Объявленная у нас в конце прошлого века свобода передвижения философских товаров не сказалась на конкурентоспособности отечественного производителя. Поступью железного дровосека шествует по стране великий русский философ Иван Александрович Ильин. Послание президента Федеральному собранию вознесло имя мыслителя, которого вряд ли можно безоговорочно отнести к фигурам первой величины в области собственно философского творчества, до небывалых высот. Нынешний статус Ильина, коль скоро актуальный вектор властного самосознания строится по его лекалам, ко многому обязывает.
По этой причине стоит со всей серьезностью попытаться деконструировать исходные мотивации сегодняшнего политического субъекта, задающего доктринальные рамки новых идеологических муляжей, вне зависимости от того, кто конкретно инициирует систематические вычитывания из Ильина весьма ярких и убойных сентенций. В конце концов, абсурдная популярность в перестроечные времена Николая Бердяева свидетельствует о том, что сама способность актуализировать архивные смыслы есть предмет для самостоятельной рефлексии. Но, как бы то ни было, "не ешьте фрукты с кладбища немытыми".
Обращение к Ильину - это попытка разблокировать ситуацию клинча, в которой оказывается власть, когда предзаданность любых стратегических решений делает невозможным прокачивание энергетики масс по одному вектору. Постмодернистский контекст блокирует однозначную смысловую ориентацию без намека на иное. Поэтому, как ни парадоксально, цитатность Ильина вовсе не свидетельство архаичности системы. Ведь Путин сослался не на сентименталистский "Путь к очевидности", а на чуть ли не единственный в русской культуре ХХ века документ1, где формулируются ориентиры проекта посткоммунистической России. И здесь он в своем праве - других текстов у нас просто нет и выбирать не приходится.
В нескольких словах политическую философию Ильина можно охарактеризовать так:
В современную эпоху доказали свою непригодность два политических проекта: демократический (плюральный) и авторитарный (тотальный). Несмотря на это, проблема тотальности и плюральности не сводится к вопросу о формах государственного устройства. Нокаутирующие бинарное сознание пары "демократия-тотальность" и "авторитаризм-плюральность" могут радикально варьировать смысл диалектических противоположностей. Но есть третий путь, о котором мы ничего не знаем, но который явит миру грядущая Россия. Таковой путь Ильин маркирует, за неимением эмпирии, "духовностью" и "нравственностью". С ними же он связывает третье понятие, вытекающие из последних двух на стадии кульминации, - возрождение России.
Как и Путин, заводящий в своем послании речь об общественной нравственности, Ильин обращается к этим маркерам не от хорошей жизни. Они заполняют лакуны в сознании, обращенном в неизвестность. Специфическая суверенность России задается предполагаемой возможностью третьего пути. Властный субъект лишь калькирует метод Ильина, попадая в тот же самый ситуационный контекст.
Логика распознавания будущего решения предельно проста. Она исходит из следующих констатаций: атрибут плюральности - произвол, атрибут тотальности - рабство. Третий путь предполагает в духе диалектического синтеза снятие ключевой бинарной оппозиции современности. Однако конкретизация свободы ("свободное общество свободных людей" © В.В.Путин) оказывается возможной только через тривиализированный отсыл к симулятивным понятиям из разряда "духовность" и "нравственность", перечисляемым через запятую.
Ситуация поиска третьего пути для целого ряда национальных государств в ХХ веке вполне характерная. Между тем наше государство в первой половине ХХ веке вполне отчетливо самоопределилось: последующее размывание системы есть не более чем неудержание достигнутой на пике развития позиционности. Иначе говоря, диалектика, вытекающая из оппозиции "плюральность-тотальность", задавала рамки исторического контекста и не предполагала третьего решения. Да и сам Ильин, претендующий на разрушение принципа формальной логики, концептуализирует грядущую Россию через вполне либеральную реконструкцию логики правового сознания. Последнее, кстати, выбрасывает Ильина из контекста современной российской "консервативной" мысли и делает возможным парадоксальное микширование смыслов, когда президент отсылает страну к фигуре, некогда скандализировавшей общественность работой "О сопротивлении злу силою", концепт которой никак не увязывается с принципом плюральности.
И все же доподлинно ли "третий путь", маркированный, но никому в конечном итоге не предъявленный, снимает ориентацию на тотальность? Настолько ли мы разобрались с Советским Союзом, чтобы очертя голову броситься за антисоветчиком, осмелившимся уже в 1948 году грезить о крахе тоталитарного проекта? В конечном итоге для тех, кто знаком с перипетиями философских баталий эмигрантов, респектабельный Ильин из уст президента - это новость.
Животной ненавистью к СССР запятнали себя многие эмигрантские величины. Но многие же из них отдавали себе впоследствии отчет в роковой ошибке. Тот же Бердяев после триумфа 1945 года делает реверансы в сторону советской власти, рассуждая о марксистском гуманизме. Но Ильину было все нипочем. Он уравнял понятия тоталитаризм и государственный терроризм, а правовое государство наделил предикатом духовности. Для него СССР навсегда оставался "псевдо-Россией". И, по сути дела, за пресловутый третий путь он выдавал концепт плюральности вражеской системы, выдавливающей Россию из ее смыслового дискурса.
" Конец террору как системе правления!.. Конец тоталитарному всеведению и всеприсутствию!.. России нужна власть, верно блюдущая свою меру..." - вот квинтэссенция исканий великого философа, которая срывает занавес с ни к чему не обязывающих маркеров, обозначающих якобы "антиреволюционную" презумпцию. Ильин - революционер, субъект февральского процесса ликвидации России, остановленного Великим Октябрьским контрреволюционным переворотом. Пора, наконец, понять, что под знаменами "духовности" скрывается та же харя оранжевого либерализма. Двуликий Янус плюральности обнажает безальтернативность тотальности. Третьего пути нет. Либо плюральность, либо тотальность - иного не дано.
И все же, когда речь идет об этих ключевых концептах, все понимают, что в конечном итоге ставится вопрос о свободе по гамбургскому счету. Тотальность отталкивает возможностью вторжения государства в пределы личного. Притягательность плюральности - в ограничении государства сферой публичности. Плюральность воспринимается исключительно как способ избежать издержек тотальности. Между тем сама по себе плюральность проблемы свободы не снимает, заменяя ее категорией произвола. В свою очередь, тотальность ориентируется не на отсечение пространства личного, но на сублимацию его в коллективном опыте через положительное, а не негативное определение свободы.
Очевидно, что тоталитарный проект в том виде, в котором он явил себя в прошлом столетии, больше невозможен, так что пугать им - мошенничество. Как это ни парадоксально, границы плюральности обозначили новые горизонты грядущей тотальности. К тому же тоталитарное мышление не забывает о том, что " проблема свободы - это бесспорно одна из самых трудных и сложных проблем. Когда ее берутся решать практически - льются потоки крови"2. А потому, может быть, нам еще рано окончательно самоопределяться в муках рождения новой государственности? Можно ссылаться на кого угодно, актуализировать Ильина, транслировать все многообразие архивных смыслов, но гораздо важнее отчетливо обнажить развилку, не прикрывая ее темными словами. Тотальность не должна быть табуированной темой - уже хотя бы потому, что предмет нашего предшествующего исторического опыта диктует ограничивать страсть к тотальному уничтожению.
Примечания:
1 Ильин И.А. Основная задача грядущей России // Собр. соч. - М., 1993. Т.2., Ч.1. С.277
2 Эрн В.Ф. Борьба за Логос // Сочинения. √ М., 1991. С.157