Система образования не должна воспитывать самовлюбленных рабов

Зачем нужно образование

Еще Конфуций учил, что исправление тех или иных жизненных явлений надо начинать с исправления их названий. В этом отношении нам намного проще, чем великому китайцу: русский язык, при всей своей пластичности и гибкости, сохраняет ключевые для жизни общества смыслы и, соответственно, их фиксацию в тех или иных терминах значительно надежней, чем панически мечущееся из угла в угол общественное сознание.

Например, образование до сих пор называется именно "образованием", а не "обучением", "натаскиванием" или "предоставлением образовательных услуг", хотя на содержательном уровне о главной его функции - функции воспитания, формирования и в конечном счете создания людей как общественных существ, а не обособленных друг от друга индивидуумов - наше контуженное либерализмом общество все еще не вспоминает.

Тезис о том, что "телевидение - это средство созидания нации", верен лишь по отношению к прожженным дельцам (или законченным идиотам), считающим телевизор не более чем средством развлечения, принципиально не отличающимся от домино, кубика Рубика и тетрадки комиксов. Однако в силу технологической специфики как содержания, так и характера своего воздействия телевидение является необходимым, но заведомо недостаточным для созидания нации инструментом. Главным инструментом такого созидания является формирование социальных инстинктов, закладываемых в детстве, в ходе первичной социализации личности, и, как правило, на всю жизнь.

А это в неразрывном воздействии обеспечивают "семья и школа", причем роль "школы", то есть системы образования, исключительно велика и при определенных условиях существенно превышает роль семьи.

Три ступени примитивизации

Одной из незамеченных трагедий России последних двух десятилетий стало не имеющее никакого оправдания сужение понятия образования.

Сначала под ним стали понимать систему не формирования и социализации личности, а лишь простой передачи знаний (при этом понятно, что вкладывание знаний и умений в человека с социальными инстинктами либерального реформатора является, строго говоря, подготовкой будущих массовых убийств, то есть преступлением против человечества).

В последние же семь лет в ходе подготовки и реализации "реформы" (напомним, что в современном русском языке это слово означает "уничтожение с особым цинизмом в целях личного обогащения чиновников и лоббистов") образования его реальный смысл был сужен до высасывания из родителей денег в обмен на совершение ряда длительных ритуальных действий.

Надо сказать, что образование (как и здравоохранение и многие другие отрасли) относится к ряду сфер с неизбежной асимметрией информационных потоков. Этот научный термин означает, что потребитель в принципе не способен своевременно оценить качество предоставляемых ему услуг и потому при недостаточном контроле за их качеством (государства или развитого общества, но о последнем нам пока можно лишь мечтать) полностью беззащитен перед их поставщиком.

Принципиальное отсутствие всяких реальных инструментов контроля качества образования и категорическое нежелание организаторов этой реформы понимать, что ни выпускник школы (особенно современной), ни его родители не могут предугадать будущий спрос на те или иные специальности, наглядно свидетельствует: реформаторы даже не пытаются привязать создаваемую ими систему высшего образования к каким-либо общественным потребностям. За исключением, разумеется, алчности бизнесменов от образования и стремления родителей спасти своих сыновей от бессмысленного кошмарного рабства современной Российской армии, уровень боеспособности которой лучше всего иллюстрирует слоган вполне рекламного телесериала "Солдаты": "Есть такая профессия - Родину развлекать!".

Третьим шагом деградации государственной политики в области образования (и, кстати, общественного восприятия этого явления) стал, как ни парадоксально, соответствующий национальный проект. Конечно, любого непредвзятого наблюдателя шокирует, что до курирующего проект одного из вице-премьеров лишь к концу второго года работы дошло, что в рамках проекта для школ закупается, по его собственному выражению, "хлам", и так и не дошло, что выделение одного стотысячного приза на пять школ повышает не качество образования, но лишь внутреннее напряжение в региональных педагогических сообществах.

Но это мелочи. Главное - в самой идеологии национальных проектов, заключающейся не в решении действительно острых проблем, накопившихся в соответствующих сферах, но в выделении средств для умиротворения занятых в них.

Это не модернизационные, но предвыборные проекты, потрясающе эффективные именно в этом качестве (от однопартийной системы по-казахстански нас, похоже, спасет лишь наличие специальной оговорки в законе, обеспечивающей наличие двух партий), но почти не имеющие отношения к решению реальных проблем.

Именно поэтому речь, за небольшими и не имеющими существенного значения для органов госуправления исключениями, идет о росте зарплат, закупках и капстроительстве, но не о повышении качества функционирования соответствующих сфер, в нашем случае - не о воспитании по-настоящему эффективного в современном мире, самостоятельного и творческого человека.

И понимание функции образования, суженное сначала до передачи знаний, а затем до предоставления рыночных услуг, сужается на наших глазах еще раз - до освоения государственных и частных денег бизнесменами от образования, по совместительству зачастую являющимися активнейшими проводниками его "реформы".

Впрочем, подготовленный правительством трехлетний бюджет предусматривает прекращение этого проекта в 2010 году с возвращением соответствующих расходов в бюджет образования. Выборы пройдут, поствыборная напряженность спадет, и надобность в изначально рекламно-пропагандистском национальном проекте "Образование" отпадет сама собой.

Но вред, нанесенный общественному восприятию самого понятия "образование", останется.

В этих условиях сохранение самого термина в его первичной неприкосновенности представляет собой стихийное проявление инстинкта самосохранения общества. Эта память о должном и его нормативное, пусть пока не более чем лексическое, навязывание без оглядки на сиюминутные извращения, - факторы жизнеспособности нашей культуры, а соответственно, и нашего общества.

Зачем нужны личности

Одна из причин краха Советского Союза заключалась, как известно, в том, что он производил наилучший в мире человеческий материал и использовал его наихудшим образом. В результате на исходе его существования недовольны были практически все слои общества, и, на что обычно не обращают внимания, их представители обладали личными способностями для того, чтобы выразить это недовольство не только в кухонных беседах, но и во вполне ощутимых государством действиях.

Впрочем, и во вполне стабильных, нормальных условиях не вызывает сомнения, что полноценными, разнообразными и самостоятельными людьми - личностями в полном смысле этого слова - управлять значительно сложнее, чем "агрессивно-послушным" "офисным планктоном" (на всех уровнях - от колл-центра до депутатов Госдумы и сотрудников администрации президента) или выходящими даже из наиболее престижных московских вузов "микки-маусами", после получения "красного диплома" зачастую не способными работать даже секретарями.

Но трудности в управлении лишь оборотная сторона медали.

Не стоит забывать, что воспитание личностей создавало не только проблемы - предъявляя повышенные требования к качеству управления, в первую очередь государственного, оно обеспечивало тем не менее невиданную жизнеспособность, не только стойкость и воспетое (точнее, "воспитое") Сталиным терпение, но и гибкость, адаптивность вроде бы окостеневшего в жестких социальных рамках общества.

В конце концов, сегодня уже общепризнано, что битву под Сталинградом выиграл советский учитель, так же, как битву под Садовой - учитель прусский, и в целом "советское чудо" вызвано не столько гениальностью товарища Сталина, сколько именно качеством человеческого потенциала, использованного данным деятелем.

Качество человеческого потенциала создавалось системой образования, которая была унаследована у царской России и через целый ряд в том числе и болезненных экспериментов в целом эффективно развита советской властью.

Ее уникальность заключалась в решительном отказе от используемой всем остальным миром системы двухуровневого образования, при которой уже на уровне начальной школы четко закладывалось разделение учащихся на будущих рядовых членов общества и на его элиту.

Первых учили не просто по варварски упрощенным программам, но по программам и методикам, напрочь отбивавшим способность к самостоятельному мышлению. Примитивность, ограниченность сознания "низших классов" является одной из важнейших задач такой системы образования.

Элита же обучалась мыслить и конкурировать.

Российская, а затем советская школа готовила как элиту ВСЕХ своих учащихся.

Разумеется, это не значило, что она стремилась к получению ими высшего образования, - не стоит забывать, что даже в СССР одно время оно было платным, чтобы максимально ограничить число людей, не работающих на заводах и в поле.

Элитарность образования означала, что всех детей, даже в богом забытых деревнях и поселках городского типа, даже в сельских школах, собирающих учеников с хуторов в радиусе пятнадцати километров, даже заведомо предназначенных ПТУ и заводу, с самого начала учили по программе, прививающей навыки самостоятельного мышления, добывания и сопоставления информации.

Их принципиально не учили конкуренции - для этого были общественные структуры, важнейшей из которых являлся комсомол, и элитность образования в СССР лишь формально заключалась в знании иностранных языков; реально она сводилась к значительно более неформальному обучению навыкам конкуренции, превращавшей получивших их в волков в стае наивных овечек.

Однако мыслить и быть самостоятельными учили всех.

Конечно, практическое воплощение этой программы, да и ряд ее предметных проявлений были не на высоте. Попробовал бы кто-нибудь из школьников "самостоятельно подумать", например, над историей КПСС! И разумеется, учили не всегда хорошо и не везде осознанно. Но тем не менее учили... всех. И в целом программа была ориентирована именно на воспитание навыков самостоятельности личности.

Конечно, в этом была определенная излишняя расточительность. Но расточительность в бухгалтерском, тактическом смысле слова в стратегическом плане оборачивалась высочайшей предусмотрительностью, позволяя (разумеется, лишь в принципе, а не в каждом отдельно взятом случае) выявлять и развивать максимальную долю рождающихся в каждом поколении талантов.

Эйнштейн, Моцарт и Черчилль, попав в "обычную" западную школу, никогда не смогли бы развить своих способностей, ибо ее программа целевым образом направлена на то, чтобы лишать человека самостоятельности, превращая его в идеальный объект управления. В российской и советской школе их качество на проявление и развитие таланта было бы на порядок выше, хотя "пробиться" и реализовать свой талант им в силу общественного устройства было бы сложнее.

Принципиально важно, что эта гуманистичность российского, а затем советского образования была вызвана отнюдь не избыточным гуманизмом государства или тем более общества и вообще не "хорошей жизнью".

Итог довольно жестким дискуссиям, ведшимся в конце XIX и самом начале ХХ века, был подведен, как обычно в нашей стране, военными: министр Куропаткин внятно объяснил парящим в облаках общественного блага профессорам и обществоведам, что армии нужны толковые артиллеристы. А чтобы призывник мог таковым артиллеристом стать, его должны учить в школе хорошо и разнообразно, с тем чтобы по выходе из нее он не просто получал определенный объем знаний, позволяющий при некотором дополнении правильно наводить трехдюймовое орудие, но и сохранял возможности к обучению правилам его наведения.

И, поскольку выделять будущих артиллеристов на школьной скамье показалось слишком сложным, система образования России и СССР (а заодно и их судьба) были предначертаны военным министром Куропаткиным, умным человеком, несмотря на его позор в Русско-японской войне.

Понятно, что последние полвека, в течение которых все более важным фактором конкурентоспособности становится именно творческий труд, кардинально повышает потребность именно в таком типе сознания, и развитые общества настойчиво пытаются преодолеть пороки своих систем образования. Но "леопард не меняет своих пятен" - и при всех своих достоинствах они вынуждены импортировать огромную часть нужных им специалистов в области техники и менеджмента (понятно, что ни в коем случае не в области общественного управления - это вопрос власти и идентичности!).

Российская же система образования, все более деградируя, становится системой не столько образования, сколько дебилизации. Конечно, исключения есть, однако общий курс государства на воспитание начетничества и "клипового сознания" (у носителей которого мысли, как у Буратино, "коротенькие-коротенькие"), наиболее ярко проявляющийся в мракобесии вокруг ЕГЭ, рядом с которым стыдливо меркнет даже мракобесие энтузиастов обязательного преподавания "Закона Божьего", не вызывает никаких сомнений.

Правящей бюрократии не только не нужны, но и смертельно опасны Эйнштейны и Рузвельты. Ей нужна страна, населенная заранее согласными на все рабами-мигрантами, восторженно-тупыми, ничего не знающими и не умеющими и потому полностью зависящими от своих хозяев-десятников стадами "нашистов" всех мастей и, наконец, в качестве сияющей вершины социальной эволюции - "офисным планктоном", столь же сознательным и влиятельным, что и настоящий.

И тот, кто думает, что эта стратегическая потребность нашего государства проявляется только в сфере миграционной политики, жестоко ошибается.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67