Что есть вопрос о ценностном статусе российской государственности? Идет ли речь о том, что он ставится с целью предъявить, подобно тому, как это делается на рынке, счет за товар или услугу? Это было бы так, если бы мы его обращали вовне, то есть обосновывали в той или иной форме претензию российского государства на некие права: например, на право быть в G-8 - на том основании, что у нас есть то, что мы можем конвертировать в стоимость участия в этом клубе "жирных котов". Именно так следует понимать призыв обращенный Кондолизой Райс к России: "соответствовать ценностям этой организации".
Однако вопрос об общечеловеческой ценности России мы обращаем на себя - исходя из убеждения, что нет таких ценностей, из обладания которыми неизбежно вытекали бы права. Ценности не конвертируются в инструменты по достижению частных интересов - при попытке это сделать они утрачивают своё ценностное качество. Из этого следует, что сам по себе факт существования России и ее "многонационального народа" не может претендовать на ценностный статус.
Ценностная политика возникает тогда, когда мышление оказывается способно к восприятию абстрактного характера властных отношений. В конкретном виде элементарного подчинения человека человеку не требуется ни законодательства, ни государства: достаточно лишь силы. Структуры вроде права, государства и т.д. возникают только тогда, когда готовность к восприятию абстрактных ценностей задает содержание общего - и для властвующего, и для повинующегося - нормативного пространства. Отношения господства отныне строятся на законодательстве, которое представляет из себя не что иное, как механизм реализации общих ценностей.
Например, ценностный статус человеческой жизни, вытекающий из табу на убийство, задает нормативную базу, которая и закрепляет его. В этом смысле кодифицированные нормы - это не что иное, как опредмеченные ценности, очерчивающие общее для всех публичное пространство, в котором все равны перед ними.
Ограничение прямого насилия через систему правовых механизмов, которые обеспечивают реализацию ценностей, закрепленных в нормах - итог реализации властных отношений в форме государства. Вопрос о том, откуда берутся эти ценности, какова их природа - предмет политической философии. Т.к. нормативность отношений господства и подчинения, которые стоят выше природного насилия, и есть место в прямом смысле идео-логии, т.е. порядка идей или иерархии ценностей.
Ценности, закрепленные в той или иной форме, должны носить универсальный характер, а это означает запрет на их присвоение. Умение ориентироваться в политической реальности на абстрактные ценности - и есть первостепенное свойство развитой политической культуры. В такой системе никто не может претендовать на узурпацию общих ценностей. Но этот императив не носит формального характера. Необходимо постоянно удерживать ценности в их общечеловеческом, внеприватном статусе, т.к. любое их присвоение означает соскальзывание к элементарному насилию и свертыванию пространства общего. Т.е. только в своем общечеловеческом статусе ценности являются таковыми. Любая узурпация - умаление ценностей через отмену их универсализма - не что иное, как политика изоляционизма.
Тенденция к изоляционизму - это попытка предъявления на глобальном рынке ценностей частного порядка, т.е. не что иное как практика политики интересов. Изоляционизм подменяет вопрос об универсальном характере ценностей вопросом о балансе интересов. Тем самым он неизбежно отменяет универсальный ценностный статус того, что пытается защитить. Это и объяснимо: в ситуации невозможности защитить свои ценности единственный выход видится в превращении их из универсальных в локальные. Но проблема, в которую упирается изоляционизм - не только болезнь слабых и тех, кто не в состоянии защитить себя.
У нас отношение к общечеловеческим ценностям носят по преимуществу реакционный характер, как со стороны тех, кто их разделяет, так и со стороны тех, кто отвергает их. Дело в том, что положительное содержание ценностей создает ситуацию рынка интерпретаций - мы все говорим от имени одних и тех же ценностей. Из этой проблемы возникает несколько форм ценностного изоляционизма:
1. Ценности отвергаются в их общечеловеческом статусе. Место общечеловеческих ценностей занимают локальные, представителями которых становятся уникальные и изолированные друг от друга культуры, коль скоро их ценности не претендуют на универсализм. Из этого вытекает требование толерантности. Концепт многополярного мира - характерным пример этой формы изоляционизма ценностей, которые, утрачивая свой универсальный статус, перестают быть ценностями.
2. Вторая форма связана с присвоением универсальных ценностей, их узурпацией. В этой ситуации оказался современный Запад - узурпировавший универсализм общечеловеческих ценностей и сделавший их инструментом элементарной формы принуждения (Югославия, Ирак). Здесь также отменяется универсальный характер представляемых ценностей, их общечеловеческий статус. Именно это делает возможным предъявление западному миру особого счета. Ему принадлежит всемирно-историческая заслуга в том, что оказался возможным переход к ценностным основаниям в международной политике: сам факт провозглашения общечеловеческих ценностей говорит об их универсальном статусе. И именно поэтому то, что Западу не удалось удержать их в этом статусе - величайшее преступление перед всем человечеством.
3. Третья форма изоляционизма - присоединение к универсальной ценностной системе. Здесь речь идет о глобализации в ее отрицательном смысле. Принцип ценностного универсализма не выдерживается, т.к. факт присоединения не означает того, что локальная культура становится их субъектом. Она становится провинцией, территорией неучастия в ценностном диалоге.
Во всех этих типах реакции мы сталкиваемся с фальсификацией универсальной природы ценностей и попыткой их отмены по тем или иным основаниям. Современный мир являет нам поразительные примеры дихотомий универсализма и изоляционизма, когда внешняя приверженность универсальным ценностям оборачиваются политикой изоляционизма и наоборот.
США здесь хрестоматийный пример фальсификации пространства универсального. Односторонняя отмена норм международного права и обращение к принуждению означает то, что они, несмотря на провозглашение универсализма репрезентируемых ценностей, перестают понимать тех, кому эти ценности предлагаются. И, напротив, изоляционистские по форме режимы в КНДР и Иране предъявляют претензии на принадлежность к универсальным ценностям, претендуют на право быть хранителями собственных проектов мирового масштаба. Что это значит?
Это значит, что современная миросистема все больше начинает представлять из себя глобальную гегемонию изоляционистских, локальных ценностей, режим господства узурпированных ценностей. Осуществляется изоляция анклавов универсалистских культур, вокруг которых глобалистский изоляционизм возводит стену и отгораживается от них железным занавесом. Это говорит о том, что феномен КНДР и Ирана, претендующих на абсолютный ядерный суверенитет - достижение, которое свидетельствует о возможности изнутри локальной культуры воспроизвести универсальный ход человеческой истории - это не что иное, как предъявление Западу черной метки на том основании, что он не справился со взятой на себя ролью хранителя "общечеловеческого".
В определенном смысле эта претензия обращена и к нам. То, что случилось с нами во второй половине прошлого века, если смотреть сквозь призму политики ценностей - это отказ или неспособность удержать свои ценности в их универсальном статусе. Симптоматична здесь романтическая революционность шестидесятников, противоречиво соседствующая с неприятием советского государства на том основании, что оно более не является хранителем общечеловеческих ценностей. В итоге, когда устами Горбачева был признан примат общечеловеческих ценностей над классовыми, они окончательно утратили какой-либо статус и внутри страны.
Это свидетельствует о том, что мы для себя так и не смогли дать ответа на вопрос о ценностном статусе нашей государственности. Из ситуации борьбы двух систем от имени одних и тех же ценностей мы вышли, а защищать локальные ценности в качестве именно локальных не захотели. И эта внутренняя неопределенность сделала возможным сознательный отказ от "классовых" ценностей. Сознательный не в том смысле, что мы отдавали отчет в своих действиях, а в том, что ощущение радикального разлада спасло нас от работы на фальсификацию ценностей.
Сейчас мы должны понимать, что наш статус правопреемников российской государственности ничего нам не гарантирует, коль скоро мы не умеем разделять и предъявлять из недр своей культуры общечеловеческое. Безусловно, выход из создавшегося положения не может быть сделан через ориентацию на изоляционизм. Искушение этим путем мы уже пережили, поняв из опыта, что невозможно построить Россию в одной, отдельно взятой стране.
А потому Россия не имеет права на политику изоляционизма ценностей, (а, следовательно на их узурпацию), объявляя собственностью нации то, что является общечеловеческим. Это значит, что мы не предъявляем претензию права, а говорим о готовности ответить по счетам за собственное несоответствие ценностям именно общечеловеческим (а не локальным или организаций типа G-8). И то, что мы начинаем понимать природу "глобалистского изоляционизма", ставит перед нами доподлинно общечеловеческие задачи. Поэтому, если Россия сможет поставить вопрос о пространстве универсальных ценностей, то это даст безусловные основания говорить о ней самой как об общечеловеческой ценности. России как того, без чего человечество не может существовать.