Революционер поневоле

Егор Гайдар был, прежде всего, ярким, хотя и вполне типичным представителем собственного класса – класса либеральной советской номенклатуры. Он собрал в себе почти все привлекательные черты этого класса, те самые черты, из которых выросли и его многообразные пороки. Так получилось, что именно пороки мы сейчас сознаем больше, чем достоинства. И во многом именно благодаря Гайдару и его экономической команде, которой либеральная бюрократия поручила в критический момент выполнить работу по своему спасению, спасению от последствий государственного коллапса. Ибо, с точки зрения законов истории и морали, этот коллапс должен был лишить либеральную номенклатуру ее могущества и привилегий.

***

Не случись 1991 года, каким бы словом мы сейчас вспоминали Егора Гайдара. Мы бы вспоминали его как мудрого и интеллигентного эксперта, вполне консервативного по своим взглядам и по своему темпераменту. Мы поминали бы человека, проголосовавшего на референдуме 17 марта 1991 года за сохранение Советского Союза, и едва ли не в том самом 1991 году, в его начале, выступавшего в журнале «Коммунист» за осторожный переход к рынку и сохранение при этом переходе всего того лучшего, что было при социализме (Кто не верит, пусть пойдет в библиотеку и пролистает подшивки этого журнала). При этом было бы ошибкой говорить о конъюнктурности взглядов Гайдара – я почти убежден, что в глубине души покойный экономист оставался убежденным социалистом и даже коммунистом в духе своего знаменитого тестя, писателя Аркадия Стругацкого. Просто, подобно очень многим представителям своего поколения и своей страты, Гайдар пришел к выводу, что все то, о чем говорили классики марксизма и о чем когда-то давным давно мечтал его дед, все это – не про отсталую, полуобразованную, варварскую Россию, с ее неискоренимой коррупцией и властью держиморд. Здесь людей пусть дисциплинирует дикий рынок, а «инновативная экономика», «творческая свобода» - это все про лучший, далекий от нас мир. И к этому миру большинству из нас не суждено приблизиться.

Проблема Гайдара и его страты – это во многом та самая проблема, которую поставили перед русским обществом авторы сборника «Вехи», когда они критиковали мировоззрение русской интеллигенции. Оппоненты «Вех» говорили, что с точки зрения модной социологической науки мировоззрение уже не имеет никакого принципиального значения, и вообще идеологический фактор сильно переоценен «веховцами». Однако история вновь подтвердила правоту выводов Струве и его соратников. Мировоззрение реформаторов играет, может быть, большую роль, чем точность их экспертных рекомендаций.

Либеральная номенклатура как своего рода инобытие старой русской интеллигенции имела много привлекательных черт: образованность, сравнительная честность, стихийный консерватизм, вот всяком случае – стойкое неприятие революционных переломов и скачков. Однако все эти похвальные качества обнулялись одной чертой – почти полным отсутствием национального чувства, в политическом, разумеется, а не этническом смысле этого слова. Если ты реформируешь собственную страну и при этом воображаешь себя прогрессором, посланцем другой, более высокоразвитой цивилизации, случайно заброшенным на эту землю и выполняющим здесь ответственную работу по заданию какого-то внешнего центра, то можно заранее предположить, что последствия твоих усилий окажутся не слишком удачными. Можно что угодно говорить о гайдаровских реформах и, главное, об их предпосылках – у них есть один очевидный итог – из лидеров мирового развития Россия стала одним из его аутсайдеров.

Скажут, не Гайдар в этом виноват, а – отсталая советская экономика, которая достигла состояния банкротства к началу 1990-х, о чем Гайдар очень откровенно рассказал в своем поразившем либералов бестселлере «Гибель империи». Это все так, но гайдаровские реформы не только не устранили фундаментальные причины этого коллапса, но сделали его неизбежным и в будущем. Именно в результате рыночных преобразований гайдаровской эпохи Россия обрекла себя окончательно на «сырьевой» путь развития. И, откровенно говоря, ни в одном из текстов покойного экономиста я не обнаружил ни одного рецепта, а как нам с этого проклятого пути сойти. На прямой вопрос, как осуществить диверсификацию экономики, который я задал ему в интервью весной этого года, Гайдар фактически ответил так: для этого надо иметь другое государство, государство с гарантиями частной собственности и свободой слова, без рейдерства и коррупции. Странные были это реформы, в ходе которых полностью изменился экономический уклад, но сохранилось отсталое, немодернизированное государство. И само это сочетание — дикого рынка с архаичными институтами и неработающей судебной системой — обрекало страну на периферийное, если не полуколониальное прозябание.

***

Представим себе, что было бы, если бы на месте Гайдара в 1991 году оказался человек с политическими убеждениями, скажем, Глазьева. Думаю, мы имели гораздо более жесткий вариант «шоковой терапии», который сопровождался не менее радикальной политической реформой. Люди, ответственные за банкротство СССР и его временное отступление, были бы безжалостно удалены из структур власти. Общество было бы поставлено перед альтернативой – либо поджатие поясов, сохранение прорывных отраслей за счет временного снижения социальных стандартов, либо медленное гниение и распад. Выбран был бы именно первый путь. Страна оказалась бы, несомненно, более закрытой в экономическом смысле, однако фундаментальная наука и наукоемкое производство были бы сохранены и модернизированы. Скорее всего, возникла бы однопартийная система – при которой контроль над администрацией осуществлялся бы политической партией, стоящей не на коммунистических, но своего рода гоминьдановско-лево-националистических позициях. Мы пережили бы двадцать труднейших лет — с фрустрацией либеральной интеллигенции, с размахом «нового левого» движения, со всеми сложностями общения с Западом. Но спустя двадцать лет это была бы уже другая страна, не стесняющаяся собственного экономического роста, лишенная чудовищного расслоения между богатыми и бедными, не дрожащая от призрака «желтой угрозы» и не торгующая своей безопасностью. Постепенная демократизация такого режима была бы неизбежна, но, главное, реформаторы не пользовались бы ненавистью всего народа, по праву гордясь тем, что смогли не просто вывести страну из кризиса, но сохранить ее положение в ряду индустриальных и постиндустриальных гигантов.

Но победили люди даже не с другой экономической программой, но с другим политическим мировоззрением. Они не хотели революций, они не хотели радикальной смены элиты, виновной в катастрофе конца 1980-х, более всего они думали о спасении своего класса. Они его и спасли. А для этого нужно было представить ликвидком СССР в качестве "посланцев из космоса" и в процессе процедуры банкротства империи либо пристроиться к «посланцам» в виде их попутчиков, либо, напротив, заявить себя их консервативными критиками. И то и другое было безопасно и смешно – поскольку реально банкротство страны осуществляли воовсе не "инопланетяне" и не революционеры из подполья, а просто люди, сменившие вовремя и мгновенно свой экономический лексикон. У них не было приоритетной задачи – любыми средствами, сжав зубы, сохранить свою страну в числе ведущих развитых держав мира. Выдержать конкурентный поединок, не думая на время о политической цене, которую придется за это заплатить. Но наши реформаторы не меняли, не трансформировали, не модернизировали страну, они ее успокаивали.

***

В отличие от того, что пишут многочисленные оппоненты Гайдара, я думаю, что покойный экономист не совершил практически никаких ошибок (ну не назвать ошибкой принципиальное неверие в свой собственный народ). Думаю, что в отличие от романтических демократов первой и последующих волн он ясно понимал, что либеральная номенклатура власть в стране не удержит, что этой властью придется очень скоро поделиться. Вначале, условно говоря, с газовиками, затем – с силовиками. Гайдару хотелось бы, конечно, чтобы и те и другие действовали более менее грамотно с экономической точки зрения. Они, кстати, и действовали грамотно, претензий к экономической политике Черномырдина-Ельцина у Гайдара было мало, к политике Кудрина-Путина еще меньше. А все остальное казалось неизбежным следствием извечной отсталости и порочности России, исправлять которые лидер российских либералов, несмотря на все страхи консерваторов, никогда и не порывался.

Революция начала 1990-х не была мечтой Гайдара, она стала проклятием его жизни и, думаю, этот скромный и не амбициозный публицист в глубине души был признателен Путину за избавление от фальшивого амплуа пламенного революционера и безжалостного либерального реформатора.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67