Преодолевая преемственность

Два года назад в ходе президентской выборной кампании Соединённые Штаты наблюдали формирование нового взгляда на мир и новых подходов к ведению внутренней политике. В своей первой после избрания президентом речи Обама раз за разом повторял «мы», «нам», «наше восхождение», «наши задачи». Независимо от того, насколько искренне он это говорил, его слушатели верили: «мы» – это народ, граждане США. Именно к гражданам, к рядовым людям взывает новый лидер. Именно у них имелся «шанс осуществить перемены». Новый лидер нации указывал на «возможности» и «надежды». И слова, что «этого не произойдет без вас», казались слушателям чем-то само собою разумеющимся.

Многократно повторенное Обамой «мы» не означало: «мы, власть». И не подразумевало, что лишь в качестве объекта патерналистских попечений в его словах раз за разом возникали граждане, которым под крылом государства не следовало тревожиться ни за работу, ни за заработки, ни за грядущие перемены. Подобная риторика естественным образом исключала ситуацию, при которой государство обо всём позаботится без них, без вчерашних избирателей. Хотя ровно через четыре года «мы» вновь превратятся в электорат. Но в этом и заключается принципиальная разница между управлением государством и политикой.

Зная, что в его стране в любые времена отнюдь не все действия ответственного правительства понравятся большинству, и не все его решения будут диктоваться снизу, американский президент последним тезисом ноябрьской речи 2008 года выделил значимое положение: «Есть масса людей, не согласных с теми решениями и курсом, которые я буду принимать и проводить на посту президента».

Сегодня эта «масса людей», структурируемая и направляемая как активными оппонентами действующей администрации, так и свободными масс-медиа, начинает последовательно оформлять свои несогласия, претензии и притязания на критическое переосмысление обещанного и выполняемого Обамой. Быть в претензии – значит чувствовать неудовольствие против кого-нибудь или чего-нибудь, порой даже испытывать обиду. А претензия – это ещё и требование к должнику об уплате долга, возмещении убытков, устранении недостатков выполненной работы или проданной вещи. Что же предъявляют президенту Обаме американцы?

* * *

Вопреки несколько поспешным и поверхностным суждениям отечественных политологов и американистов, структура претензий к тому, что и как делает администрация Обамы, не ограничивается сугубо экономической проблематикой и сложно фиксируемым ощущением, что, дескать, никаких вроде перемен не было и нет. Поэтому стоит предельно скептически относиться к доморощенным оценкам, когда в поле зрения уважаемого читателя попадёт, например, такое: «Победа Обамы не принесла ровно никаких «перемен», по крайней мере тех, которые мечтательно ожидали одни в Соединенных Штатах и которых побаивались другие. Вместо чаемого «обновления» Америка получила реинкарнацию клинтоновской эпохи: с самой Хилари Клинтон во главе Государственного департамента и ставленниками прежнего министра финансов Роберта Рубина во всех основных экономических ведомствах. Неоконсерваторы бушевской эпохи также вздохнули с облегчением, обещанные «перемены» во внешней политике, казалось, обошли Америку стороной».

Самым простым ответом на подобные схемы упрощения была бы чёткая и логичная система аргументации, приведённая Джулианом Зилайзером, профессором Принстонского университета и признанным специалистом по американской политической истории. Название его последней статьи «It’s Obama’s White House, but it’s still Bush’s world» в The Washington Post говорит само за себя.

Статьи повествует о наличии тех естественных ограничений, которые внешне и внутренне детерминируют любые изменения в современной американской политической системе. Здесь и факторы, связанные с традиционной двухпартийной конфигурацией власти, и инерционность бюрократии, и роль штатов в федеративном устройстве страны, и, конечно, определённая мера преемственности, направленная на сохранение уровня социальных благ и гарантий, что предельно важно в условиях финансово-экономического кризиса. Вместе с тем, если посмотреть на то, что отличает политику действующего президента от курса Буша-младшего, разница всё-таки будет принципиально большая.

Без сомнений, на макро-уровне тематика динамического изменения мироустройства, предопределённого ослаблением суверенных государств, упадком влияния бюрократии и высвобождением из-под её опеки новых социальных, экономических и культурных сил, осталась доминантной. Глобальный финансово-экономический кризис, столь сильно ударивший по Соединённым Штатам, наилучшим образом продемонстрировал действенность всех этих констатаций. Сперва американское государство как бы определённо вернулось в экономику, но довольно скоро предпочло её покинуть. От выработки сугубо протекционистских мер государственно-суверенный «фокус» довольно быстро сместился на интенсификацию работы в международных, наднациональных организациях. В качестве финансовых, инвестиционных и торговых институтов МВФ, ВБ и ВТО демонстрируют свою эффективность. Более того, Вашингтону удалось запустить сложный процесс прекращения деятельности G8 прежнего образца, замещая его форматом «двадцатки».

* * *

Поведение одного-единственного игрока на мировой арене, даже столь влиятельного как Соединённые Штаты, не способно само по себе переформатировать структуру международных отношений и характер противоречиво складывающегося миропорядка. И в свете развития этого тезиса представляется, что ещё меньшую роль должны играть отдельные персоналии. Да, практики складываются из решений и поступков индивидуальных политиков. Критерии эффективности-неэффективности политической воли не могут быть игнорированы. Но участие в определении политического курса в современных демократиях является распределённым. В конечном счёте, политическая власть есть не только возможность, но и способность определённой социальной страты осуществлять свою волю, оказывая определяющее воздействие на деятельность и поведение людей.

Институционально власть в определении американской внешней политики, сочетаемая с позицией главнокомандующего, сосредоточена в руках президента. Сколько бы ни было разговоров и медийных спекуляций, ни вице-президент Джозеф Байден, ни государственный секретарь Клинтон не смогли сделать ничего, что могло бы изменить данный расклад. Именно по этой причине никто не сомневается в «царствовании» Обамы – идиоматическое выражение «foreign policy czar» остаётся вполне корректным.

Во внутренней политике, как справедливо отмечает Зилайзер, усиление позиций действующего президента – тридцатилетний тренд. При переходе власти от тридцать седьмого президента США Никсона (в связи с его добровольной отставкой) к тридцать восьмому президенту Форду стали формироваться контуры эволюционного приумножения влияния института президентства. Уже при Обаме это проявилось, например, в ряде законодательных инициатив по контролю над национальными секретными службами и в не меньшей степени в демонстративной отставке генерала Стэнли Маккристала, командующего коалиционными вооружёнными силами в Афганистане.

* * *

Другим важным компонентом бушевского наследия называется сложная, косная и неориентированная на новые вызовы национальная система антитеррористических мер. За последние без малого девять лет стало очевидным, что созданная в качестве реакции защиты на события 9-11 она требует значительного обновления. Модернизации, которая должна затронуть не только ставшую традиционной правозащитную проблематику, но и такие сферы как сохранность компьютерной информации, прозрачность банковско-финансовых потоков, исключительно правовое регулирование профилактики экстремизма, сбалансированный контроль над разрастающимися спецслужбами.

Естественным образом в какой-то момент это начинает затрагивать не только внутреннюю, но и внешнюю политику. И здесь единство и преемственность определяют устойчивые и порой весьма инерционные маркеры идентификационных отношений Вашингтона к тому или иному политическому режиму. Стоит, однако, обратить внимание, что преемственность как связь между явлениями в процессе развития представляется злободневной лишь в тех политических конструктах, которые обуславливают систему актуальных угроз и вызовов национальной безопасности.

Какие именно режимы представляют актуальные угрозы? Несмотря на то, что вопрос в известной мере теоретический, он содержит важное прикладное измерение стратегического целеполагания. Для американцев сегодня принципиальными являются проблемы «мягких» факторов безопасности. Противодействие наркоторговле, «демократическая консолидация», стабилизация так называемых слабых суверенитетов, предотвращение геноцида и иных форм гуманитарных катастроф. Все перечисленные невоенные вопросы самым очевидным образом не связаны исключительно с географической локацией. Американские концепции безопасности – даже при условии отнесения к актуальной тематике проблем противостояния экстремизму и терроризму, а также участия в миротворческих операциях – оперируют категориями демократии, прав человека, прозрачности управления и развития.

При этом военная операция на границе Афганистана и Пакистана важна не сама по себе, а исключительно с учётом требований противостояния международной сетевой совокупности террористических организаций, действующих с использованием «франшизы» «аль-Каида». Но только при президенте Обаме впервые прозвучало то, что в настоящее время не выявляется какая-либо связь между правительствами отдельных стран и непосредственной поддержкой внетерриториальных террористических групп.

Основное «достоинство» современной американской стратегии безопасности заключается в возможности оперировать различными политическими регистрами. От локальных, как в случае с оказанием гуманитарной помощи Гаити или Киргизстану, до транснациональных – ведь для Европы традиционные аргументы, почему трансатлантические отношения остаются краеугольным камнем американской политики, действенны: союзнические обязательства, общие ценности, близость подходов к решению международных проблем, наличие «незавершенной работы» по демократическому обустройству Евразии.

* * *

Серьёзное количество «вопросов к президенту», конечно, связано с экономической ситуацией в стране. «Программы спасения» и «планы помощи», суммарно обошедшиеся бюджету почти в триллион долларов по общему впечатлению пока не принесли результатов. Безработица держится на рекордном десятипроцентном уровне, а массированная поддержка прогоревших автомобильных гигантов и финансово-страховых корпораций с Уолл-стрит идёт в разрез с обещаниями Обамы бороться против «засилья истеблишмента» в Вашингтоне.

Ещё в начале года президент отчитывался за свою команду: «Если и есть что-то, из-за чего я могу сожалеть, так это то, что мы были слишком заняты, чтобы заставить всё идти как надо и найти ответ непосредственным кризисам… что мы, как я думаю, потеряли часть нашей способности говорить напрямую с американским народом о его основных ценностях, о том, почему мы должны сделать так, чтобы государственные институты отвечали этим ценностям».

В среде американских политических наблюдателей распространено мнение, что недостаточные успехи в реализации заявленных Обамой целей финансово-экономической стабилизации и реформирования, нужно интерпретировать как следствие игнорирования множества сильных групп интересов. Существуют этнические лобби, блок военных и спецслужб, неоконсервативные защитники американской гегемонии, финансовый сектор, индустрия здравоохранения и медицинского страхования и многие другие влиятельные акторы. Президент, соответственно, вынужден действовать ситуационно, порой опосредованно, не настраивая выразителей этих интересов против себя.

Однако этот структурный «минус» в условиях начинающейся предвыборной кампании-2012 может изменить знак на «плюс», так как по всему спектру высокочувствительных для Америки тем Обама может вновь попытаться использовать риторику необходимости перемен.

Здесь надо бы вспомнить любопытный эпизод более чем двухлетней давности. Тогда основным слоганом кампании Обамы было «свёрнутое сообщение»: «Change We Can Believe in». Конкуренты из штаба Клинтон долго не могли придумать «противоядие» столь популярной и реально востребованной «фразе». Но во время внутрипартийных праймериз в Техасе и Огайо массово стало применяться довольно издевательское: «Change You Can Xerox». Удивительно, но тогда массовому избирателю антиреклама пришлась по душе.

Вполне возможно, что этот электоральный эпизод будет использован уже президентскими консультантами. Но не в рамках рекламного сообщения, а в качестве стратегии преодоления преемственности. Как в своё время Кеннеди нынешний президент США символизирует определённый разрыв с традициями. Стоит признать, он делает это вдумчиво, корректно и эффективно. Проявляя такт и порядочность, он успешно справляется с имиджем идеалиста.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67