Если спросят, каков «тот свет»? Выдумывать, вспоминать, обращаться к достоверным источникам не надо. Он – вот. Близко. Под рукой привычный инструмент – «рабочий момент», как сказал бы Всеволод Некрасов. «Тот свет-интернет». «Тот» свет с «этим» в сети устраивают очную ставку, а трансфер «отсюда» «туда» легкий, естественный и незаметный.
Когда бы грек увидел наши гугли.
Коллективный сетевой колумбарий. «Все души милых…»
Посмертное пребывание в сети плотоядно и беспорядочно документируется. Тут же налетают. «Мух уйма». Так называется книга Бахчаняна. Там тоже и про «тот» свет, и про «этот».
Вагрич Бахчанян – кто он? Художник, концептуалист. Некоторые называют авангардистом, футуристом. Но дело не в этом. С терминами вообще запутано и плохо. На визитке он сам написал очень точно: «художник слова». А Всеволод Некрасов считал его «скорее конкретистом» и объяснял: «По-моему конкретизм – понятней и естественней. То самое, про что Хармс говорил: кинуть словом в окно – и стекло разобьется. Это беря слово со стороны материи. А со стороны энергии, свойств, воздействий и взаимодействий – вот и будет концептуализм… А если без ученых изысков, конечно, первые концептуалисты – Холин, Сапгир. Взять те же повторы… Да и без Бахчаняна с Лимоновым как-то было бы неудобно…» («Открытый стих»).
Без Бахчаняна неудобно совсем.
Он многим щедро и как-то покорно рассказывал о себе. Его навещали журналисты. Он давал интервью. Воспоминаний не писал. Хотя знал, а может, читал, к примеру, кабаковские «Записки о неформальной жизни в Москве. 60-70-е». Но на расспросы отвечал, превратив свою биографию в симпатичные визитки. Медийщики, друзья, авторы предисловий подхватили, растащили, растиражировали на пословицы, афоризмы, анекдоты, благо сам В.Бахчанян приглашал к такому обращению с собой, поскольку всю жизнь занимался созданием убедительных, убийственных для советской реальности словесно-художественных концептов. Про «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», «Дурную славу КПСС», «Всеми правдами и неправдами жить не по лжи» теперь только ленивый не вспомнит. На самом деле подобного языкового, рисуночного добра немало – «Лучше умереть стоя, чем жить с кем-нибудь на коленях!», «Дышите на ладан как можно глубже!», «Агония, пли!». В чем тут секрет безошибочного моментального действия? Говорят, игра, каламбурное столкновение, высекающее искру, изготовление особого рода каламбуров, минималистский сдвиг, деформации, исследование, «художественное оформление режима на адекватном ему языке»… Все так. Но все равно Бахчанян ускользает, не поддается определению. Он писал пьески, визуальные стихи, создавал коллажи. Все это хозяйство работало. Работало безотказно. В Харькове, Москве, Нью-Йорке. От перемены мест ничего не изменилось. Он создал жанр, форму, имя которой «Бахчанян».
бахчанян
а бахчанян
бах бабах
и всё
и то
точно именно
чего нам и надо (Всеволод Некрасов)
***
И все же по порядку. Дважды, нет трижды менял место жительства. Харьков до 1960. «…Все харьковчане прихрамывают…Харьков сверху похож на курицу. Харьков слева похож на семиугольник. Харьков справа похож на Шекспира (он тоже из Харькова)…В заключение попробуем расшифровать слово ХАРЬКОВ. ХАРЬ. На харьковском блатном жаргоне обозначает «совокупляйся», а КОВ по-английски означает «корова».
В Харькове сложилось несколько колоритных кочующих легенд. История первая – про колбасу, подаренную немцами примерно в 1942-м году и выменянную на карандаши. Видимо, с этой колбасы и начались художества, привычка «марать бумагу» взаперти, когда отец уходил на заработки и оставлял одного в квартире, потом школа уличной шпаны, урок, блатных, между делом беседующих о Канте и философии. Завод. Рисовальная студия и учитель-художник, познакомивший с живым украинским авангардистом Ермиловым, приятелем Хлебникова, Бурлюка, Татлина. «Вова», «Додя», «Витя» как-то незаметно благодаря Ермилову стали частью тогдашнего бахчаняновского обихода. Случались какие-то другие невероятные вещи. В харьковских киосках продавалась французская газета, редактировал которую Луи Арагон. В ней публиковались заметки о выставках и адреса галерей. Бахчанян написал и отправил работы наудачу прямо с главной почты. Там заинтересовались, предложили прислать еще, пообещав устроить персональную выставку. Во второй раз номер не прошел. Пакет вернулся раскуроченным, потом устроили суд , после чего пришлось увольняться по собственному желанию. Работа была потеряна, оформительские заказы в издательствах тоже закрылись. Жить стало не на что. Так и переехали с женой в Москву. Лимонов оттуда же, харьковский. Это Бахчанян – автор «Лимонова», это он «перекрестил» худого бледно-желтого Савенко, в Эдичку, правда, потом отказывался от своего «изделия»: «Сумасшедший писатель или художник – куда ни шло. А вот сумасшедший политик – опасно».
В Москву…
В Москве прошло без малого 14 лет. За это время – самое важное – сотрудничество с культовым интеллигентским журналом «Знание – сила», а также работа в «Литературке», где на знаменитой «16-й полосе» Бахчанян рисовал коллажи. Про тамошнюю атмосферу густого юмора, где все были остроумцами, величайшими острословами и акынами, он здорово рассказывал. Во многом имя «Бахчанян», бахчаняновская марка закрепилась именно тогда. Он создавал лицо, стиль так же, как американец – бессменный художник Левин в течение нескольких десятилетий оформлял New York Review of Books.
Из Харькова в Москву беспрерывно шли доносы. Когда сверху спустили постановление использовать в рисунках только две детали (например, глаз и руку, а ногу нельзя), Бахчанян понял: пора. Нет, «пора» наступила, собственно, не из-за «Литературки», а по совокупности причин. Главная среди них – полная квартирная безнадежность и безоговорочное отсутствие прописки. Тем не менее московские итоги: Бахчанян стал Бахчаняном. «Клуб 12 стульев» помнят еще многие. Для газеты то было звездное время. Потом становилось все тусклее. Как бы то ни было в 1972 году Бахчанян получил приз «Литгазеты» «Золотой теленок». Все равно оставалось недолго.
Но немного назад. В марте 1963 появилась «первая книга» Бахчаняна, состоящая из коллажей, рисунков и текстов на обойной бумаге… в книге «100 однофамильцев Солженицына – 100 портретов подписаны одной фамилией, но разными парадоксальными именами. Подобное же исследование было проведено с однофамильцами Рейгана». «Бах был одним из первых, кто сознательно и методично начал развивать жанр самиздатской книги как художественного объекта (Р.и В. Герловины). Таких объектов было много. Вагрич показывал их в мастерских московских художников.
Тогда же в 1960-х в Москве начались выставки. Илья Кабаков хорошо описал то время: «Самое интересное в 60-х годах – особый климат подпольной художественной жизни, который присутствовал как густой настой, во всех мастерских-подвалах, комнатушках, где обитала художественная богема… климат содружества был так характерен для жизни этих художников, поэтов, джазменов, писателей, как бы по счастливой случайности встречавшихся в одном слое Москвы в это время. … полное знание и обсуждение всего, что делалось в мастерских, открытый и постоянный показ всего друг другу и электризующая, невротическая атмосфера опасности «сверху», от «них», готовых к истреблению всей нашей жизни, такой «несанкционированной»… Постоянное желание выставляться «как все» создавало особый воздух общественной жизни, связанной с подпольем… все время возникают выставки в институтах, которые, как правило, закрывают, потом на квартирах, а также – для «выявления» - в кафе «Синяя птица» (Илья Кабаков. 60-70-е… Записки о неофициальной жизни в Москве. М.,2008).
Персональные выставки Вагрича Бахчаняна проходили в «Синей птице» два года подряд – 1968 и 1969 годах. Он много работал. Всегда. Постоянно. Ритмично и упорядоченно. «Ни дня без строчки» – это правило выполнялось неукоснительно при любых обстоятельствах.
Всеволод Некрасов. Чуть позже. О нем. Ему. Набор идеальных качеств. «Следуя Бахчаняну»:
Бедный
Честный
Неизвестный
Энергичный
Интеллигентный
Интересный
Жизнерадостный
И трудоспособный
Бахчанян ответил: «Следуя Всеволоду Некрасову»
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
небонебонебонебонебонебонебо
не бог весть что
***
Вообще Некрасов-Бахчанян – отдельная тема. Некрасов ценил Вагрича. Бахчанян оставался одним из немногих, с кем Всеволод Николаевич сохранил добрые отношения. Может быть потому, что общались очень редко. Бахчанян, кстати, оказался «виноват» в появлении некрасовского текста «Разговор в Нью-Йорк Сити об одном антисемите», опубликованного в РЖ в 2005 и вызвавшем острую полемику. «Я принимаю поздравления. Мне про меня сообщили тут кое-что интересное. Интересную новость. Оказывается, я, Некрасов Всеволод, антисемит. Как бы даже известный антисемит. Да откуда сообщили - из Нью-Йорка. Позвонил Вагрич Бахчанян и рассказал, какой был у него разговор с женой художника Лама. ... услышав от Бахчаняна мою фамилию, зареагировала немедленно и бурно: - Кто? Некрасов Всеволод?.. Так это же антисемит известный!.. Все знают – а ты что, не знал?.. за смысл сказанного женой художника Лама Бахчаняну, думаю, вполне могу поручиться. Иначе, не будь там такого ясного и интересного смысла, просто не стал бы Бахчанян Вагрич и звонить мне аж с той стороны глобуса. Как и многие, я очень ценю Бахчаняна как автора, ценю хорошие наши с ним отношения, но перекидываться через океан последними сплетнями и пересудами - нет у нас с ним таких обыкновений. Чего нет, того нет. Вообще звонил мне Вагрич Бахчанян до своего последнего приезда в Москву этим летом, дай Бог, если тому назад лет пять. Или я - Вагричу. Но что Вагрич все-таки позвонил - спасибо Вагричу».
Участников этого разговора уже нет. Бахчанян на полгода пережил Некрасова. В мае еще собирались просить Вагрича дать что-нибудь в сборник памяти… Не успели…
У Эрика Булатова есть картина
«Хотелось засветло
Ну
не успелось».
Картина очень четкая, как это свойственно Эрику, и вместе с тем сумеречная. Некрасовские строчки – шрифтовой каркас – резко высвечены и уводят в другое пространство, как будто бы соединяют «тот» свет и «этот». Теперь уже без Бахчаняна. Без Некрасова.
Осталось досказать. Из России уехал в Вену. Продержался там месяцев семь. А потом – в США. В Америке Бахчанян с 1975 года и только через 29 лет первый раз приехал в Москву, но в Нью-Йорке так никогда и не прижился, хотя не бедствовал, делал обложки книг, вместе с А. Генисом издавал журнал «Семь дней»,а с Довлатовым «Новый американец».Последние 2000-е были успешными здесь – его звали, устраивали выставки. Одну за другой. В Третьяковке, в Русском музее – «приключения черного квадрата», Париже соцартовская выставка, персональная в московской галерее «Эра» и дважды во Владивостоке. Внешне как-то все складывалось. Переиздавались книги. И вот оборвалось.
Вагрич Бахчанян, чем бы ни занимался, всегда был очень разный, хотя вроде бы всегда делал «патентованные» вещи, использовал набор узнаваемых методов.
Одна из давних нью-йоркских бесед (1980 года) с Виктором Тупицыным кое-что проясняет:
«В.Т.: Считаешь ли ты себя художником какого-либо технического приема?
В.Б.:Нет! Хотя я и завидую художникам, работающим на одном или двух приемах и разрабатывающим всего лишь несколько «коронных» идей. Самому мне это, увы, не свойственно. …Другими словами, мне было бы страшно на такое решиться. С другой стороны, я уже второй год фотографирую себя с числом на лбу, например, 12/1/79, 13/1/79 и т.д. …И кто знает, может, это и будет главным моим достижением.
В.Т.:Ты собираешься это делать всю жизнь?
В.Б.:Надеюсь. Последним – может получиться кадр, когда я буду лежать в гробу. Какое число окажется у меня на лбу в тот момент, я, право, не знаю». (Виктор Тупицын. «Другое» искусства. Беседы с художниками, критиками, философами: 1980-1995. М.,1997).
А в «Мух уйма» бахчанянский предметник «Некрологи» заканчивается фрагментом «Некролог №7». «Такие-то и такие-то сообщают, что там-то и там-то во столько-то и по столько-то умер тот-то и тот-то на такой-то и таком-то году жизни, и выражают свое соболезнование тем-то и тем-то». Бахчанян во многом делал нашу работу, расчищал замусоренное пространство для нас и о себе сам все за нас сказал.