парфенов оставляет очень большое пространство для читателя. Листаешь и как-то чувствуешь, что начинают работать собственные железы исторической секреции. Какие-то свои ферменты пробуждаются в ответ на артефакты Парфенова. И к тому же в нем есть такая же доброжелательность, какая положена автору детского англоязычного альбома «История Рима». Может быть, это и хорошо. Слишком уж натянуты все струны политического восприятия недавнего прошлого. Получается как-то, что телепередачи об этом прошлом, даже и вдохновенные самыми лучшими побуждениями показать юношеству ужасы тоталитаризма, почему-то вызывают идеологическую интоксикацию с неизвестным результатом. Смотрят подростки Млечина и думают: «вот либерасты-сволочи, опять врут все про какие-то гулаги»…
В альбом Парфенова заложена правильная и спокойная энергия, которая, может быть, создает менее нервный мост между поколениями.
А у нас пока очень-очень нервно... Группа подростков запросто может набить морду старичку-профессору исключительно из несогласия с его концепцией российской истории.
И еще. Макет хороший. Ведь такие проекты у нас, как правило, лепят впопыхах, абы как, помпезно и с какой-то патологической мыслью, что толстую красивую книгу директор железной дороги будет дарить главнокомандующему. Этого «евразийского» книгоиздательского формата Парфенов избежал. Дизайн сознательно напоминает нам о стиле советских фотоальбомов 60-х годов. Любопытно даже как будут выглядеть в макете парфеновские альбомы про 70-е и 80-е гг.
P. S. Кстати, в ЖЖ есть сообщество, организованное парфеновцами и они там собирают с населения фотографии на разные темы – http://community.livejournal.com/namedni_60e_90e/
* * *
Эрнст Зицер. Царство Преображения: священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого. М.: НЛО, 2008. 240 с.
Это – просто шедевр. С детства все мы слышали, что царь Петр по молодости водил какие-то потешные полки и строил какие-то лодки в Измайловском пруду в Москве. Так сказать, «детство Ильича». В зрелые годы многие из нас задумывались, конечно, и о том, а как же ему удалось провести такую кошмарную по масштабам модернизацию с учетом полного нежелания населения в ней участвовать и всеобщего сопротивления так называемой «элиты», т. е. боярства.
И вот Эрнст Зицер подробно рассказывает об этом механизме в своей, по-видимому, диссертации. Еще во времена регентства Софии, когда он жил на выселках в селе Преображенское (у станции метро «Партизанская»), он начал выделять из всей толпы боярских сверстников, которые при нем тусились – наиболее отъявленных шутников. Да и постарше шутники там нашлись. Образовали они такое закрытое «Братство Хуя». И главным там были вовсе не лодки и потешные сражения, а разные испытания, которые были построены на полном отвержении всего старого уклада русской жизни. Братчики устраивали лжелитургии, ходили «крестными ходами», а место хоругвей носили всякие непристойности. И даже провели «интронизацию» и назначили себе шутейного Патриарха.
Шутки эти были совсем не школярские, а «метафизические». Эти шутки Петр любил и позже. Уже молодым царем поехал он как бы в паломничество на Валаам. Там монахи с трепетом принимали молодого царя. Он решил прославить двух новых святых к радости монашествующих. А затем собственноручно вырезал деревянный крест (причем, неправославный, а какой-то «экуменический»), устроил поразившую монахов церемонию – сам в виде Иисуса Христа с вереницей приспешников понес этот крест на место установки. Водрузил его там и написал на нем вместо акафиста на непонятной никому латыни фразу: «Здесь был шкипер Петр». И уехал.
Вот такие суровые испытания проходили при нем его сподвижники. А все с одной целью – «оставь отца, и мать свою, и Бога, и прошлое, и все что знал раньше – и иди за мной».
В конце книжки Эрнест Зицер приводит табличку всех членов «Преображенского Братства». Их ровно 70 человек. То есть вот такой «кадровой линейки» оказалось достаточно в то время, чтобы поменять курс русской истории.
Книжка Зицера - великолепное исследование по механизму формирования теневого консенсуса. Зицер берет за скобки народное восприятие Петра как Антихриста и проч. Он совершенно безоценочно исследует этот шокирующий механизм, с помощью которого харизматический фанатик добивается легитимности, совершая самые безумные поступки, самые чудовищные акты насилия...
Бригада в 70 человек подняла Россию на дыбы... Остальные год за годом прижимали уши...
Только на почве «Братства Хуя» Вождь народов может сказать своему соратнику в историческом разговоре: «Ничего страшного, Вячеслав Михайлович, мы найдем тебе другую жену...». И Вячеслав Михайлович послушно согласится с отправкой жены в концлагерь... Ну, это уже о другом.
В XVII веке в Европе были популярны темы Бахуса и Венуса. Проникли эти темы и в постановки придворных театров. Писали авторы игривые пьески. Юный Петр с ровесниками видел эти забавные безобидные постановки. Поэтому когда он начал лепить из Преображенского братства – тайный модернизационный орден, то понятное дело, шутливые рукоположения «священников» совершились в пользу бога Бахуса.
Кое-кто, как Куракин, чувствовали, что «святочные» забавы Петра выходят далеко за пределы допустимого (о чем и сохранился текст записки Куракина). Ну, а остальная «элита» проспала.
Очень у Зицера много тонких вещей. Концепция «трезвого пианства», использование предательства (отступничества) для сакрализации вождя (на примере истории Мазепы), механизм уничтожения традиций сословного брака в московском царстве с помощью «шутовских свадеб» с «шутовским венчанием» и др. Ну, и конечно, присвоение всех необходимых тем ветхо- и новозаветного дискурса с подстановкой на место Давида и Христа самого себя.
Отдельная тема. Книжка вышла в серии «Historia rossica», которую уже много лет пополняет «Новое литературное обозрение». Это долгосрочный издательский проект – переводить лучшие работы западных русистов.
Россия – большая страна. Но если вспоминать количество гуманитарных книжных серий, выпускающихся хотя бы 5-10 лет подряд, то их наберется с десяток (из тех, что уже «с традицией»). Потому что у нас – то дефолт, то кризис, то мецената посадили. И в сущности, коллектив любой такой серии заслуживает госпремии. Я бы даже сказал – Нобелевской премии.
* * *
Владимир Сорокин. Сахарный Кремль. М.: АСТ, 2008. 352 с.
Это важная «современная культурная практика». Приезжает какая-нибудь подруга, которая летит рейсом Астана-Мехико с посадкой в Москве, приходит в гости и говорит: «Вот купила, пока летела. На тебе. Я пробовала читать, да что-то не пошло. У вас тут, я слышала, считается, что Сорокин – хороший писатель?..».
Как правило, эти «данные без возврата» книги долго лежат на тумбочке для обуви в коридоре, пока куда-нибудь не денутся. Мой кот Честер их внимательно читает.
А я вот пока никак не начну читать этот «Кремль». Открою то на одной странице, то на другой, и сразу бросаю. Может я не прав, но я думаю, Сорокин не читал Ник. Перумова и держал его за чмо. А потом незаметно для себя, писатель Сорокин оглянулся вокруг и увидел, что больше нет ни тебе Андрея Платонова, ни Саши Соколова, а все жадно читают Лукьяненко. И он понял, что наступила эпоха нового большого стиля. И теперь надо все делать как Федя Бондарчук – т.е. в жанре антиутопии, дистопии, рутопии или хотя бы просто утопии.
Но, может быть, я и неправ. Может быть, Сорокин разбежался и, как прыгун с шестом, взял и перелетел через голову Лукьяненко и Бенедиктова, на две версты вперед. И теперь Бенедиктову придется прыгать через Сорокина. А потом Лукьяненко через Бенедиктова.
Так они и поскачут себе... Пушкин через Гоголя, Гоголь через Пушкина, Писарев через Чаадаева, Толстой через Писарева...