Режимы и силы протеста XXI века

Наверное, главный сюжет XX века - это противостояние капитализма и социализма как двух мирских утопий. В центре этого противостояния находился рабочий класс, который сторонники как одной, так и другой альтернативы рассматривали в качестве главной действующей силы. Однако сегодня уже очевидно XXI век пройдет под знаком совсем иных конфликтов.

Для того, чтобы лучше понять диспозицию XXI века РЖ обратился к известному левому мыслителю, професору Кэмбриджского университета Горану Терборну.

***

Русский журнал: Какие политические режимы существуют в современном мире?Насколько они устойчивы?

Горан Терборн: В принципе существует множество режимов с разными фундаментами и с разной степенью устойчивости. Но в некотором смысле можно утверждать, что все они соответствуют единому шаблону. Поэтому сегодня существует только одна универсальная модель политической экономии – либеральный демократический капитализм.

При этом либеральная демократия может быть более или менее либеральной, а также более или менее демократической. Так же и капитализм может быть более или менее эксплуататорским и неравноправным. Однако в поле зрения нет никакой альтернативы. "Социализм с китайскими особенностями" – это тот же капитализм, но только еще более неравноправный. Латиноамериканский "социализм 21-го века", продвигаемый Уго Чавесом в Венесуэле и Эво Моралесом в Боливии или же выстраиваемый в Кубе еще с прошлого века, представляет собой хрупкую политическую конструкцию, экономическая устойчивость которой еще только требует подтверждения. Что касается исламских режимов, например, в Саудовской Аравии или Иране, то они могут выжить за счет нефтяных доходов, однако их социальные и экономические достижения не столь притягательны, чтобы составить конкуренцию капитализму.

РЖ: Чем протест в двадцать первом веке будет отличаться от протеста века двадцатого? Какие новые силы на горизонте?

Г.Т.: В двадцатом веке существовала главная альтернатива капитализму и либеральной демократии: социалистические движения рабочего класса, а также страны, утверждавшие, что они строят социализм – СССР, Китай и другие. Не исключено, что рабочая или социалистическая демократия была иллюзий или же бесплодной надеждой, но, по крайней мере, в прошлом веке это был самый популярный политический тренд.

Данной полярности больше нет. Однако от этого существующие режимы не стали стабильнее. Все усложняющаяся социальная структура, все более стремительная модернизация, новые низовые средства массовой коммуникации – мобильные телефоны, Интернет, спутниковое телевидение – размыли структуры доверия и уважения к властным структурам. Дети из среднего класса массово протестуют против капиталистической глобализации и загрязнения окружающей среды, а долгое время угнетаемое местное население, например, в Индии каста "неприкасаемых", формирует мощные политические и социальные движения. Все это позволяет говорить о появлении новой политики протеста и борьбы за свои права и человеческое достоинство.

РЖ: На ваш взгляд, способны ли различные религиозные меньшинства/большинства (или политические проекты, основанные на религиозных традициях) стать реальной общественной силой в двадцать первом веке? Я имею в виду не только фундаменталистов (христианских или исламских), но и гораздо более умеренные группы?

Г.Т.: Религиозный фундаментализм, буддистский, христианский, индуистский, иудейский, исламский, уже несомненно превратился в мощную силу. При этом надо иметь в виду, что он поддерживается не отсталыми или маргинальными слоями, но представителями относительно процветающего, часто хорошо образованного среднего класса. Кстати, массовая воинственность среднего класса уже стала главной отличительной чертой текущего момента. Средний класс уже превратился в главную движущую силу общества: в качестве примера можно взять "оранжевую революцию" в Киеве или же недавнюю революцию "желтых повязок" в Бангкоке.

Если брать исламский мир, то его будущее будет зависеть от того, сможет ли исламская демократия эволюционировать в духе, либо западно-европейской христианской демократии, либо – если возобладает левое крыло ислама – в духе христианского движения в Бразилии и других латиноамериканских странах.

Что касается России, то здесь главный вопрос – сможет ли политическая ресакрализация в России, а также практически во всех остальных посткоммунистических странах стать жизнеспособной консервативной опорой власти.

РЖ: Что происходит сегодня с рабочим классом, а также с классами как таковыми? Согласны ли вы с широко распространенным мнением, согласно которому классы в современном мире исчезают?

Г.Т.: Никуда классы, конечно, не исчезнут. Прямо сейчас лейбористы в Великобритании снова в этом убеждается. Но деиндустриализация слишком ослабила организационные возможности рабочего класса, и его прежняя социалистическая самоуверенность исчезла. Ни в Китае, ни в Индии промышленный рабочий класс никогда не приобретет того социального влияния, который у него был (и отчасти есть) в Европе и уже тем более в США или Японии.

РЖ: Остановит ли нынешний экономический кризис "неолиберальное цунами" последних десятилетий? Если да, то что будет после?

Г.Т.: Неолиберализм тряхнуло, но пока, ни антикризисные меры, ни "стимулирующие пакеты" не повлекли за собой появления новой институализации капитализма.

РЖ: Что происходит сегодня с левыми движениями и идеологиями? Способны ли нынешние левые противопоставить что-либо "казино-капитализму"?

Г.Т.: Левые движения активизировались в Латинской Америке. В глобальном масштабе мы сегодня наблюдаем их любопытную перегруппировку в рамках Всемирного социального форума и вокруг него. Более того, левые сегодня – часть более широкого всемирного движения за права человека. Сегодня есть кому противостоять капиталистам и тиранам, и последним приходится мириться с ограничениями, накладываемыми на них обществом. Однако власть левых – это именно право вето, но никак не альтернативная власть.

РЖ: Будут ли идеи Карла Маркса актуальными в двадцать первом веке?

Г.Т.: В двадцать первом веке люди снова стали читать Маркса: в Германии стремительно растут продажи его книг, в таких странах, как Швеция, Великобритания и США, возникают молодежные кружки его читателей. Однако едва ли все это приведет к появлению нового «изма», подобного марксизму двадцатого века. Скорее всего, Маркса прочтут, а также дадут его идеям новое истолкование, как то случилось с его предшественниками – Платоном, Гоббсом и Адамом Смитом.

РЖ: Что происходит с современностью (modernity)? Возникают ли новые типы современности или же современность может быть только одна – западного типа?

Г.Т.: К современности привели разные исторические пути, и последствия этих различий еще долго будут ощущаться. Однако же я не думаю, что концепция "множественных современностей" является плодотворной: ведь в этом случае понятие "современности" теряет свою аналитическую остроту. А так, современные общества действительно выглядят разными и существуют по-разному.

В последнее время на современность была обрушена жесткая критика. Но, на мой взгляд, постмодернистская критика современности во многих отношениях была чрезмерной и не очень точной в плане исторических деталей. Но она научила нас – сторонников современности - куда более рефлексивному и самокритичному взгляду на нынешнюю эпоху. Все это относится в том числе и к социализму, а также к "левым" – ведь марксисткий социализм, конечно же, был грандиозным проектом Модерна.

Беседовал Дмитрий Узланер

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67