Стивен Долдри: "Правил нет!"

В октябре, на специальной церемонии в германской провинции Хессен с 1899 года принято одаривать лучшие фильмы, номинации разнообразны, в отсутствии фантазии организаторов «The Hessian Film Award ceremony» не упрекнешь. В этом году Международная премия за лучшую киноадаптацию досталась английскому режиссеру и продюсеру Стивену Долдри – причем не за какой-то конкретный фильм, а за внушительный вклад в общее дело трансформации нарративных способов выразительности. (Литературные первоисточники - в основе лучших его фильмов: «Чтец» снят по книге Бернарда Шлинка, «Часы» - по сложнейшему роману Вирджинии Вульф, последний фильм «Жутко громко и запредельно близко» - по бестселлеру Джонатана Сафрана Фоера). Процесс перевода самостоятельного литературного текста на киноязык увлекателен, интенсивен, а если сложности преодолены так, что фильмы смотрит весь мир, и миллионы зрителей переживают всерьез - опыт режиссера заслуживает пристального и внимательного изучения.

Объясняя публике, почему 10 000 евро присуждены именно Долдри, Юрген Боос, директор только что закончившейся Франкфуртской книжной ярмарки - 2012, не жалел восторженных слов: «Режиссер сделал настолько пронзительный фильм, так мощно раскрыл внутренний потенциал истории, экранизируя роман Джонатана Сафрана Фоера, казавшийся непригодным для создания киноверсии! Ломая законы традиционной адаптации, Стивен стал автором настоящего шедевра.

«Extremely Loud &Incredibly Close» рассказывает о девятилетнем мальчике Оскаре Шелле, пытающемся найти следы своего отца, погибшего 11 сентября 2001 года. Боль ребенка, его поиски и сомнения превращаются в аллегорию мощного сдвига базовых представлений, произошедшего в умах американских граждан в первые месяцы и годы после катастрофы».

Стивен Долдри участвовал и в конференции “StoryDrive” (это, пожалуй, наиболее креативный проект Франкфуртской книжной ярмарки, сфокусированный на трансформации текста мультимедийными средствами, пути и способы сегодня – неисчислимы). Заголовок эксклюзивной встречи с журналистами: «Как вы рассказываете истории, мистер Долдри? Поделитесь секретами успеха!»

Я так и не поняла, поделился ли режиссер хоть одним секретом, но на вопросы отвечал старательно и подробно. Его первый секрет – нет ничего невозможного!

Второй секрет – правил тоже нет. То есть, отсутствие правил – во главе угла, пожалуй. А третий секрет – наличие у девятилетней дочки режиссера развитого образного мышления. Стивен каждый вечер рассказывает истории, любые несоответствия и несостыковки она тут же фиксирует. – Светлана Храмова

* * *

Светлана Храмова: Потому что она очень умная?

Стивен Долдри: Нет, она обычная. Но структуру истории уже поняла. Может, я объяснил когда-то, не помню. А, может, дети от природы понимают, как именно должна строиться хорошая история. Иногда дочка просит что-то изменить: так не бывает! Я задумываюсь и понимаю – она права. Иногда просит плохой конец сделать изящным и утешительным, ей страшно (а лучше - и вовсе хэппи-энд). Тут я не всегда иду у нее на поводу, только в самых крайних случаях, если вижу, что и вправду перепугана. Ребенка пугать попусту не следует. Зрителя, кстати, тоже. Вызвать сопереживание – это одно. А перепугать – вовсе другая эстетическая задача, часто необоснованная. И непростительная.

С.Х.: Ощущение, что я говорю с режиссером детского кино. Это попытка уйти от серьезных вопросов?

С.Д.: Более серьезных задач, чем решают создатели детских фильмов, не бывает. Дети фальшь не прощают. Взрослые могут обсуждать, приходить к разным мнениям. А дети не поверят – и пиши пропало, не переубедишь. Я пока что не отваживаюсь работать для детской аудитории.

С.Х.: И все-таки, как происходит процесс адаптации текста для кино? Вы читаете роман – и видите персонажей на экране? Вы начинаете следить за развитием сюжета, будто уже снимаете фильм?

С.Д.: Вы думаете, я шутил в самом начале? Я отмел вопросы о законах и принципах оптом. Правил нет, повторюсь. Есть слово «иногда». Иногда видишь отдельную сцену и понимаешь, что она может стать ключевой. Читая, начинаешь мысленно выстраивать новый фильм, еще не снятый… даже если, страница за страницей, потом ничто в тексте не указывает: ты прав.

Есть фраза, она ничего не объясняет, но важна: «от случая к случаю». В каком-то случае ты видишь отдельного персонажа – и он символ проблемы, мучающей не только меня, но меня уж точно. Или я вижу какую-то сцену целиком, и понимаю, о чем будет фильм, и каким он будет. Заболеваешь новой работой, болезнь не вылечить никак, пока период пост-продакшн не закончится.

Я же не пытаюсь отвечать на сложные вопросы какие-то в своих фильмах, осуждать кого-то. Просто высказываюсь. Решаю, какую именно историю я хочу рассказать, и делаю ее. И, сознаюсь, мне нравится «не оправдывать ожидания». В экранной версии – уже мое видение, моя образность. Автор книги рассказывает историю. А режиссер делает ее зримой, кино - воплощенные идеи. Весь вопрос в том, правильно ли они поняты и прочтены. Хотя что такое «правильно»? Не хочется расстраивать автора, но это мое прочтение – я выбираю средства выразительности, я беру на себя риск. Не боюсь организовать пространство по-своему, заполнить его предметами, часто вовсе не теми, что автором указаны.

С.Х.: А вам никогда не хотелось перенести роман на пленку “as is”, ничего не привнося?

С.Д.: Самое сложное – это «ничего». Если ничего не привносить, ничего не придумывать – считая, что «действуешь согласно первоисточнику» - это провал, не экранизация, а инвентаризация. Скрупулезное описание имеющегося в наличии, реквизит. Сдать по описи, как говорится.

Нет, взаимодействие неизбежно. Интерактивное взаимодействие. Я не встречаюсь с автором. Это бессмысленно. В книге сказано все. Спорить можно только с текстом. И потом, сценаристы - профессиональные люди. Автор сценария к последнему фильму - Eric Roth (прим: в 1994 году получил «Оскара» за сценарий «Форреста Гампа»).

Зритель должен понимать, что происходит. Упрощая, скажу так: даже 4-хлетнему ребенку должно быть все понятно. Киноаудитория реагирует иначе, чем театральная публика. В театре можно бесконечно развивать степень условности, «интеллектуализировать историю»; фильм должен был прежде всего понятен. Допустимо запрятывать смыслы, но надуманность недопустима! Аудитория стадиона, - в Лондоне я режиссировал церемонию закрытия Олимпийских Игр, – реагирует и вовсе иначе, надо учитывать, что ты делаешь и для кого. Конкретная задача comes first: это спортивный праздник, шоу радует толпу собравшихся и миллионы тех, кто смотрит телетрансляцию. Зрелищность превыше всего.

С.Х.: Как получается у вас создавать столь разнообразный продукт? Сложнейшие по замыслу фильмы, яркие стадионные зрелища, полные фантазий театральные мюзиклы – ведь вы дважды удостаивались премии «Tony», четыре ваших фильма номинировались на «Оскар», это впечатляет.

С.Д.: Контекст предстоящего события – если говорить о массовом зрелище – диктует принципы, это отдельный разговор. У мюзикла определенные традиции, правил по-прежнему нет, но есть жесткие законы. Как возникает идея нового фильма? Некоторые истории имеют конкретный драматический потенциал. Но не бывает книги, текст которой полностью соответствует законам кинематографического развития, часто приходится менять хронологию отдельных кусков, заново формировать последовательность повествования. Ты должен отстоять свое видение, определить ключевые моменты, что привлекут внимание.

С.Х.: Вы идете по принципу вычленения? Из разрозненных эпизодов, застрявших в памяти, создаете целое?

С.Д.: Да, первый и, так скажем, поверхностный взгляд все решает. Иногда сознание работает параллельно. Это как прочтение нотного текста дирижером. Ноты - всего лишь значки на бумаге, зашифрованная музыка. Если дирижерское прочтение убедительно – оркестр откликнется, музыка тоже интерактивный процесс. Дирижер, артисты оркестра, слушатели. Как и в кино. Режиссер, актеры, зрители. Приняли или не приняли. Поняли или не поняли. Одни хотят глубокого размышления, другие ждут, чтобы им просто рассказали историю. Что стоит за ней, как ее понимать – зависит и от подготовленности аудитории, и от профессионализма рассказчика.

Как соединятся отдельные составные части (визуальная, нарративная, смысловая, образная etc) – уже вопрос мастерства, важно помнить о главной идее, работая над деталями.

С.Х.:No rules”. Имеется в виду, что вы намеренно рушите принципы нарративной структуры?

С.Д.: Публика знает все, зрители не хотят постоянно думать, что конкретно происходит и когда. Правила, как и конкретная информация о герое, мало кого интересуют. Отчасти – о, я понял! - это как бег по пересеченной местности, ты двигаешься быстро, нет времени скучать, как нет возможности вглядываться в каждую кочку на дороге. Уверенность и ритм – главное спасение.

С.Х.: Никогда не возникает желания переделать что-то в уже законченной экранной версии? Нет мысли – «сейчас бы я многое сделал иначе»?

С.Д.: О, мы в нашей жизни тоже часто хотим переделать что-то, было бы намного лучше, если бы… и так далее. Но нет возможности. К счастью. Многовариантен замысел, результат конкретен. Единожды. В этом глубокий философский смысл, кстати. Что конкретно мы можем сделать, а что – только мечты.

С.Х.: Вы тоже хотели бы переделать что-то в вашей жизни?

С.Д.: О, безусловно! Если бы было время задумываться - только б и переделывал жизнь, с утра и до вечера, без устали. Реальность дает один вариант решения каждой жизненной ситуации, это прекрасно. Ответственность каждого дня вынуждает к зрелым и взвешенным поступкам, даже если нет времени их обдумывать. Парадокс, да? Вся жизнь – сплошные парадоксы, цепочку парадоксов мы называем логикой. Я тут не оригинален.

Что важно? Самодисциплина, я организовываю свое время так же тщательно, как экранное время, как время действия в театральных постановках. Важно. Иначе происходят странные вещи, не ты управляешь событиями, события управляют тобой – ты щепкой несешься по течению, рискуя пропасть каждую минуту. Исчезнуть. Я очень боюсь таких периодов. Потому время мое расписано, я постоянно в действии, нон-стоп.

С.Х.: Да так легко и в машину превратиться, где же креативное пространство?!

С.Д.: С этой проблемой я разобрался давным-давно. Потому я ничего не хочу переделывать – ни в фильмах, ни в жизни. Любая минута жизни – экранной, театральной, стадионной, личной, профессиональной – неважно, любая минута жизни – творческий акт. Такое решение, такая ситуация - нет смысла переиначивать. Тогда ты продолжаешься – в жизни и творчестве, у тебя есть будущее. Есть простор для новых решений, историй, фильмов. Ответ на вопрос «почему я поступил именно так?» - вариативен. А сам поступок - нет. Это здорово. Противоречия, парадоксы - прекрасно!

Публику нужно увлекать, удерживать внимание зрителя, я согласен – но в последнем фильме, незадолго до окончания, есть 15-ти минутный диалог. Два человека говорят друг с другом. В комнате. Разве это лучший путь держать зрителя в напряжении? Это нарушение всех канонов. Но я оставил длинные диалоги (это не единственный), отказался их сокращать – и не жалею. Для меня они - ключ. Они делают фильм живым, человечным. В высоком смысле интерактивным.

С.Х.: Свидетельствую – в отдельные моменты фильма Extremely Loud&Incredible Clouse слезы катятся, даже бессознательно. Вроде и переживаний не ощущаешь, а слезы капают, комок к горлу подступает - весь набор зрительских сантиментов. Это просчитанная вами реакция?

С.Д.: Думаю, это нормальная ответная реакция нормального человека на правдиво рассказанную историю. Игра актеров была не просто естественной, они историю не сыграли, а прожили. Это же коллективный опыт, коллективный эксперимент. Не забудьте, такие мощные актеры как Макс фон Сюдов, или Том Хэнкс, который всю работу делал за меня, я просто наблюдал на площадке! А непосредственная и непредсказуемая Сандра Баллок, актриса с таким всепобеждающим чувством юмора - и с таким накалом переживаний! Она большая актриса, в чем я никогда не сомневался. И совершенно удивительный 12-летний Томас Хорн, исполнитель роли Оскара, моя гордость и открытие! Все сработало вместе.

С.Х.: Вы говорите, что все сработало – а некоторые критики писали о фильме резко, решительно его не приняли. Да, были положительные отзывы – но было и много негатива, приемы эмоционального вовлечения публики определялись как спекуляция на теме трагедии 9/11, даже выбор Американской киноакадемии оспаривался. Как вы на это реагировали? И как вы сами формулируете - о чем ваш фильм? О бессмысленности самой идеи поиска истины, о тщете стремлений найти разгадку? Многих покоробило, что мальчик уж слишком странен, признаки аутизма налицо…

С.Д.: Давайте определимся сразу: я делал фильм о горе. Прежде всего о горе. И об умном и необычном ребенке, неординарном и очень сообразительном, проходящем через его собственную персональную терапию. Оскар интуитивно нашел способ преодолеть внутреннюю драму, остаться добрым и светлым – во имя памяти о погибшем отце.

Да, вся Америка, так или иначе, проходит через мучительный период терапии, тяжело выздоравливая. Будем надеяться, выздоравливая.

Если в этом усматривают месседж картины – не возражаю, ок. Но я не считаю, что месседж спекулятивен, не думаю, что это дешевый путь снискать успех. Это мое видение происшедшего. Тема избитая, надоевшая? Ладно, смолчу. Но когда мне говорят, что мол, все фильмы о 9/11 сняты, и нечего, мол, “прошлое ворошить” – я с трудом удерживаюсь от крепких выражений.

Вот какие именно полнометражные игровые фильмы сделаны? Спросишь - молчание в ответ. А вы знаете, что их попросту почти нет? Режиссеры не “ворошат прошлое” – почему? не отваживаются? не хотят выслушивать обвинения в спекулятивном характере фильма? или это потребность избавиться от коллективной психической травмы?.. Вопросов много, но это уже совсем другая история.

Положительно воспринимают картину критики, или отрицательно - важно, конечно, но не до такой степени, чтобы менять что-то в концепции фильма.

Как любой творческий человек, я легко уязвим. Но первым пунктом для меня стоит право на мое собственное прочтение истории. Стивен Долдри сделал такую историю, а Стивен Спилберг адаптировал бы тот же текст иначе, его история была бы иной, в этом никто не сомневается. Это нормально и правильно.

С.Х.: Но вернемся к вопросу о секретах успеха. Есть ли они, эти секреты, по правде говоря?

С.Д.: Скажу так: оставаться самим собой. Прочитывать текст по-своему и понимать, что такое твоя индивидуальность. Нельзя бояться быть самим собой. Это главный секрет.

Ну, и уметь читать – тоже очень важно. Хотя бы медленно, хотя бы по складам, я это своей дочери часто говорил. Раньше говорил, сейчас она уже взрослая, 9 лет, знаете ли…

С.Х.: Стивен, вы уже знаете название своего следующего фильма?

С.Д.: Не имею ни малейшего представления. I have to take a plane - поздно вечером у меня самолет, я должен успеть. Это все что я знаю о ближайших планах на будущее. Кстати, в такие периоды я много читаю. Да, очень много. Жду момента: идеи начинают генерироваться сами собой, воображение включается - значит, я нашел следующую историю. Остальное она сама мне подскажет.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67