Русская (православная) цивилизация

Полемика с Аркадием Малером о значении православия для России

Вопрос о месте и роли православия в истории России, его влияние на общественное развитие и самосознание был актуален всегда, являясь по существу одним из важнейших в спорах о путях и направлениях развития страны. Реакция, последовавшая на выступление Владимира Познера в курганской газете, и ответ ему Аркадия Малера очень красноречиво говорит в пользу большого интереса к данной проблеме.

Оставляя в стороне утверждение Малера, будто религиозная вера может быть предметом «принадлежности к современности» – что для православного человека, которым Малер себя считает, более чем сомнительное – мне бы хотелось остановиться на проблеме, связанной с концепцией Вебера применительно к православию в России. Под этим, вероятно, следует понимать проблему определения тех принципов и ценностей, которые будучи выработанными в лоне православного богословия, получили социально-культурную проекцию и стали, пусть и в снятом виде, системоформирующими основаниями русской цивилизации.

В противном случае, всякое понятие «русская православная цивилизация» не имеет смысла. Сразу скажу, предвидя возражения моих будущих оппонентов. Я не собираюсь заниматься ни возвеличиванием западной цивилизации, ни критикой русской. Тем более что вопрос настолько сложен, что даже предварительные выводы выглядят, по меньшей мере, сырыми и требуют дальнейшего обсуждения.

* * *

В конце Х века Русь официально принимает христианство в его православной интерпретации. Этот процесс, как, впрочем, и в других странах Европы, не был простым. К тому времени уже довольно длительное время существовало первое из хорошо известных нам восточнославянских государств – Киевская Русь, – исповедовавшее языческую религию. Явное желание принизить значение этого факта психологически и полемически вполне понятно. Так получилось, что языческая культура дохристианского периода до сих пор остается малоизученной и потому часто игнорируется. Хотя сам уровень развития языческой религии, который фиксирует Нестор в своей «Повести временных лет», свидетельствует о том, что она находилась на стадии достаточно высокой – наличествовал развитый пантеон божеств, имевший общегосударственное значение. Возможно, это позволит лучше понять те мотивы, которыми руководствовался Владимир, делая свой выбор именно в пользу православия.

Наличный материал в свое время мне не позволил удовлетворительно разобраться в этом вопросе. Однако можно вполне ответственно утверждать, что верования древних славян, насколько их знает современная наука, в ментальном плане полностью укладываются в общие для всей Европы индоевропейские представления и уже тем самым являются органической составляющей общеевропейской культуры. Изначальная связанность, наличие в качестве элемента общеиндоевропейской культуры еще в ее языческом варианте позволило в конечном итоге принять христианство как более развитую форму религиозного сознания, уже бытовавшую в других странах. Именно общие индоевропейские корни нашего сознания, развивавшегося в контексте общих языческих верований, обеспечили трансляцию христианства как формы общеевропейского сознания в его новом варианте в представления древних русичей.

Поэтому выражение радости по поводу принятия христианства русскими, ярко выразившейся в «Слове о законе и благодати» Иллариона Киевского, следует, вероятно, понимать как радость приобщения к «христианскому миру», а не вообще к миру, с которым языческая Русь давно уже имела контакты.

Я не могу согласиться с Малером в его пренебрежительном отношении к славянской языческой культуре, поскольку спустя почти два столетия после принятия христианства, наступает период, известный в нашей истории как период «двоеверия», что, несомненно, свидетельствует о его живучести. Единственное, что, по крайней мере пока, не получило достаточной доказательной базы, так это наличие памятников языческой интеллектуальной культуры. Хотя в таких широко известных памятниках как «Голубиная книга» и «Слово о полку Игореве» мы находим ментальные конструкции явно языческого происхождения, а наличие народного фольклора все же говорит о достаточно развитом языческом сознании.

В любом случае сводить всю русскую культуру к христианству исторически неправомерно, даже при отсутствии каменных архитектурных артефактов. Это бы стало плохой калькой со сталинистского типа мышления, для которого история начинается с 1917 года. Я не буду оспаривать того факта, что христианство привнесло в культуру русских европейские достижения, в том числе и каменные строения, хотя возникновение самой государственности при влиянии варягов делает новшества христианства лишь следующими в ряду других фактов западного влияния и не имеют значения права «первой ночи».

Конечно, книжная культура, древнерусская книжность самым тесным образом связаны с православием, с византийской интеллектуальной традицией. Кстати будет напомнить, что в сказании о происхождении церковнославянской письменности упоминается существование до Кирилла и Мефодия алфавита – «черты и рези». Но вернемся к книжности. Вместе с крещением и первыми священниками-греками на Русь приходит книга. Значение этого факта трудно переоценить, ведь именно в тот момент Русь получает огромный интеллектуальный импульс. Русский книжник получает возможность приобщиться к византийской духовной традиции. Причем традицией совершенно определенного исторического периода его развития, своеобразие которого, как мне кажется, вносит свою первую лепту в формирование русского менталитета.

Как убедительно показал Лурье в своей «Истории византийской философии», на Русь попадают труды византийских богословов периода, когда плодотворное развитие самого богословия уже закончилось и в нем царил дух схоластики типа Иоанна Дамаскина. Строгий догляд за новообращенными со стороны греков, недостаток, а точнее полное отсутствие традиции книжного образования, создали определенный тип мышления, склонного, скорее, к подражательству и догматическому восприятию, нежели к самостоятельному творчеству.

Это вовсе не означает, что на Руси не было мыслителей. Отнюдь. Но это поясняет некоторые особенности реакции русского сознания на усвоение чужого и на отсутствие собственной традиции разработки нового и дальнейшей его трансляции и интепритации. Возможно, это была первая историческая лепта православия в процесс формирования русской цивилизации. Усвоение византийского права, принятие в качестве политического идеала образ византийского императора Константина Великого, – все это формировало «массовое русское сознание» в достаточно определенном ключе, и спустя определенное время, ставшие устойчивыми паттернами русского национального самосознания. Здесь сказывались и особенности формирования восточного христианства как такого, его отличие от западного христианства, хотя и в едином культурном пространстве общеевропейской античности.

Платон и Цицерон – два «интеллектуальных императива», подсознательно лежащих в толще двух направлений общехристианской традиции, сохранявшихся как бессознательное. Тотальность целого, где индивидуальное ничто перед Единым, утопический поиск некоего места (даже в языческом сознании), где человек будет счастлив (остров Буян, океанические острова из раскольнического белоозерского цикла и, конечно же, легенда о граде Китиже), – все это адекватно легло на сознание наших предков и превратилось в устойчивый паттерн национального сознания.

* * *

Тоталитарность, авторитарность и утопичность, возможно, еще один вклад православия в формирование русской православной цивилизации. Все православное (и католическое) богословие построено на признании Иисуса Сыном Божьим и практически игнорировании Его как Сына Человеческого. А у первого нет истории, нет того личностного начала, о котором не устает говорить Аркадий Малер, нет социального измерения. Это имело огромное значение для целостного православного мировоззрения и его конкретно исторической практики в частности в области образования.

Например, нет до сих пор полного издания святоотческого наследия на русском языке, работа над которым стала вестись только в последнее время. И какой при этом смысл цитировать Григория Богослова, когда за все время своего существования РПЦ так и не смогла сознать свое собственное духовное наследие, а в конце XIX века в полной мере полагалось на исследования протестантских ученых? Русская патристика практически полностью исключила из круга своего исследования период земной жизни Иисуса, а единственная на эту тему книга Кассиана написана в 1936 году в Париже. Это отдельная тема, и я не буду ее здесь касаться.

«Духовное охранительство», основанное на исключительном положении клира, которое всегда характеризует осознание своей немощи, страх перед иноверным влиянием и одновременное практически полное следование этому влиянию уже в допетровской России, тем не менее, не дало достойных образцов русского православного мышления. Его лидерами стали украинские униаты, привезшие с собой большое количество литературы, которая и служила предметом изучения нашего священства и тем основанием, на котором развивалась отечественная светская мысль. Да что там литература. Широко известно, что до XIV века на Руси не было даже полного издания Священного Писания.

Аркадий Малер обнаруживает глубокое непонимание сущности европейского Возрождения, видя в нем чуть ли не «языческий Ренессанс». И это тем более странно, что он не перестает твердить о каком-то православном учении о личности Христа. Вопреки его мнению, главным, что выделяло и выделяет этот блестящий по своим духовным достижениям период, была проблема человека, переосмысление его места в мироздании, в обществе. Россия тоже пережила период, пусть лишь отдаленно напоминающий европейский Ренессанс, но все же в рамках наличной тогда культуры. Имеются в виду процессы, начавшиеся после периода «Великого нестроения», которые по времени примерно совпадают с европейским Ренессансом, – период необыкновенного до той поры расцвета русской общественной мысли и публицистики.

Это не обошло и собственно богословие. Ответом на появление еретических течений, носивших, несомненно, рационалистический характер, был расцвет русской православной богословской мысли, которая в тот период находилась под определенном влиянием католицизма. Именно тогда, по словам Иосифа Волоцкого, впервые было нарушено «одномудрие». При всем этом, конечно же, не могла идти речь о процессах, схожих с европейским возрождением. Русские книжники, подобно итальянским, не могли ставить вопросов и искать на них ответы, которые были даны итальянцами, например, в «О назначении человека». А вот желание расправиться с инакомыслием существовало в полной мере. Что они и осуществляли после того, как Иван Ш перестал защищать еретиков. Как отмечают современники, митрополит Геннадий Новгородский очень симпатизировал римской инквизиции. И хотя православие не имело организаций типа инквизиции или иезуитов, тем не менее, в Москве был сожжен последователь Якоба Беме.

Ну, а гонения на раскольников со стороны Никона не многим отличались от гонений инквизиции. Не просто ориентация на традиционализм, но исключение какого-либо духовного развития внутри самого православного богословия, привели к тому, что православие стало всегда выступать противником каких-либо изменений, как в социальной, так и духовной сфере. За что и поплатилось ликвидацией патриаршества при Петре I.

* * *

Если под влиянием Реформации, католическая церковь значительно усиливает свою социальную и общественную работу, то русское православие так и осталось лишенным какой-либо политико-экономической доктрины. Я не помню ни одного случая, когда бы православный священник выступил против крепостного права с осуждением этого бесчеловечного, низводящего на положение почти рабов экономического и социального устройства общества. Православная церковь всегда в лучшем случае хранила молчание. Если следовать логики Малера, это выглядит вполне логично, ведь при входе в загробную жизнь не предъявляют банковского счета. Хотя сама РПЦ мало напоминала нищенствующую церковь. Все экономические реформы в стране РПЦ воспринимала как нарушение божественного установления, развивая у населения пассивность, аполитичность (за исключение, пожалуй, попа Гапона, агента охранки), упование на государство и отказа от надежды на собственные силы, поддержание архаической сельской общины с ее круговой порукой и экономической отсталостью.

Это определило возрастающую экономическую активность староверов, которые к периоду начала ХХ века стали фактическими лидерами в экономической жизни страны. В одной из своих работ князь Евгений Трубецкой указал на одно своеобразное явление в русском фольклоре. Согласно его утверждению, только в русских сказках главным положительным героем выступает дурак и лентяй, но который, в конечном итоге, становится царем, а его трудолюбивые братья так и остаются ни с чем. Трудно сказать, привнесло ли православие в этот образ нечто свое. Но оно не смогло его изменить.

Это ни в коем случае не отменяет того, что в лоне православия мы встречаем исторические персонажи – князей, политических деятелей, подвижников, художников, писателей, – вобравших в себя лучшие качества русских людей и по праву являющихся нашей гордостью. Ни одна религия в мире не способна воспитать соборян, о которых поведал нам Лесков. И это наша историческая опора.

Но мы не должны в очередной раз исправлять русскую историю. Православная церковь никогда не выступала на стороне социального и экономического развития страны. Она никогда не выступала на стороне угнетенных и социально обездоленных классов страны. И нет основания думать, что и на этот раз церковь выступит на стороне проводимой в стране модернизации. Да, мы не можем изменить историю, мы не можем, изменять своей традиции. Да в этом и нет никакой необходимости. Но мы можем и должны способствовать социальному и политическому развитию страны, а не цепляться за давно устаревшие стереотипы. Мы живем в светском государстве, и господина Малера я прошу не забывать об этом.

Мы живем во времена, когда все богатство нашей истории становится неделимым по партийным или иным принципам. Наша история – это великие трагедии и образцы величия человеческого духа. И мы по праву гордимся ей и без всяких цитат из Священного Писания или писем, пусть даже и замечательных людей и мыслителей. Наступило время, когда каждый имеет право сам определить отношение к религии, но при этом он должен осознавать, что свободным может быть только тот, кто уважает свободу других.

Никто не имеет права навязывать свои убеждения, а тем более религиозные верования другим под видом ли сумм, булл или вирш. Я понимаю, что тема не исчерпана. Это очень долгий и серьезный разговор. Конечно, мне не очень понравился несколько раздраженный тон Владимира Познера. Но я могу допустить, что человека, как говориться, просто «достали».

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67