Шеллинг и архив Шеллинга: приближаясь к границам выразимого

От редакции. «Русский Журнал» продолжает проект «Зачем сегодня философия», подводя его к другому замыслу – истории архивов как мест памяти и мест открытий, возвращению архиву его статуса одного из центральных мест производства знания. Мы беседуем о наследии Шеллинга, о том, как публикация неизданных сочинений Шеллинга меняет представление о мысли великого немецкого философа, с Петром Резвых, старшим научным сотрудником Института гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В.Полетаева (ИГИТИ) НИУ ВШЭ, доцентом философского факультета НИУ ВШЭ, в 2008—2009 гг. приглашенным научным сотрудником Комиссии по подготовке историко-критического издания сочинений Ф.В.Й. Шеллинга при Баварской Академии наук, членом Международного общества Ф.В.Й. Шеллинга (г. Леонберг).

* * *

Русский Журнал: Институциональный анализ науки не может пройти мимо такого важногоинститута как архив. Что представляет собой архив Шеллинга, хранящийся в Мюнхене, именно как научная институция? Как организована работа по разбору и каталогизированию материалов, как готовятся публикации, как создаются комментарии? Почему в работе над собранием сочинений Шеллинга участвует международная команда, и что дает такой опыт научного сотрудничества для казалось бы традиционной и рутинной работы с архивными фондами?

Петр Резвых: Для начала мне придется немного скорректировать вопрос. Дело в том, что оригинальный архив Шеллинга в Мюнхене не хранится. Собрание рукописных материалов философа, которое условно можно было бы обозначить как его личный архив, находится в Берлине и представляет собой один из множества личных фондов, входящих в состав Архива Берлин-Бранденбургской Академии наук. Но это только часть, пусть и самая значительная, более обширного массива документов, рассеянного во множестве собраний в разных странах. А вот целенаправленный сбор и систематическая обработка всей информации об имеющихся где-либо документах, относящихся к жизни и творчеству Шеллинга, действительно осуществляется в Мюнхене: именно здесь находится основанная в середине 1970-х гг. Комиссия Баварской Академии наук по подготовке историко-критического издания сочинений Шеллинга. Физически объединить все оригиналы подобных документов в один архив, конечно, невозможно, прежде всего в силу юридических и финансовых соображений. Поэтому в Мюнхене создан своего рода виртуальный архив – возможно более полное и систематизированное собрание копий таких документов. Конечно, при издании рукописных материалов все равно необходимо обращаться к оригиналам; но благодаря тому, что каждый документ становится одновременно и частью такого виртуального архива, сам способ работы с ними изменяется.

В институциональном отношении тут ситуация непростая. Государственные архивы, где хранятся оригиналы документов, руководствуются своими принципами и правилами систематизации материала, опираясь на общие архивоведческие критерии. Однако в тех случаях, когда речь идет о таких больших фондах, как берлинское собрание шеллинговских рукописей, архив, конечно, активно сотрудничает с научно-исследовательскими институциями, изучающими хранимый им материал – ведь архивариус зачастую не обладает специальными знаниями, необходимыми даже для решения вопросов атрибуции или датировки тех или иных документов, не говоря уже о более сложных проблемах, таких, как принципы классификации и структурирования собрания. В случае с шеллинговским наследием такое сотрудничество имеет особенно большое значение. Чтобы объяснить, почему, нужно сказать несколько слов о сложной судьбе шеллинговских рукописей.

Дело в том, что Шеллинг за последние 45 лет своей жизни не опубликовал ни одного сколько-нибудь значительного философского сочинения. В течение этого времени он непрерывно работал над крупными философскими проектами (в 1810—1820е гг. это был трактат «Мировые эпохи», а в 1830—1840-е – «Философия мифологии» и «Философия откровения»), которые так и не были им доведены до завершения. Параллельно с работой над масштабными публикациями Шеллинг с 1820 года почти ежегодно читал обширные лекционные курсы. Результатом многолетнего труда стали многие десятки рукописей, среди которых были и вполне законченные тексты, и множество набросков и фрагментов, и весьма обширная переписка, и дневниковые записи. После смерти философа в 1854 г. всем этим нужно было как-то распорядиться. Часть философски значимого материала вошла в собрание сочинений Шеллинга, выпущенное в 1855—1861 гг. под редакцией его сына Карла Фридриха Августа Шеллинга («Фрица», как его называли в семье), часть эпистолярного наследия составила трехтомник переписки, изданный в 1869—1870 гг. зятем философа Густавом Плиттом. Остальное сначала хранилось в семье, а потом было передано потомками в государственные архивы. Одна часть попала в архив Мюнхенского университета, другая была передана на бессрочное хранение в Берлин-Бранденбургскую Академию Наук. До 1930-х гг. этими манускриптами практически никто не интересовался, а если бы даже и заинтересовались, сориентироваться в них было очень трудно: бумаги лежали вперемешку в коробках, разобрать почерк, которым они написаны, было не всегда под силу даже знатоку (в свое время Фрицу поручили издание Собрания сочинений не в последнюю очередь именно потому, что он лучше двух других сыновей умел читать руку отца), так что все это десятилетия оставалось под спудом.

Когда в конце 1930-х годов энтузиаст шеллинговского творчества Хорст Фурманс попытался хотя бы в общих чертах оценить объем и ценность этого наследия, он был потрясен: оказалось, что опубликованное представляет собой только небольшую надводную часть гигантского айсберга. Уже тогда стало ясно, что для обработки этого материала потребуются годы кропотливого совместного труда, однако эпоха не благоприятствовала подобным инициативам. Начавшаяся война сыграла в судьбе обеих частей шеллинговского наследия роковую роль: мюнхенское собрание в июле 1944 г. целиком сгорело во время бомбежки города авиацией союзников, а берлинское в 1949 г. в результате раздела Германии оказалось в другом государстве – в ГДР, где позднее творчество Шеллинга, осмеянное в свое время Энгельсом, было совсем не в чести. До воссоединения Германии каждый шаг в освоении берлинского архива западногерманскими учеными был сопряжен с массой трудностей, поэтому начавшаяся в первой половине 1970-х гг. подготовка Историко-критического издания сочинений Шеллинга сосредоточилась поначалу в основном на опубликованных сочинениях и переписке. Одновременно сотрудники Комиссии продолжали начатый Фурмансом после войны планомерный сбор информации о рассеянных по разным собраниям шеллинговских письмах и в особенности о сохранившихся, как оказалось, в значительном количестве слушательских записях шеллинговских лекций – ведь после гибели мюнхенских манускриптов составить себе представление о многих идеях позднего Шеллинга стало возможно только по таким вторичным документам. Так постепенно сложилась целая сеть международных связей, которая и ныне развивается и расширяется: ведь поисковую работу проще вести непосредственно на месте.

Формирование виртуального архива – дело довольно сложное, потому что он постоянно расширяется и переформируется. То и дело обнаруживаются новые документы. Иногда их находят в государственных собраниях (как в Германии, так и за ее пределами) при обработке или инвентаризации фондов, а иногда шеллинговские автографы и другие документы из частных коллекций передаются в государственные архивы как дарения или выставляются на продажу. Сотрудники Комиссии постоянно отслеживают подобную информацию, регулярно просматривая сообщения о новых поступлениях в архивы, каталоги антикварных аукционов и букинистические интернет-порталы. Конечно, приобрести такие документы самостоятельно Баварская Академия Наук не может, потому что речь идет об относительно крупных суммах: вот сейчас, к примеру, немецкой фирмой Kotte Autographs предложены на продажу четыре письма, написанные рукою Шеллинга, каждое размером в одну страницу, а стоят они 1 500, 3 500 и 4 000 евро. Но иногда Комиссия обращается в государственные учреждения (например, в Баварскую государственную библиотеку) с предложением приобрести тот или иной документ, дав экспертную оценку его исторической и культурной значимости. Решение подобных вопросов в каждом конкретном случае, конечно, зависит от множества обстоятельств. Нередко бывает, что документ переходит от одного частного лица к другому, а так как коллекционеры отнюдь не всегда заинтересованы в диалоге с учеными (ведь неопубликованный автограф всегда ценится дороже), то исследователям остается доступной лишь та информация о нем, которая представлена в каталоге – дата, общее содержание, упоминаемые лица, небольшие выдержки из текста. Но и такие сведения могут быть важны, скажем, для датировки каких-то уже ранее известных документов или для прояснения биографических деталей.

В таких условиях разбор и каталогизация материалов тоже оказываются не такой простой задачей, как может показаться на первый взгляд. Конечно, многие проблемы сегодня можно решать куда эффективнее благодаря компьютерной обработке информации. Одной из важных задач Комиссии является формирование постоянно обновляемых баз данных по отдельным категориям архивалий (рукописи, письма, записи лекций и т.д.) с подробными рубрикаторами, обеспечивающими гибкий поиск и отбор по множеству параметров, и мгновенным доступом к электронным факсимиле документов. Это существенно упрощает, скажем, работу с письмами, которые легко можно отобрать по датам, адресату, отправителю, месту и т.п. Но критерии описания документов в такой базе данных зависят от того, насколько детально освоено их содержание, а в отношении философских рукописей, входящих в берлинское рукописное собрание, это весьма сложная проблема: многие из них лишь формально инвентаризованы, и даже у специалистов нет пока ясного представления о том, что в действительности скрывается за той или иной позицией в архивной описи. Работа по предварительной расшифровке манускриптов идет медленно, а потому исчерпывающая систематизация рукописного наследия остается пока делом будущего – пока что оно больше напоминает малоисследованный континент, одни части которого картографированы подробно, а другие лишь в самых общих чертах.

Дело осложняется тем, что разные части шеллинговского наследия требуют от публикатора, помимо общих палеографических навыков, различных довольно специальных компетенций: например, для прочтения юношеских рукописей по теологии и античной философии необходимо хорошее владение древнееврейским и классическими языками, а для расшифровки натурфилософских набросков – знание истории естественных наук. По этой причине работа над изданием ведется не только непосредственно в Мюнхене: подготовка отдельных томов собрания осуществляется в рамках совместных проектов с университетами Вены, Фрайбурга, Тюбингена. Соответственно, и очередность публикации материалов определяется не столько абстрактными классификационными критериями, сколько степенью освоенности материала, наличием кадров и средств для его обработки. Поэтому все три отдела собрания – «Сочинения», «Наследие» и «Переписка» – готовятся параллельно, причем порядок выхода томов не всегда совпадает с хронологической последовательностью самих текстов.

Технология подготовки критического издания достаточно сложна. Сначала проводится текстологическая работа. Для сочинений, опубликованных самим Шеллингом, это означает сличение всех прижизненных изданий на предмет имеющихся разночтений, опечаток и т.п. К сожалению, ни от одного прижизненно напечатанного текста Шеллинга (как, впрочем, и других философов первой половины XIX века) не сохранилось оригинальной авторской рукописи – она, как правило, отдавалась в издательство и после выхода книги в свет просто уничтожалась. Зато мы имеем печатные экземпляры некоторых сочинений с внесенной в них авторской рукописной правкой и добавлениями – они тоже учитываются при конституции текста. Для рукописного материала задача, естественно, сложнее: нужно не только расшифровать рукопись, но и создать единообразный критический аппарат, позволяющий возможно более точно отразить характер оригинала. Когда речь идет о рукописных набросках с большим количеством сокращений, условных значков, зачеркиваний, со следами многоэтапной правки, это может превратиться в настоящую головоломку. Затем готовится научный комментарий. В историко-критическом издании он должен быть минималистичен и содержать возможно более точные исторические сведения, необходимые для понимания смысла текста. То есть принцип историко-критического комментирования – тщательно отбирать факты и избегать интерпретаций. Тексты Шеллинга очень трудны для такого комментирования: они переполнены разнообразными явными и скрытыми цитатами и отсылками к разнообразным контекстам – не только философским, но и естественнонаучным, историческим, археологическим, филологическим, причем даже явные цитаты он часто приводит по памяти без указания источников, а то и вовсе не называя авторов. Поэтому вполне, казалось бы, рутинное занятие превращается иногда в настоящее детективное расследование, в ходе которого приходится обращаться к экспертам в соответствующих областях. Так что и здесь без междисциплинарного и международного сотрудничества никак не обойтись. Ну, а с записями лекций все еще сложнее: еще до начала подготовки к публикации требуется проделать трудоемкую работу по оценке их качества. Для этого надо сначала расшифровать разные записи одного курса, потом путем сравнения определить, какие из них наиболее полны и точны, потом принять решение, какую запись положить в основу публикации и каким образом учесть в ней разночтения или дополнения других записей, и только после всего этого можно начинать готовить критический текст. Но на самом деле о том, как следует издавать слушательские записи лекций, среди специалистов до сих пор идут споры. Тут еще масса нерешенных проблем.

РЖ: Любая архивная публикация позволяет не только следить за мыслями великого человека, но и по-новому взглянуть на привычные его мысли, решения и словоупотребления. Как именно публикация прежде неизданных текстов, писем, черновиков позволила иначе понимать знакомые высказывания мыслителя? Какие были выявлены опечатки в предшествующих публикациях, где было углублено понимание за счет привлечения новых контекстов?

П.Р.: Исследование и постепенная публикация рукописного наследия не просто позволили по-новому взглянуть на какие-то отдельные аспекты творчества Шеллинга, но радикально изменили образ его философии в целом, каким он сложился во второй половине ХIХ века. Как я уже говорил, Шеллинг так и не успел подвести итоги своей многолетней работы в каком-то одном обобщающем корпусе текстов. Многими современниками это расценивалось как свидетельство творческой исчерпанности и интеллектуальной несостоятельности, особенно на фоне триумфа гегелевской философии. Поэтому главной задачей Собрания сочинений, подготовленного Фрицем Шеллингом, была защита философа от подобных упреков, а для этого нужно было предъявить шеллинговскую «последнюю систему» как итог всего пройденного им пути.

В соответствии с этой задачей Фриц сформировал структуру собрания, разделив его на два неравных по объему отдела. Первый, состоявший из 10 томов, содержал шеллинговские сочинения (как опубликованные при жизни, так и впервые извлеченные из архива) в хронологическом порядке; второй же, включавший всего 4 тома, представлял публике «Философию мифологии» и «Философию откровения» (каждой было отведено по 2 тома), то есть то, что было предметом шеллинговских занятий в последние 30 лет жизни. До шестидесятых годов ХХ века шеллинговская философия представала читателям именно в том облике, которой ей придал Фриц.

Но насколько соответствует действительности этот канонизированный образ? Изучение архивного материала показало, что для первого отдела Фриц отобрал лишь часть из огромной массы рукописей (причем некоторые опубликовал не полностью), а тома второго отдела скомпилировал из рукописного материала разных лет. Окончательно доказать это и частично реконструировать технологию компилирования позволило сенсационное открытие, сделанному в 2006 году Анналеной Мюллер-Берген. Она обнаружила в архиве в Готе переписку между сыновьями Шеллинга, где обсуждались вопросы, связанные с ходом работы над изданием, и сопоставила эти сведения с пометками, сделанными рукой Фрица на отцовских рукописях, хранящихся в Берлине, и с текстами, напечатанными в Собрании сочинений. В результате стало ясно, что для компоновки текстов по философии мифологии и философии откровения Фриц использовал не только рукописные материалы к лекциям, но также вполне самостоятельные тексты (например, доклады, прочитанные Шеллингом в Берлинской Академии Наук) и даже черновые наброски из дневников философа. Понятно, что соединить их в один сплошной текст было невозможно без регулярного редакторского вторжения в материал: стремясь замаскировать швы, Фриц менял авторские формулировки, делал перестановки и даже дописывал связки между различными частями. Фактически это означает, что второй отдел собрания был им сфабрикован. Но драматизм ситуации заключается в том, что именно эти тексты решающим образом определили восприятие позднего творчества Шеллинга в последующие десятилетия.

Историкам философии и историкам литературы известны аналогичные примеры – достаточно вспомнить об Элизабет Фёрстер-Ницше, скомпилировавшей от имени своего брата «Волю к власти», или о Максе Броде, придавшем рукописным тетрадкам своего друга Франца Кафки форму романа под названием «Процесс». Как это было в случаях Ницше и Кафки, так и в случае Шеллинга критическое издание рукописного материала означает не просто уточнение деталей, но решительный пересмотр или, если угодно, деконструкцию всей сложившейся традиции восприятия и толкования творчества автора в целом. Причем это касается не только позднего периода.

Приведу другой пример, относящийся уже не к позднему, а, наоборот, к самому раннему периоду шеллинговского творчества, ко времени его обучения в Тюбингене. До 1990-х гг. были известны лишь теологические и философские опыты юного Шеллинга, которые опубликовал Фриц – магистерская и докторская диссертации, а также первые печатные сочинения «О возможности формы философии вообще» и «О Я как принципе философии или О безусловном в человеческом знании». На основе этих текстов сложилось устойчивое представление, что Шеллинг начал свой философский путь как последователь Фихте и лишь затем, найдя неудовлетворительным фихтевское понимание природы, стал разрабатывать натурфилософию как альтернативный наукоучению философский проект. Однако в 1994 г. был опубликован сохранившийся в берлинском архиве удивительный документ – выполненный 19-летним Шеллингом комментарий к диалогу Платона «Тимей», в котором для интерпретации платоновской космологии применен понятийный аппарат кантовской «Критики способности суждения». Он ясно свидетельствует о том, что основную идею натурфилософии Шеллинг сформулировал совершенно независимо от Фихте, с чьим творчеством тогда еще не был знаком, и что главными источниками ее были Платон и Кант. Разумеется, в свете этих новых фактов совершенно иначе воспринимаются и давно известные натурфилософские сочинения Шеллинга, и его работы по философии тождества, которые тоже берут начало в платоновских штудиях тюбингенского периода.

Таких примеров можно привести множество. Я уже не говорю о том, что благодаря архивным материалам впервые становится возможным прояснение тех разнообразных контекстов, скрытых аллюзий и влияний, о которых я говорил в связи с задачами комментария. Переписка и особенно дневниковые записи содержат бесценные свидетельства о том, что Шеллинг читал в период работы над теми или иными произведениями, с кем консультировался по лингвистическим, археологическим или богословским вопросам, в какие полемические контроверзы был вовлечен.

РЖ:Один из принципов текстологической работы – предпочтение более сложного чтения более простому, считается, что "оригинал" всегда глубже, чем его искажения. Насколько этот принцип работает в отношении Шеллинга? Чему больше послужила работа над собранием его сочинений: систематизации его философии, пониманию более глубоких или тесных взаимосвязей между различными ее периодами, которые принято
противопоставлять, или же напротив, открытию новых противоречий, нахождению разрывов там, где раньше мышление Шеллинга казалось гладким, открытию новых непримиримых парадоксов в его философских рассуждениях?

П.Р.: В случае Шеллинга сам характер рукописного материала открывает исследователю доступ к глубинным измерениям философского мышления, потому что он, по существу, впервые позволяет заглянуть в творческую лабораторию философа. Вообще-то любой рукописный оригинал в той или иной степени несет на себе следы своего становления, а потому представляет куда более сложное образование, чем печатный текст. Это, кстати, филологи, работающие с литературными текстами, понимают лучше, чем историки философии. Но шеллинговское наследие и в этом отношении ставит исследователя перед проблемами небывалой сложности. Дело в том, что над некоторыми философскими проектами Шеллинг работал в течение многих лет. Следы этой работы запечатлены во множестве рукописных текстов разной степени законченности, и решить вопрос о том, как они соотносятся друг с другом хронологически и содержательно, порой очень трудно.

Приведу один самый яркий пример. С 1810 г. приблизительно до начала 1830-х гг. Шеллинг работал над масштабным сочинением под названием «Die Weltalter» (на русский язык это заглавие принято переводить как «Мировые эпохи»), которое так и не было завершено, хотя философ почти каждый год обещал издателю Котте представить законченную рукопись к ближайшей книжной ярмарке. Книга должна была состоять из трех частей, озаглавленных «Прошлое», «Настоящее» и «Будущее». Фриц Шеллинг в 1860 г. опубликовал в восьмом томе своего издания одну из версий первой части, созданную предположительно в 1815 г. Выбор он мотивировал тем, что эта версия «наиболее полная». Но когда в 1946 г. были опубликованы версии 1811 и 1813 гг., а также наброски ко второй и третьей частям (они были в составе погибшего мюнхенского архива Шеллинга и чудом избежали огня благодаря тому, что энтузиаст изучения шеллинговской философии Манфред Шрётер по личной договоренности с архивариусом, в обход всех официальных инструкций, получил их на руки и унес к себе домой), стало ясно, что разные варианты первой части не только отличаются друг от друга объемом и полнотой, но и реализуют существенно разные стратегии в решении одной и той же проблемы. Уже тогда стало ясно, что за многообразием версий скрывается философская интрига, осмысление которой, возможно, помогло бы ответить на вопрос, почему трактат не был закончен. Освоение же берлинского собрания показало, что, помимо этих материалов, в архиве Шеллинга сохранились еще десятки рукописей, относящихся к работе над «Мировыми эпохами» – от схем и беглых набросков до весьма детально разработанных и сложно дифференцированных философских фрагментов. Какие из них написаны раньше, а какие позже? В какую последовательность должны были сложиться фрагменты, созданные примерно в одно время? Как расценивать буквальные совпадения иногда довольно обширных пассажей внутри разных фрагментов? Как понять и как соотнести друг с другом расставленные автором тут и там условные значки, отсылающие от одного фрагмента к другому? На все эти чрезвычайно интригующие вопросы нет однозначных ответов. Перед нами, если угодно, философский гипертекст. Что делать в такой ситуации публикатору? Как передать всю сложность материала в печатной форме? Да и возможно ли это? Мне кажется, этот пример убедительно показывает, что мнение о заведомо обедняющем эффекте перевода рукописного оригинала в печатную форму – не снобистская выдумка ученых-текстологов, а вполне реальная проблема.

Думаю, уже из сказанного ясно, что вопрос, чему скорее послужила публикация новых материалов из шеллинговского наследия, куда более сложен, чем можно предположить на первый взгляд. С одной стороны, некоторые тексты, извлеченные из архивов, заполняют явные бреши в нашем представлении о шеллинговском развитии и устраняют мнимые разрывы в логике развертывания его мысли. Например, в скором времени выйдет десятый том серии «Наследие», в подготовке которого мне посчастливилось принимать участие. В нем будет впервые опубликован уникальный текст – рукопись лекционного курса Шеллинга «Initia philosophiae universae», прочитанного им в 1821 г. в Эрлангене. Этот курс был первым развернутым публичным высказыванием философа после одиннадцатилетнего молчания, и именно в нем были впервые апробированы некоторые важные новации, легшие впоследствии в основу философии мифологии и философии откровения, так что Эрлангенские лекции можно без преувеличения назвать местом рождения так называемой поздней философии. Думаю, после их публикации многие более поздние тексты Шеллинга предстанут в совершенно ином свете, поскольку их преемственость по отношению к текстам 1810-х г. станет куда более очевидной. То же, как я уже говорил в связи с публикацей «Тимея» и других тюбингенских текстов, происходит и с ранним творчеством (уверен, что много сюрпризов принесет публикация теологических и философских сочинений юного Шеллинга в четвертом и пятом томах той же серии). Поэтому результаты работы над рукописным наследием, конечно, во многом укрепили позиции тех исследователей, которые настаивали на единстве и смысловой цельности шеллинговской мысли и протестовали против стереотипного представления о Шеллинге как «Протее философии». С другой стороны, именно благодаря изучению неопубликованных материалов был по-новому осознан глубокий внутренний драматизм шеллинговского философствования. Внутреннее единство шеллинговской мысли определяется не единообразием терминологии, а постоянным возвращением к одним и тем же вопросам, о которых философ пытается размышлять на совершенно разных языках, всякий раз приближаясь к границам выразимого. Недаром Шеллинг всю жизнь экспериментировал со всевозможными литературными жанрами. Этот процесс постоянной проблематизации средств, которые предоставляет в распоряжение философу язык, образует нерв шеллинговской мысли, и он наглядно воплощен в самих продуктах шеллинговского письма, в этих странных текстах, постоянно вновь и вновь переписываемых заново и как бы самим своим устройством непрестанно напоминающих читателю о неустранимом зазоре между выражением и тем, что в нем выражено. Такое мышление никак нельзя назвать гладким. Думаю, именно в этом своем новом облике Шеллинг необыкновенно современен, и растущий интерес к нему в современной философии не случаен.

РЖ:Шеллинг в Мюнхене был не только профессором философии, профессионалом интеллектуальной работы, но и организатором научной жизни, государственным и культурным деятелем, просвещенным чиновником, корреспондентом образованных людей со всех концов Европы. Можно ли сказать, что в Мюнхене бытует какой-то "культурный миф" о Шеллинге как о genius loci? Или его просто по-разному помнят и воспринимают в разных профессиональных кругах? Способствует ли публикация неизданных сочинений Шеллинга развитию культурного мифа или его деконструкции?
Насколько вообще восприимчива современная Германия к новым "образам Шеллинга"?

П.Р.: Мюнхен – город с очень богатой культурной мифологией, и в ней предостаточно фигур куда более популярных и куда более пригодных для поддержания локальной идентичности, чем Шеллинг. Даже в пределах ХIХ века философу трудно соперничать с такими персонажами, как, скажем, последний баварский монарх Людвиг II или королева Елизавета Австрийская, а уж на фоне исключительно богатой колоритными личностями истории Мюнхена в ХХ веке он и вовсе теряется. Поэтому говорить о наличии какой-то особенно устойчивой традиции, связанной с именем Шеллинга, за пределами академической среды, пожалуй, не приходится. Многие мюнхенцы при упоминании Шеллинга сразу вспомнят, что в его честь названа одна из главных улиц в университетском квартале, но едва ли смогут объяснить, почему. В городе есть бронзовый памятник Шеллингу, поставленный перед этнографическим музеем, в Новой Пинакотеке висит знаменитый портрет философа работы Йозефа Штилера, – вот, пожалуй, и все, что напоминает о нем сегодня среднестатистическому горожанину или туристу.

Это может показаться странным, если вспомнить, что Шеллинг действительно сыграл в истории города значительную роль – двенадцать лет возглавлял Академию Художеств, четырнадцать лет был президентом Баварской Академии Наук и одним из ведущих профессоров университета, воспитывал наследника престола, впоследствии короля Максимилиана II (отца короля Людвига II). Думаю, отчасти дело в том, что фигура Шеллинга не очень вписывается в местную традицию. Хотя большую часть своей жизни он провел в Мюнхене, но ни начало, ни закат его карьеры с Баварией не связаны: слава его стремительного восхождения на философский Олимп принадлежит Йене, а память о титаномахии с почившим Гегелем – Берлину. Находясь на высоких государственных постах и будучи близок к королевской семье, он тем не менее всегда оставался в Мюнхене немного чужаком – швабом среди баварцев (Шеллинг до конца своих дней сохранял сильный швабский акцент), протестантом среди католиков (Бавария, как известно, столетиями была моноконфессиональным католическим государством, и даже после присоединения в 1808 году земель с протестантским населением католики в ней продолжали преобладать). Поэтому на роль локального идентификационного символа Шеллинг, конечно, не годится.

Разумеется, с тех пор, как издание Полного собрания сочинений взяла на себя Баварская Академия наук, ситуация постепенно меняется. По крайней мере в академической среде Шеллинг стал куда более известен. Скажем, если вы посмотрите на списки семинаров, предлагаемых философским факультетом Мюнхенского университета, то Шеллинг там обязательно будет представлен – еще тридцать лет назад это вовсе не было само собой разумеющимся. За пределами же научного сообщества этот процесс идет очень медленно, что вполне понятно, если учесть, насколько трудно шеллинговское творчество поддается популяризации. Но это, конечно, уже не местная, а общенемецкая проблема. Новый образ Шеллинга только формируется, и каким он будет, во многом зависит от того, найдет ли его постепенно открываемое наследие воодушевленных истолкователей. А пока в Германии нет даже сколько-нибудь основательной биографии Шеллинга, отвечающей современным научным нормам. Как ни удивительно, сегодня в распоряжении читателей только две более или менее подробных биографии философа, причем одну написал русский ученый (Арсений Гулыга), а другую француз (Ксавьер Тийет). Но и они уже не вполне отвечают нынешнему состоянию источников, так что тут есть обширное поле для деятельности.

РЖ:Вернемся опять к архиву как институции. Какое место архив Шеллинга занимает в системе современного научного производства Германии и Европы? Как вербуются новые исследователи, откуда происходит финансирование? Рассматривают ли власти и общество архив как род персонального музея, или как достояние Баварии, или как часть
академии, подчиненную правилам академии? Есть ли отзывы о работе архива в прессе?

П.Р.: Как я уже говорил, собственно архив и Комиссия по изданию сочинений Шеллинга – это все-таки две разные институции, хотя и работающие в постоянном контакте. Задача архива – сохранение рукописного материала в таком виде, чтобы он был доступен для исследователей. Конечно, во времена разделенной Германии архив Берлинской Академии наук и финансировался весьма скромно, и никакой особенной исследовательской работы там не велось, так что даже состояние описей личного фонда Шеллинга оставляло желать много лучшего. В 1990-е годы архив стал более открытым, а Баварская Академия наук, со своей стороны, стала оказывать ему активную финансовую поддержку, чтобы обеспечить шеллинговским рукописям хотя бы достойные условия хранения – тогда это было возможно в рамках общенациональной программы амортизации экономического неравенства восточных и западных федеральных земель. Одновременно сотрудники Комиссии начали изучать состав шеллинговского фонда, чтобы оценить объем и сложность предстоящих работ по подготовке его к публикации. Архивисты, конечно, охотно оказывают им техническую и организационную поддержку в этой кропотливой и длительной работе, но не более того. Ведь личный фонд Шеллинга – лишь один из более чем 250 хранящихся в архиве подобных собраний (среди них, например, рукописное наследие Августа Бёка, Германа Дильса, Александра и Вильгельма фон Гумбольдтов, Вильгельма Дильтея, Фридриха Шлейермахера и многих других). А вот Комиссия Баварской Академии наук, конечно, стремится использовать все возможные ресурсы для максимально эффективного освоения шеллинговского наследия.

Поскольку сама Комиссия – институция очень компактная (на сегодня в ней всего-навсего 6 штатных сотрудников), к работе над манускриптами привлекаются в рамках отдельных исследовательских проектов ученые из разных городов и стран. Иногда это небольшие проекты на несколько лет, иногда долгосрочные. В совокупности они образуют своего рода исследовательскую сеть. Например, расшифровкой и публикацией шеллинговских дневников уже с 1982 года занимается специально созданная для этого исследовательская группа в Бременском университете; над изданием ранних теологических сочинений Шеллинга с 2007 г. работают сотрудники протестантского теологического факультета Венского университета совместно с коллегами из университета Халле; упомянутый мною манускрипт лекционного курса 1821 г. «Initia philosophiae universae» вкупе с двумя слушательскими записями того же курса готовили к публикации группа сотрудников Баварской Академии и приглашенных специалистов в Мюнхене и исследовательская группа Фрайбургского университета, а часть текстологической и комментаторской работы для этого издания осуществлялась вашим покорным слугой в Москве, благо современные технологии коммуникации это позволяют.

Мюнхенская Комиссия координирует все эти параллельно идущие проекты. Финансируются же они, как правило, комбинированно – частично Баварской Академией наук, частично каким-нибудь немецким научным фондом (обычная во всем мире практика софинансирования научных исследований), а вербуются для участия в них и уже состоявшиеся специалисты, и молодые исследователи, так или иначе занимающиеся изучением шеллинговского творчества в тесном контакте с Комиссией (целое поколение таких исследователей вышло из уже упомянутых мною шеллинговских семинаров в Мюнхенском университете). Конечно, результаты этих исследований Комиссия старается сделать достоянием общественности, что привлекает внимание и к берлинскому архиву. Так что известный публичный резонанс эти проекты имеют, хотя, конечно, конкурировать в медийном поле с литературными архивами или художественными музеями академическим институциям трудно

Беседовал Александр Марков

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67