Важнейший вопрос любой конституции - вопрос подписи. Достаточно тривиальное и хорошо известное наблюдение состоит в том, что подпись под конституцией всегда в определенном смысле незаконна: подписавшиеся под ней - это те, кто могут быть собой только после утверждения конституции. Пока нет подписываемой конституции, ее подписанты не имеют права на подпись. Например, абстрактный "народ", от лица которого излагается основной закон, не существует до этого изложения - по крайней мере, мы о нем ничего не знаем. Другими словами, подпись под конституцией - это всегда движение из будущего в настоящее и обратно. "Назад в будущее - 2".
Проект конституции, представленный ИНС, интересен, прежде всего, тем, что в нем с этой подписью пытаются разобраться, оттенить и одновременно отменить ее крайне неудачную (хотя бы с точки зрения обыденного смысла) логику. С одной стороны, мы имеем некое "частное предприятие", которое подписано определенными лицами. Более того, "смысл" и "философские основания" этого проекта конституции прослеживаются не столько по ее основному тексту, сколько по прилагающимся комментариям, сам статус которых не совсем ясен. Поскольку "основной" текст достаточно тривиален (за немногими исключениями) и сводится к реконструкции системы верховной власти и к слабо выписанной концепции разделения власти и управления, возникает впечатление, что именно "комментарии", "глоссы" являются настоящей конституцией. То есть, возможно, следующей конституцией России, если таковая вообще будет нужна, станет небольшой сборник научных статей. Как еще могло бы презентовать себя сообщество ученых, если не своеобразным "вестником" научных достижений? К которому, учитывая проектируемый корпоративный строй России, стоит, возможно, добавить воинский устав и "Домострой".
Следовательно, наличный текст конституции пока еще не соответствует сам себе и, возможно, требует замены на ряд предельно личных, авторских и в то же время корпоративных текстов. Пока мы видим только промежуточный этап эволюции конституции как текста, обладающего определенным политическим значением. Если же эта эволюция направляется основными положениями пока еще несовершенного текста, некоторые ее линии могут быть предсказаны заранее. Например, поскольку будущий "некоронованный монарх", являясь единственным выражением суверенитета, вряд ли согласится с разнобоем авторских концепций, подчеркивание собственной подписи в скором времени придется сменить на единственную и беспорочную Книгу, которая объединит в себе мирскую мудрость ученых, праведный гнев военных и духовность Церкви. Не хотелось бы проводить скоропалительных аналогий, но, вероятно, опыты некоторых среднеазиатских друзей России могут здесь оказаться небесполезными и требующими как можно более активного усвоения русским "цивилизационным" проектом.
Стандартная логики "подписи конституции" опознается как тавтологический круг,1 хотя в действительности она легко прочитывается как тривиальная нефундаментальность любой конституции. Вместо признания скорее технического и недостаточного характера "конституции" в современном международном сообществе (какую-либо значимость которого авторы проекта, по-видимому, отрицают, считая это "сообщество" ширмой "неоимперского" проекта), предлагается устранить эту тавтологию за счет более фундаментального основания, не зависящего от акта провозглашения и принятия конституции. То есть последняя мыслится не столько в качестве политического акта (будущего или настоящего), сколько в качестве "возвращения" неформальной, неевропейской сущности и смысла, которые были вытеснены европейским проектом "лицензирования" российской суверенности. Это, конечно, указывает на то, что конституция (как документ, жестко связанный с определенным типом политики) не обязательна, а также на определенную омонимию - нам предлагается в качестве конституции то, что таковым не является по жанру, поскольку не может быть La Constitution то, что получает не активно-политическое, а всегда археологическое основание (по наследству от неких неведомых политических предков, выходящих даже за пределы Московской Руси). Попросту говоря, "конституция" еще слишком европейское понятие, жанр, политическая практика - и все они нуждаются в радикальной критике, в поле которой "конституция" не попасть просто не может. С нее можно начать, но заканчивать придется чем-то принципиально иным. Возможно, здесь требуется некое апофатическое законотворчество, и, начиная со знакомых атрибутов государственности, мы придем к подлинной, а не заимствованной ее сути.
Введение не формальной, не административной, а "субстанциальной" логики подписи требует ссылки на то, что одновременно устраняет проблему эмпирического авторства (а оно остается именно эмпирическим, поскольку какая-либо политическая размерность у него предусмотрительно изымается, дабы не попасть в силки порочно-европейского наследия) и задает линию будущей эволюции в режиме "возвращения", "собирания" и т.п. Функцию такой ссылки исполняет "цивилизация". Цивилизация разлагает ситуацию чрезвычайного политического авторства, по-европейски обнаружимую в любой конституции, поскольку только она говорит от своего лица в своих представителях. Конституция - это не столько эквивалентное выражение цивилизации, сколько первый пункт, след, по которому она будет восстановлена. То есть в действительности конституция возможна только тогда, когда цивилизация еще не наличествует, вернее, "не осознает" себя. Она дана как субстанция, которая должна стать "субъектом". А современный конституционный проект полностью совпадает с "Феноменологией духа" Гегеля. Здесь он, вероятно, будет носить имя "Феноменологии русского духа".
Главная проблема цивилизационной субстанции состоит всегда в том, что о ней вспоминают именно в тот момент, когда она, как представляется, на исходе, существует в момент наибольшей опасности, стоит на грани вымирания и т.п. Более того, форма существования цивилизации - это форма кризиса, постоянно поддерживаемая дискурсом нехватки. Нам якобы не хватает самих себя, а в голове президента всегда обитает "марсианин". Цивилизация находится в состоянии гнета, внутренней и внешней репрессии, однако невозможно даже представить того, что она - не более чем следствие этой репрессии и иначе существовать не может. Поразительным образом современные феноменологи русской цивилизации предполагают, что искомый субъект, в который превращается нам неизвестная субстанция, - это некое "Эго", которое существует до всяческой репрессии. То есть это, проведем параллель, не "я" в треугольнике "Эдипа", а полновластный хозяин доэдиповой фазы, которому, вообще говоря, наплевать на собственную "субъектность".
Итак, "заявка" на цивилизацию заранее предполагает субстанциальность цивилизации и ее "неналичие"; ее "очевидность" и необходимость "проработки"; ее "возвращение" через века и обнаружение только в будущем политическом строе, то есть в том числе классическое, намеренное и стратегически неизбежное неразличение археологии и телеологии. В известном смысле субъект цивилизации, о котором мы ничего пока не знаем, может стать самим собой только потому, что субстанция, всегда обнаружимая по ее вытеснению, ничего об этом вытеснении не знает. В недавно вышедшем фильме Т.Гильяма "Братья Гримм" демонстрируется, что, хотя мифология создается ее собственным вытеснением (поскольку ранее она не существовала в качестве таинственного и загадочного мифа), остается иллюзорная возможность, что сама "мифология" "об этом" ничего не знает - старая принцесса продолжает спать в своей башне, не подозревая, что ее заклинания - не более чем написанные Гриммом сказки.
Подобная ситуация порождает череду определений, которая ставит под вопрос "дискурс цивилизации" как таковой, заставляя задуматься о его "субстанциальных" претензиях. Например, Россия - это и локальная цивилизация (то есть эмпирически определимая культурная форма или совокупность таких форм), и некий проект, по отношению к которому первая цивилизация - это только материя. Цивилизация - это форма, материя которой в сегодняшней политике удивительным образом становится более известной, чем сама форма, вопреки философии, в которой форма традиционно была условием познания. Логически это верно: поскольку феноменология русского духа не завершена, определить форму "цивилизации как проекта" просто невозможно. Одновременно это создает прекрасные возможности для интерпретации и узурпации будущего субъекта, поскольку субъект, очевидно, может создаваться лишь тендером волюнтаристских и претендующих на исключительность интерпретаций покладистой русской материи.
Отсюда первый и наиболее банальный вопрос: если русская цивилизация выстраивается сейчас согласно логике "формы/материи", которой придается темпоральный характер за счет имитируемой и откладываемой на будущее "феноменологии русского духа", можно ли вообще говорить о ее радикальном несоответствии "европейскому проекту"? То есть кто может быть уверен в том, что он описывает русский проект (или тем более говорит от его лица), если концептуально этот разговор выстроен на достаточно хорошо понятном европейском языке?
Далее, если постулируется, что материя русского духа совсем не то же самое, что "цивилизационный" проект, между ними (как и в случае Европы) должно быть достаточно хорошо определимое различие. Например, если думать с позиции авторов проекта, локальная цивилизация Европы имела множество вполне милых качеств, в том числе и религиозность, не очень агрессивное католичество, противление злобному духу бандитской французской революции и т.п. Однако "проект" стал совсем иным - "индивидуалистским" и "техницистским". Но поскольку мы в России имеем перед глазами разве что русскую материю, как мы можем из ее свойств выводить свойства русского проекта, если его "конститутивным" качеством является различие этих свойств проекта и свойств данной материи? Иначе говоря, не будет ли проективность русской цивилизации опознаваться только по возможно большему разрыву между эмпирическим содержанием "локальной" цивилизации (что бы она ни значила) и предлагаемым "политическим" проектом? Ведь в противном случае нам не видать положительного прироста "формы", то есть сам ой русской цивилизации как того, что может иметь какое-то политическое значение, поскольку "локальные цивилизации" как таковые легко вписываются в другие проекты, как будто даже сохраняя свой "аутентичный" статус. Например, та же Япония: разве творчество таких писателей, как Ю.Мисима, не прочитывается "аутентичнее" в контексте европейского экзистенциализма и философии субъективности, чем в традиции "самураев" (или, может быть, в условиях "имперского" мегапроекта последняя "традиция" обнаружила свое поразительное сходство с европейскими нарративами)? Поэтому для построения подлинно русского проекта было бы необходимо по возможности несимметричнее ответить на русскую "материю". Нельзя идти на поводу у материала, если хочешь получить хороший результат. Более того, при необходимости материал можно брать и неместный, никакого существенного значения это не имеет.
(Вообще говоря, само слово "проект" не имеет нейтрального статуса. В конечном счете проект предполагает оценку некоего результата и некоторую успешность. Более того, "проективность" как таковая является, несомненно, составной частью "европейского проекта" и "индивидуализма",2 поэтому пока мы находимся лишь на полпути к деконструкции Европы.)
В результате принципиального колебания на уровне определения самой "цивилизации" в топку идут самые разные повествования, что позволяет создать иллюзию некоей базовой и самоочевидной концепции "цивилизации" как таковой. Однако дело даже не в том, что можно было бы показать связь предыстории этой концептуализации (в варианте, например, Н.Я.Данилевского) с европейским Просвещением (задание истории через набор естественных параметров) и ее необходимо компаративистский характер. Проблема в том, что более актуальные "цивилизационные подходы" сами служили в качестве модели, описывающей процессы "демократизации", то есть, в терминах авторов новой конституции, "неоимперского" проекта. Цивилизация - это модель, объясняющая, почему в некоторых случаях демократизация идет не так, как надо (кому надо - вопрос отдельный). Причем модель не слишком развитая и не слишком полезная. Но теперь на первый план выдвигаются попытки оспорить "проектность" самой этой модели, развернуть ее на 180 градусов так, чтобы она послужила тем, с кем при ее помощи стремились "разобраться". Если ранее агрессивные подростки не знали, почему им хочется драться, то теперь они не только усвоили, что все это от "социальной среды" и "репрессии", но и стали выдвигать требования, основываясь на теориях, которые использовались для их "изучения". Не так-то просто получить на выходе "русскую цивилизацию", если она представляется проекцией аналитического объяснения отклонений нежелательного (для этой самой цивилизации) процесса демократизации.
На все эти исходные проблемы "цивилизационного подхода" наслаиваются многочисленные попытки их решить. То есть определить содержание цивилизации, чтобы хоть одним глазком посмотреть на будущего субъекта, который пока еще не научился себя осознавать и, следовательно, разговаривать. Единственное содержание, которое четко определимо, - это государственное православие, которое интересным образом сочетается с декларируемой свободой вероисповедания. Поскольку "Запад" России "не помог", ей, очевидно, помочь может только Бог. Однако есть и более интересные политические решения. Например, "государство-убежище". Не очень ясно, чем в глазах дезавуированного "мирового сообщества" оно будет отличаться от "империи зла" или от союза государств-изгоев. Возможно, правда, именно так удастся что-то сделать с русской материей, чтобы она стала хотя бы отдаленно похожа на цивилизационный проект.
Если несколько отстраниться от "цивилизационного" подхода, легко понять, что, возможно, наиболее значимый пункт конституции ИНС - разделение власти и управления, выведение которого из собственно "русской цивилизации" легко определимо, однако интерес этого принципа состоит в ином. Во-первых, само это различие можно достаточно четко прочитать как позитивный симптом, который указывает на недостаточность "управленческих" теорий политики. И в таком качестве оно не имеет прямого отношения к проекту "русской цивилизации". Напротив, последняя действительно становится частным способом формирования идентичности, то есть формирования политического нарратива, превосходящего простую потребность в "управлении".
Подобные тенденции достаточно хорошо проявили себя и в европейской политике. 3 Речь идет о том, что в настоящее время "фундаментального" и как будто бесспорного горизонта экономического "управления" явно недостаточно, в том числе и потому, что люди не голосуют за экономические инициативы, различие по которым между политическими силами в значительной мере стерто. Как ни странно, на таком фоне именно правые постоянно перехватывают "нарративную" инициативу, апеллируя, правда, к политическим страхам. Современные левые часто утрачивают способность к политическому повествованию (включающему, естественно, ценностный аспект), что в конечном счете приводит к деструкции всей сферы политики (в том числе в формах, известным и по России). Различие власти и управления следует понимать не в качестве реальной модели функционирования общества, а в качестве выражения потребности, которое позволяет приостановить пользующиеся как будто непререкаемым авторитетом "технические" (всегда лишь технические) решения. Другое дело, что поиск политического нарратива в традиционной русской идиоматике непроявленного для самого себя субъекта - занятие во многих отношениях спорное. По сути, левые (при всей условности такого именования сейчас) еще не ответили: "Хватит нас пугать!"
Примечания:
1 М.Ремизов. Проект "Государство-цивилизация" // Конституция России. Новый строй, М.: ИНС, 2005, с. 56.
2 Возвращаясь шутки ради к Гильяму: элементарным знаком "индивидуализма" и "проективизма" является разрыв традиционных бытовых отношений. Герой "Джабервоки" уходит в город как царство разума, не замечая, что городской разум имеет весьма ограниченное действие и сводится к набору примитивных правил, не поддающихся пересмотру из-за слишком больших издержек подобной рациональной ревизии. Обратное действие - "возвращение в деревню" - всегда представляется "дачниками", вернувшимися и не знающими, что делать дальше. Быть может, русский мегапроект - это политическая "дача"?
3 См . например : Douglas Alexander, Winning the Battle for Hearts and Minds.