Кто знает, сколько "смут" пережила Россия? Кто говорит, что их было три, кто считает, что четыре. Однако, по-видимому, смут в российской истории было пять. Более того, именно смуты всегда становились источником формирования новой великой России.
В пестром наборе существующих и существовавших империй довольно четко выделяются два основных типа. В первом случае общество проходит через стадию империи только единожды, до и после нее существуя в рамках национального государства. Общество второго типа многократно проходит цикл между империей и анархией, "пульсируя" в рамках определенной территории и до бесконечности воспроизводя "базовую модель" (например, Китай - империю Хань). Россия тоже относится к типу "многоразовых" империй, однако структуры, возникающие в ходе ее имперских циклов, представляют собой не ремейки некой эталонной модели, а вполне самостоятельные и отрицающие друг друга цивилизации.
Стать похожим на врага
Известно, что сталинская Россия и Московская Русь представляли собой "конструкции" весьма сходные соответственно с гитлеровской Германией и Золотой Ордой (точнее, османской Турцией, таким же продуктом тюрко-исламского синтеза, как и Орда, но с необходимой поправкой на преобладание оседлого населения). Иными словами, в рамках по крайней мере двух циклов развития Россия воспроизводила модели государства и общества своих основных противников, причем в более жесткой и эффективной форме.
Система, возникшая в ходе "романовского цикла" (петербургская империя), на первый взгляд не имеет очевидного прототипа и воспринимается большинством историков как продукт механического соединения московского "базиса" с "надстройкой", имитирующей абсолютную монархию западного образца. В действительности же замещение условного держания земли частной собственностью на нее, резкое изменение социального статуса дворянства и трансформация классической феодальной зависимости в нечто весьма напоминающее античный колонат не оставили от московского "базиса" камня на камне. Специфическим сочетанием вольности дворянства с почти абсолютным рабством крестьян Российская империя больше напоминала Речь Посполитую, чем Московскую Русь. Сильнейшее различие между надстроечными структурами абсолютистской России и республиканской Польши при ближайшем рассмотрении также оказывается чисто внешним.
Хотя русское дворянство, в отличие от польского, не имело формального права избирать главу государства и контролировать его деятельность, в его (дворянства) распоряжении находились неформальные рычаги воздействия, позволявшие как влиять на выбор монарха среди представителей династии, так и устранять с трона любого неугодного субъекта (в этом смысле показательно, что Екатерина II вообще не была из рода Романовых). В совокупности это обеспечивало весьма жесткий контроль дворянской гвардии над монархическими структурами власти, и, таким образом, являясь по форме неограниченной монархией, Россия на протяжении столетия - от Петра до Николая - фактически представляла собой дворянскую республику, своего рода усовершенствованный и модернизированный вариант Речи Посполитой образца XVI века. По странному совпадению именно это государство в Смутное время практически уничтожило "классическую" Московскую Русь, что и положило начало "романовскому циклу".
Итак, можно сделать вывод, что в ходе каждого имперского цикла Россия воспроизводит модель общества, столкновение с которым ранее поставило ее на грань выживания. При этом первая, восходящая, фаза цикла, состоит из двух частично совпадающих по времени этапов: конвергентного развития и экспансии. В ходе первого этапа Россия становится все более точной копией "государства-цели" в период его наибольшего могущества, в ходе второго - это государство стирается с политической карты мира. Также можно заметить, что Россия не всегда воспроизводит уже имеющуюся модель, то есть конвергентное развитие может быть опережающим при условии, что направление эволюции "государства-цели" очевидно. Примером может служить Советский Союз, который начал создавать свою тоталитарную систему в 1929 году, то есть на четыре года раньше, чем Германия, уничтожившая Российскую империю в ходе Первой мировой войны и прекратившая в итоге "романовский цикл".
Восходящая фаза завершается после захвата столичной территории "государства-цели". Например, присоединение нижней Волги при Иване Грозном к Москве привело к упадку "золотоордынского цикла", а включение Царства Польского в состав Российской империи по решению Венского конгресса в 1815 году означало переход "романовского цикла" в нисходящую фазу. Таким образом, реализуется стратегия: стать больше похожим на противника, чем сам противник, для того чтобы занять его место (в том числе и географическое).
Во время нисходящей фазы общество становится все менее похожим на свой прототип. Государство постепенно деградирует, военные и экономические поражения становятся нормой. После наиболее серьезных поражений предпринимаются попытки "воспроизвести" победителя (например, реформы Александра II - Англию), однако тенденции конвергентного развития остаются неустойчивыми, а темпы конвергенции замедленными, до тех пор пока шок от очередного поражения не преодолеет определенный "болевой порог" общества.
Уровень необходимого "шока" очень высок (слишком частые смены вектора развития разрушат общество быстрее, чем любой враг), поэтому стимулом, способным вызвать реакцию в форме следующего имперского цикла, может быть только очередное Смутное время. То есть враг должен разрушить пришедшее в упадок Российское государство, чтобы на его месте возникло новое.
Новая Америка
Очевидно, что шок от распада советской сверхдержавы, падения уровня жизни и короткого, но унизительного периода существования в режиме американского протектората достаточен для "перезагрузки" стандартной программы воспроизведения противника. Поэтому споры о том, на какую модель общества следует ориентироваться, неуместны, так как ориентир задан самой логикой нового имперского цикла, - России предстоит воспроизвести главного "могильщика" СССР - Соединенные Штаты.
Следует иметь в виду, что объектом воспроизведения будет не фасад Североамериканской империи, а то, что скрывается за этим фасадом: либеральная экономика, становым хребтом которой являются ТНК и весьма своеобразный политический режим, сочетающий демократическую форму правления с мессианской идеологией и тоталитарным, по своей сути, обществом. Этот довольно противоестественный альянс реализуется, как ни странно, за счет мощного развития гражданских объединений, способных самостоятельно, без обычного в таких случаях участия государства, репрессировать антисистемные (то есть "идеологически неустойчивые") элементы, подвергая их, так сказать, экономическому и гражданско-правовому "линчеванию" (в конце концов, суд Линча - это высшая форма автономии общества от государства).
В истории такая конструкция не новость: и США, и 1-я Французская республика создавались по образу и подобию Древнего Рима, то есть в подражание античным "тоталитарным демократиям" - правовым государствам с протолиберальной экономикой и жесточайшим идеологическим контролем гражданского общества как над отдельными гражданами, так и над властными структурами ("перевернутый" вариант классического тоталитаризма). Такой режим в корне отличается от симулируемой им либеральной демократии, однако следует учесть, что последняя, в принципе, исключает империю, в силу своей фундаментальной военной слабости, и может существовать только под защитой более жестко организованных государств.
Либерально-олигархические и авторитарные режимы также значительно уступают американской модели в эффективности, а между тем у нас в России достаточно четко проявилась тенденция к формированию вялого авторитарного режима с регулируемой экономикой ("индонезийская модель" в смягченном варианте). Отечественные интеллектуалы склонны воспринимать этот процесс как второе пришествие застоя. Однако в действительности застой представляет собой конкретный этап нисходящей фазы имперского цикла, начинающийся после того, как "сверхзадача" цикла решена. На этом этапе наступает остановка в развитии оставшейся без конкретной "цели" системы и возобновляется преодоленное на этапе конвергентного развития технологическое отставание. Таким образом, истинный "застой" может наступить только после того, как "кошмар Форрестола" станет явью.
Основные риски
В ходе каждого имперского цикла предпринимаются попытки реанимации структур и ценностей предшествующего периода. При этом инициатива может исходить и сверху (Павел I), и снизу (Разин, Пугачев - симптоматично, что движущей силой этих крестьянских войн было казачество, представлявшее собой, по сути, осколок Московской Руси). В прошлом подобные отклонения корректировались за счет инерции восходящей фазы, однако сейчас может возникнуть уникальная ситуация.
В рамках относительно демократического режима "коллективный Павел" (часть элиты, стремящаяся к возвращению к советским лекалам) может не только сосуществовать, но и заключать тактические союзы с "коллективным Пугачевым" (народные ожидания, связанные со сменой курса). Уникальность ситуации может привести к уникальным же последствиям: изменению заданного логикой имперского цикла вектора развития, результатом чего станет "потеря цели" и "дезактивация" имперской программы. Такое развитие событий само по себе является пределом мечтаний многих поколений российских либералов, но тут нужно учесть одну вещь - дезактивация программы приведет к тому, что система просто "зависнет".
Для примера можно привести Киевскую Русь, явно создававшуюся (вопреки нынешним рассуждениям о своем сугубо европейском пути развития) в рамках традиционной стратегии как непохожий близнец Хазарского каганата. После его разрушения Русь очень долго не получала стимулов, достаточных для нового имперского цикла. Специфика объекта воспроизведения обеспечила достаточно длительный период экономического процветания и относительной демократии, однако политическая и этническая дезинтеграция после окончательного исчерпания имперской программы зашли слишком далеко даже по эталонным франко-германским меркам, успешно прикончив и процветание, и демократию на большей территории Руси задолго до Батыя.
При этом вместо возникновения классической феодальной "пирамиды" с сохранением номинального центра общегосударственной власти (по европейскому образцу) или развала на независимые государства экономически оправданных размеров (по восточному) на Руси происходило неограниченное и экономически немотивированное дробление на все более мелкие политические единицы. Вместо обычных феодальных дружин во вроде бы феодальных усобицах принимало участие все боеспособное население княжеств, явно использовавшее династические распри в качестве легитимного повода для межобщинного насилия. В целом "русская аномалия" необъяснима с точки зрения нормальной логики развития феодального общества и наводит на мысль, что "империя-пересмешник", никогда не существовавшая в качестве национального государства, не способна воспроизвести саму себя в силу отсутствия определенной базовой модели.
Русская идея
Похоже, что сугубо имперская конструкция просто не имеет верхнего предела дезинтеграции и вне рамок простимулированного внешним воздействием имперского цикла склонна к "самораспылению" до "бесконечно-малых" политических величин. В свою очередь, уровень дезинтеграции, характерный для домонгольского и раннеордынского периодов, позволяет сделать вывод, что русский "народ" представляет собой скорее политическую, нежели этническую общность.
Являясь одновременно создателем и созданием империи, он заново "конструируется" под каждый следующий имперский мегапроект из несовпадающих наборов этнических элементов. Именно этим объясняется, например, специфика традиционного русского национализма, который походит, скорее, не на французский или грузинский, а на индийский, подразумевая не отдельную нацию, а объединенный общей идеологией, культурой и стереотипами поведения сверхэтнос (именно в рамках такого национализма в роли главных русских шовинистов хронически оказываются Вольфовичи с Пуришкевичами и существуют странноватые организации вроде "Татарского союза русского народа").
Необходимым условием существования наднациональной идентичности является господство религиозной или имперской мессианской идеологии, причем империя выступает, прежде всего, в роли материального носителя оригинального месседжа об "идеальном" устройстве общества и мира в целом, то есть как высшая форма организации суперэтноса и инструмент его расширения. Русские, в силу специфики своего онтогенеза, представляют собой не этнос, а часть суперэтноса, доведенную до крайней степени культурной и поведенческой унификации. Как следствие, русская общность не способна долго существовать вне рамок определенного имперского проекта, подменяющего этнический "национализм крови" суперэтническим "национализмом идеи". Поэтому удачная попытка оборвать ход уже начавшегося имперского цикла может покончить не только с государственным, но и с национальным единством.
Именно во время нисходящих фаз создание "свежих" государств и национальностей становится важнейшим народным промыслом. Украинцы, например, еще 150 лет назад считались (и сами себя считали) разновидностью русских. Тем не менее на первичное формирование их национальной идентичности ушло от силы полвека. При этом половину идеологов украинства составляли чистокровные "москали", а сам народ пришлось мастерить из двух этнических компонентов, имеющих весьма мало общего, - собственно украинцев (черкас) и галичан. Соответственно на более простую "раскрутку" до нации любой отдельно взятой субэтнической или территориальной группировки хватит и одного поколения. Такие попытки уже предпринимались под занавес романовского цикла: зауральские интеллектуалы вовсю изобретали "сибирскую нацию". Точно такие же идеи стали появляться и в позднеперестроечный период. В обоих случаях "областникам" не хватило времени - нисходящая фаза недостаточно затянулась.
Революция-перезагрузка
Одной из причин движения в сторону "светлого прошлого" следует признать отсутствие внятной национальной идеологии. В ходе свершившейся в конце прошлого века революции имперская программа "перезагрузилась" в соответствии с новой моделью "государства-цели". Теперь необходимы интеллектуальное обоснование нового пути развития России и выработка внятной и четкой национальной идеологии. Как показывает история, все это требует времени. Например, для идеологического оформления "великого перелома" большевикам потребовалось десятилетие НЭПа.
В наиболее общей форме речь идет о том, чтобы заменить провинциально-великодержавный проект, зацикленный на авторитарно-этатических моделях, проектом глобальной империи. Его принципиальная нереализуемость в обозримой перспективе является преимуществом, а не недостатком: для нормального развития России всегда были нужны очередные "зияющие высоты" и "проливы", а не "банальные" цели вроде удвоения ВВП.
Статья написана в соавторстве с Евгением Пожидаевым