От редакции. 10 февраля в Уфе пройдет заседание президиума Госсовета по борьбе с ксенофобией и национальному вопросу. На этом заседании планируется учредить специальный совет или пост советника при президенте по национальному вопросу, а также взять курс на формирование национальности «россиянин». В контексте этих дискуссий «Русский журнал» публикует текст о национальной политике в регионах Ростислава Туровского, доктора политических наук, профессора факультета политологии МГУ им. М. В. Ломоносова, профессора факультета прикладной политологии ГУ-ВШЭ, автора книг "Политическая регионалистика" (2006) и "Политическая география" (1999).
* * *
В большинстве российских регионов продуманной, осознанной национальной политики просто не существует. Проблема выработки подобной политики не стоит столь остро по той причине, что в большинстве регионов русские составляют абсолютное большинство, а миграции последних лет в очень разной мере затронули разные регионы. И те регионы, которые миграционные процессы затронули в последние годы, еще не успели выработать курс по отношению к растущему этническому разнообразию на своих территориях. Отчасти появление определенной модели зависит от личности губернатора – считает ли он необходимым проводить какую-то политику в сфере межнациональных отношений. Видит ли глава субъекта себя русским патриотом или прагматиком, для которого национальные вопросы абсолютно второстепенны.
Сейчас же все большее число региональных лидеров становятся прагматиками. Постановка вопроса о русской нации, о национализме или о дружбе народов, например, о воспроизводстве советских практик была все-таки характерна для старшего губернаторского поколения, которое сложилось к 1990-м годам или в 1990-е годы и которое было, в сущности, позднесоветским поколением. В 2000-е же годы идеологический интерес к этим вопросам резко понизился. Причем он стал снижаться и в республиках, которые особенно чувствительны к этому вопросу, поскольку многие лидеры тоже стали прагматиками: национальный вопрос по сравнению с вопросами экономического развития для них точно так же отошел на второй план. Поэтому повестка дня, которая сейчас формируется в высших органах власти, – вызов для основной части региональной элиты, которая не знает, что с этим вызовом делать как идеологически, так и технологически.
И все же, если говорить о ситуации в республиках, конечно, элиты там гораздо более чувствительны к вопросам национальной политики, но при этом они ее понимают очень субъективно. Например, если в республике существует какой-то один титульный этнос, то национальная политика – это обеспечение доминирующих позиций этого этноса во власти, как это делалось и делается в Татарстане, в Башкирии, в Якутии. В республиках, где русских довольно много, этнические элиты целенаправленно работали над тем, чтобы закрепить позиции титульного этноса во власти и обосновать это идеологически, через соответствующую пропаганду этнической истории и ее, возможно, соответствующее переписывание, через поиск оснований для легитимности сложившегося режима и демонстрации у него каких-то глубоких исторических корней и этнокультурной базы. Там, где население более полиэтническое, национальная политика понималась как распределение должностей между основными этническими группами, которое никогда не могло быть полностью пропорциональным, и поэтому всегда шла оппозиционная борьба за позиции, как это происходило и происходит в Дагестане или в Карачаево-Черкесии. Но и даже это на самом деле – политико-технологическое отношение к национальной политике, поскольку речь в данном случае идет о раздаче постов и о том, что этническая принадлежность является для этого весомым критерием.
Последние события и миграции, новейшие изменения этнической картины за счет притока переселенцев с Кавказа и из Центральной Азии создают новые проблемы. Многие региональные лидеры давно предполагали, что ситуация изменится, поскольку еще в начале 2000-х годов многие задавались вопросом о том, как будет продолжаться и к чему приведет экспансия, скажем, различных кавказских общин, которая шла, например, в Центральную Россию, где до этого положение этносов было абсолютно гомогенным, а в конце 1990-х – начале 2000-х стало меняться. До поры до времени они особой проблемы не создавали и не создают, но рост напряженности происходит, в том числе и потому, что выходцы из этих общин по естественным причинам начинают занимать значимые экономические ниши.
Таким образом, возникает еще один важный вопрос в национальной политике: как ее соотносить с политикой экономической? Это очень острый вопрос и для Москвы, потому что выходцы с Кавказа, как правило, контролируют значимые экономические ресурсы. А так как политика во многих регионах была прагматическая, возникали симбиотические отношения с властями, которые дружили с кавказским бизнесом, и, следовательно, происходило "сращивание". В условиях, когда эта проблема приобретает публичный характер и среди части избирателей растет напряженность, региональные лидеры оказываются между двух огней, когда им, с одной стороны, может быть, выгодно дружить с бизнес-группами, а с другой – нужно сохранять популярность у населения, среди которого растет негативное отношение к этим группам. Как в этой ситуации выкрутиться, пока региональным лидерам непонятно.
То есть может возникнуть ситуация, когда на публике региональные лидеры будут выступать за приоритетные позиции русской общины, а на практике в значительной степени станут опираться на ресурсы бизнеса «кавказского происхождения». Подобный сюжет на самом деле был характерен еще для наших выборов середины и конца 1990-х годов, когда движения, выступавшие с националистических позиций, например ЛДПР или «Держава» Руцкого, при этом получали финансирование со стороны кавказского бизнеса и включали его представителей в свои списки. Сама по себе эта тема расхождения между риторикой и реальностью не нова.
Сегодняшняя тенденция на распространение националистической риторики в выступлениях представителей политических партии связана с сугубо электоральными соображениями. Я бы сказал, что фактор Манежной площади стал значимым в российской политике. И политические партии не столько борются с этим феноменом, сколько пытаются завоевать голоса тех, кто выходит на Манежную площадь, поскольку понимают, что это – существенный электорат. По сути, началась идеологическая предвыборная борьба за то, чтобы взять под контроль националистически настроенный электорат. Каждая партия на самом деле имеет для этого свои основания. КПРФ этой логике следовала всегда, выступая за объединение идей левых и идей националистических. «Единая Россия» приходит к национализму через тему консерватизма. Возможно и появление каких-то новых партий или движений, которые будут еще более радикальными. Получается, что все партии готовы в той или иной степени и с той или иной умеренностью использовать националистическую риторику как минимум для выборов, но и с пониманием того, что, судя по всему, тема русского национализма – это всерьез и надолго. Поэтому для партийных стратегий это тоже очень значимо.
Я думаю, что и среди либералов национализм будет воспроизводиться в качестве тренда. Опять же в 1995 году, когда в российском поле был представлен весь возможный идеологический спектр, имела место первая попытка разыграть карту либерального национализма Борисом Федоровым с движением «Вперед, Россия». Ничего нового в этом нет. Не все либералы являются сторонниками глобализации, есть и другое течение: либерализм в отдельно взятом государстве, протекционизм внутри. Несомненно, и внутри партий либерального толка по этому поводу начнется дискуссия, и, может быть, возникнет какая-нибудь новая партия, если ей дадут это сделать.