Результаты прошедшего 12 июня референдума о присоединении Ирландии к Лиссабонскому договору привели в недоумение и поставили в тупик европейских чиновников и политиков. Однако итог голосования - 53,4% ирландских избирателей против договора, который был призван заменить собой европейскую конституцию, ранее отвергнутую на референдумах в Нидерландах и Франции, - едва ли сильно удивит человека, который хоть раз в жизни побывал в этой стране и пообщался с самими ирландцами.
Фига в урне
Электоральное поведение избирателей порой преподносит сюрпризы, объяснить которые крайне сложно. Казалось бы, власти Ирландской республики сделали все, чтобы результаты референдума по присоединению страны к Лиссабонскому договору способствовали процессу европейской интеграции. Премьер-министр и лидер правящей партии "Фианна Файл" Брайан Коуэн, глава оппозиционной "Финэ Гэйл" Энда Кенни и лидер лейбористов Имон Гилмор даже впервые дали совместную пресс-конференцию, на которой попытались убедить избирателей проголосовать за Лиссабонское соглашение. "Для поколения, которое будет определять будущее Ирландии в последующие десятилетия, не будет голосования важнее нынешнего", - призывал ирландцев Брайан Коуэн. А в итоге ирландские власти оказались поставленными в неловкое положение перед евросоюзовской бюрократией, а ирландская "фига в кармане" стала причиной настоящей политической истерики у особо ретивых евроинтеграторов, таких как президент Франции Николя Саркози.
В сознании евроинтеграторов, несущих народам все более тесно объединяющейся Европы блага, завернутые в синее со звездочками полотнище, электоральное поведение ирландцев выглядело сущим абсурдом. Сразу же появились анекдотические версии: "Гиннеса", дескать, ирландцы перепились. Версии забавные, но не объясняющие ничего. Повода перепиваться накануне референдума у ирландцев не было, а по употреблению алкоголя на душу населения они все же заметно уступают французам и итальянцам.
А вот в появившихся в СМИ попытках объяснить поведение ирландцев на прошедшем референдуме особой ролью католической церкви, как представляется, есть здравое зерно. Например, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН Николай Бухарин считает, что "католическая страна с настороженностью относится к вольностям, которые существуют в континентальной Европе". Ирландцы, проголосовав против лиссабонского варианта евроконституции, таким образом застраховались от либеральной идеологии объединенной Европы.
Но явного подтверждения "консервативно-католическая" версия не находит. Напротив, формально церковь выступила за ратификацию договора, а архиепископ Дублина категорически отверг опасения, что соглашение сможет ослабить строгие ирландские законы, касающиеся абортов и эвтаназии. В реальности ситуация несколько сложнее. Слова архиепископа можно объяснить традициями взаимоотношений между христианскими церквями и государством. И конечно же, невозможно представить себе организованное вмешательство духовенства в процесс политической агитации против ратификации Лиссабонского договора.
Однако каждый, кто представляет себе, что такое христианский приход, понимает, что слова, сказанные священником лично, в неформальной обстановке, куда важнее для прихожанина, чем то, что говорится на проповеди с амвона. По статике, 95% ирландцев считают себя католиками. Далеко не все из них посещают воскресные мессы, но храмы отнюдь не пустуют. И церковь как институт для ирландцев - больше, чем просто религиозный культ, совокупность обрядов или следование традиции. Это еще и способ этнической самоидентификации. Где бы ирландец ни жил, ему приличествует быть католиком. Как президенту Джону Кеннеди или одному из отцов-основателей США Патрику Генри. Так уж сложилось. А еще исторически и англичане постарались, проводя политику ущемления католической церкви. Один из ирландских епископов сказал, что церковь не выступает как группировка, оказывающая давление на правительство, она вмешивается в дела государства с более высоких позиций, так как церковь - это Богом данный защитник морального закона и она же его интерпретирует. Так что такое для верующего ирландского католика обновленное европейское законодательство по сравнению с теми законами, о которых его предкам в V веке поведал св. Патрик?
Проголосовав против ратификации Лиссабонского договора, ирландцы показали, что для них есть более важные идеи, чем идеи глобализации и европейского объединения. Нет, ирландцы не имеют ничего против, но рассуждают примерно так, как рассуждал профессор Преображенский: "Пусть пролетарии всех стран соединяются, но только не у меня на квартире". Истеблишмент, конечно, вынужден следовать европейской политической конъюнктуре. Например, страна вошла в зону евро.
Но ирландская власть действует с оглядкой на мнение жителей и отнюдь не предполагает проведение политики открытых дверей. В эти двери надо долго стучаться. Простой пример. Государство проводит жесткую иммиграционную политику, одну из самых жестких в Евросоюзе. Шенгенское соглашение Ирландия подписывать не стала. Для получения самой обыкновенной туристической визы в Ирландию необходимо предъявить в посольство документы, подтверждающие наличие недвижимого имущества, справку с места работы о размере зарплаты, выписку с банковского счета, на котором желательно наличие не менее двух тысяч евро, бронь из отеля в Ирландии. Потом будет еще телефонный звонок из посольства с вежливым вопросом о целях визита. А затем в дублинском аэропорту чиновник визового контроля будет долго интересоваться, в каком отеле вы собираетесь остановиться.
Ирландцы страхуются от нелегальной иммиграции и строго регулируют иммиграцию легальную. Результаты этой политики можно увидеть на городских улицах. Если в Лондоне, глядя на прохожих, теряешься в догадках, куда же ты попал - в Каир, в Исламабад, или в Южный Бронкс, а от расщепления сознания спасает только викторианская застройка вдоль улиц, - в Дублине такого нет. Здесь чувствуешь себя европейцем в европейском городе. Здесь нет проблемы нелегалов. И нет навязчивой пропаганды в СМИ значимости привлечения трудовых ресурсов из зарубежья. Государство защищает свой рынок труда. Бережет его "для своих". Исключение ирландцы сделали почему-то только полякам. Их в Дублине очень много. Один из первых вопросов, который мне задали в отеле после предъявления российского паспорта: "Разумеешь по-польски?" Тут я понял, что в секуляризированной Европе добрыми католиками остались только поляки и ирландцы.
Встретились два одиночества.
Об Ирландии - с любовью
Несмотря на всю паспортно-визовую бюрократию, у меня язык не повернется назвать ирландцев изоляционистами. Более гостеприимных, приветливых и общительных людей я не встречал. Им всегда хочется о чем-то рассказать. И не просто кому попало, а именно новому человеку, приехавшему издалека. Продавцу музыкального магазина - про новые диски с местным этнофолком, служащему маленькой железнодорожной станции - про график движения поездов по всем возможным направлениям, старичку в пабе - про то, как всю жизнь работал автомехаником. Гид в ирландских городах не нужен. Достаточно сесть в такси. Таксист расскажет и о вечных ирландских дождях, и о пробках на дороге, обо всех достопримечательностях, которые встречаются по пути, а также о тех, которые по дороге не попались, но их стоит посмотреть.
В городе Гэлуэе таксист упомянет о последней мессе, которую Колумб отслужил в этом городе, отправляясь искать путь в Индию; в городе Драхэда - о расположенных в семи километрах от города дольменах, которые на три тысячи лет старше египетских пирамид; в Дублине - о музеях и церквях, а заодно о гэльском футболе, который вовсе не похож на футбол, "придуманный этими англичанами", а потому и нелюбимый ирландцами... Люди тут просто любят рассказывать о своей жизни. Без всякого пафоса. Только во всех этих рассказах как будто слышится: "С чего начинается родина...".
Ирландцы обходятся без уроков патриотического воспитания в школьных программах. История передается в виде устного предания, так же, как тысячу лет назад передавались из уст в уста легенды о герое эпоса Кухулине. Каждый ирландец знает, кто из его родственников в XIX веке эмигрировал в США из-за постоянного голода, ставшего результатом британской аграрной политики в Ирландии; помнит, кого из родственников застрелили английские солдаты. Память о прошлом не могла не определить выбора - ирландцев некогда уже интегрировали в Британскую империю, они об этом помнят, знают цену суверенитета и цену своей "особенности". Потому и берегут ее.
Один из примеров такой "особенности" - отношение к гэльскому ирландскому языку. Несмотря на многовековое насильственное внедрение английского, язык сохранился. В конституции 1937 года гэлик был объявлен первым государственным языком, введено его обязательное изучение в школах и университетах. При приеме на госслужбу отдавали предпочтение тем, кто владел гэльским. То есть речь идет не о восстановлении и распространении древнего мертвого языка, как это было с ивритом в Израиле, а о росте популярности языка, который был сохранен народом как элемент культуры, как знак этнической принадлежности. Да, гэльский ирландский не стал языком Джеймса Джойса, однако "Поминки по Финнегану" - это изначально название популярной народной песни, вдохновившей писателя, одной из тех песен, которые сейчас, как и во времена Джойса, поют в пабах по всей стране, от дублинского Арбата - улицы Темпл Бар - до последнего сельского паба. Добрая половина этих песен исполняется на гэльском ирландском.
Возрождение языка не носит характер политической кампании. Употребление английского не порицается. Но в стране появляется все больше двуязычных табличек с названием улиц, учреждений и населенных пунктов с надписями по-английски и по-гэльски. На железной дороге машинисты объявляют названия станций по-английски, а названия станций на табличках - на двух языках. Разметка на дублинских улицах - на гэлике. Очень подробно написано, куда надо поворачивать и где надо остановиться, чтобы пропустить пешехода. Страна начинает говорить на своем языке, а ее тянут в какую-то "единую Европу"...
"Не сдавать ирландскую свободу"
Единственной политической силой, которая организованно выступила против ратификации Лиссабонского договора, стала оппозиционная партия "Шинн Фейн" - политическое крыло Ирландской республиканской армии. Лидер партии Джерри Адамс публично призвал "не сдавать ирландскую свободу, ради которой умерло столько людей".
Конечно, вокруг "Шинн Фейн" много наносного, но похоже, что руководство партии это не смущает. Это же имидж, это часть ирландской культуры. В Дублине стоит зайти в "Шинн Фейн шоп" - магазин напротив одного из самых популярных пабов - "Патрик Конвей". В магазинчике продаются книжки по ирландской политической истории, мемуары Адамса, а еще - вороха дисков с ирландской фолк-музыкой и футболки с изображением вооруженных людей в масках и надписями "IRA". Туристам нравится. Берут охотно. А сами ирландцы антуражем интересуются мало. Скорее, их интересует позиция "Шинн Фейн". Вероятно, большинство избирателей восприняло слова Адамса как сигнал. Не из любви к террористам, а потому, что для большинства ирландцев, где бы они ни жили, в стране или за ее пределами, ИРА и "Шинн Фейн" - это те парни, которые озабочены главной политической проблемой страны - проблемой воссоединения с Северной Ирландией. Поэтому и слова Адамса оказались весомее, чем вся европропаганда правительственных чиновников и партий, а желание остаться ирландцами оказалось сильнее желания приобрести некие не вполне понятные для простого избирателя блага, обещанные Лиссабонским договором. Кстати, "Шинн Фейн" в переводе с гэлика значит "Мы - сами по себе". Сформулировать более кратко причину того, что ирландцы предпочли остаться ирландцами, а не становиться гражданами объединенной Европы, пожалуй, не удастся никому.